Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни
привязи великолепный петух.
— Смотри, — сказал Кико, — это Король-петух. Я искал его повсюду с тех пор, как прочел твое сочинение. И вот — нашел.
— Симпатичный петушок, — сказал я. — Не понимаю только, при чем тут мое сочинение?
— Не понимаешь? — удивился Кико.
— Нет.
— А помнишь, что ты писал насчет петушиного гребня?
— Ну, помню.
— Так вот, взгляни-ка на его гребень.
Я поднял петушка и стал рассматривать его гребень. Он и вправду был не такой, как у других петухов. Обычно гребень бывает плоский, продолговатый, а этот был круглый, в форме короны. Но все-таки мне было невдомек: какая связь между этим необычным гребнем и моим сочинением?
— Ну как ты не понимаешь? — Кико уже начинал злиться. — Это же Король-петух. Гребень есть у любого петуха, но только у этого одного гребень — как корона. А почему? Да потому, что это Король-петух. Вот кто! Он и есть законный наследник престола.
— Ну и что?
— А то, что он непобедим. Разве может Король-петух оказаться побежденным?
— Слушай, а к чему ты мне все это говоришь?
— К тому, что этот Король не только мое открытие, но и твое. Если бы я не прочел твоего сочинения, то вовек не узнал бы, что есть на свете такой петух. Вот и выходит, что мы открыли его с тобой на пару. Помнишь петушка-гермафродита — того, что победил в бою?
— Ну, помню.
— Так ведь того петуха мы тоже нашли сообща — ты и я. И он победил. Укокошил своего противника одним ударом.
— Он победил потому, что противник принял его за курицу. А когда разобрался, что к чему, было уже поздно.
— Да не дури ты. Он потому победил, что мы с тобой вместе нашли его в кукурузном поле. Это был наш общий петух. Так же, как вот этот. Он тоже — наше общее открытие. Твое и мое.
— Ну хорошо, чего же ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты помог мне подготовить эту царственную птицу к бою. Мы можем сообща сорвать большой куш. Ну как? Идет?
Подготовить Короля к бою было делом несложным. Кико решил, что на этот раз обычные приготовления просто не нужны. Мой братец и не подумал вырвать у петуха шпоры, или подрезать ему перья, или снять у него гребень, сережки и ушные мочки.
— Это все нужно, когда готовишь простого бойцового петуха, а не царственную птицу, — объявил Кико. — Корона — это sina gua non34 для всякого короля. Наш петух должен выйти на арену в полном блеске.
Поэтому нам оставалось только привести короля в форму, то есть укрепить его мускулы и согнать жир, потому что жир дает излишний разогрев и вызывает быстрое утомление. Единственное, что мы должны были делать, это правильно кормить Короля и каждый день его тренировать. Не прошло и месяца, как он уже был в прекрасной форме.
В день боя мы с братом поднялись чуть свет. Кико вынул петуха из клетки и бросил его на землю. Король величественно взмахнул крыльями и закукарекал, словно солнце взошло специально для того, чтобы услышать его клич. Сомнений быть не могло: он был готов к бою. В нем трепетал каждый нерв, и он жаждал схватиться с противником, чтобы сразить его. По правде говоря, мне казалось, что никогда еще я не видел петуха в такой прекрасной боевой форме. Увенчанная тяжелой короной царственная голова его была как ананас. Кико поднял Короля с земли, и мы отправились к арене для петушиных боев. По дороге мы завернули к дону Висенте Валенсуэла, чтобы одолжить у него старую петушиную шпору. Она хранилась у него в качестве реликвии со времен кофейного бума восьмидесятых годов — тогда, если верить слухам, бойцовым петухам надевали шпоры из литого золота. Острие ее было сделано из толедской стали, а раздвоенный зажим инкрустирован золотом. Это было замечательное произведение искусства.
— Только такая шпора и подобает Королю, — объявил Кико.
Дон Висенте охотно дал ее нам взаймы. От него мы с Кико направились к арене. Не прошло и минуты, как к нам подошел человек, державший холоанского35 петуха, и вызвал нашего на бой. Даже если бы мы очень постарались, едва ли нам с Кико удалось бы подыскать для Короля такого невзрачного противника. На шее у него торчало всего несколько перьев, он был какой-то общипанный, полудохлый. Мы с Кико тут же приняли вызов.
После обычных приготовлений обоих петухов выпустили на арену. Холоанский петух не проявил никакого уважения к особе королевской крови. Стоило ему коснуться земли, как он пулей бросился на Короля. Король так наподдал ему снизу, что холоанец перекувырнулся и задрыгал лапами. После этого они снова стали друг против друга.
Король попытался было цапнуть холоанца за гребень, но у того голова была как обчищенная — ни одной мясистой складочки, за которую можно было бы уцепиться. А вот корона нашего Короля, наоборот, служила противнику идеальной мишенью. Холоанскому петуху удалось раз-другой основательно ухватить Короля за гребень, и тот очутился в самом плачевном положении. Всякий раз, вцепляясь клювом в корону нашего Короля, холоанец мог свободно наносить ему удар, куда заблагорассудится. Потом оба петуха перешли к отвлекающим маневрам: стали наскакивать друг на друга. Каждый старался захватить противника врасплох.
Вот холоанец прыгнул, Король инстинктивно присел. На какую-то долю секунды наш петух очутился в выгодной позиции. У холоанца оказалось открытым сердце и другие уязвимые места, а у Короля — только спина и голова. Но Король не сумел использовать это преимущество. А холоанец ринулся на него и нанес ему удар в темя. Вообще-то голову легко отвести от удара, но на сей раз дал себя знать двойной вес королевской короны: наш петух уже не в силах был вертеть головой так быстро, как вначале. Словом, Король не сумел вовремя увернуться. Стальная шпора пронзила корону и впилась в череп его королевского величества. Что и говорить, тяжела голова, увенчанная короной!
Я был так ошеломлен, что сперва не мог вымолвить ни слова. Затем нам подали нашего петуха. Он был мёртв. Голова его повисла свинцовым грузилом. Взяв петуха за хвост, я повернулся к Кико.
— Если не ошибаюсь, ты утверждал, что это Король-петух?
— Он и был Король.
— Так почему же он потерпел поражение?
— Господи помилуй! — взорвался Кико. — Не станешь же ты убеждать меня, что до сих пор веришь в божественное право королей! Мы живем в эпоху простого человека. Эра королей миновала. Ты что, ничего не слышал о подъеме народных масс? Надо бы тебе как следует приналечь на историю!
ДУРИАН
Я никогда не хожу в церковь. В самую суровую и горькую пору — в пору войны все, даже те, кто прежде никогда не бывал в церкви, не пропускали ни одной мессы. Но я и тогда не сподобился этой благодати. А держусь я от церкви подальше из-за дуриана — так зовется один наш местный фрукт. На первый взгляд трудно себе представить, какая связь может быть между мессой и плодом. Поэтому начну с самого начала.
В филиппинской деревне, где я жил, все жители были прихожанами римско-католической церкви. И как положено, исправно ходили в церковь все, кроме меня. Поэтому, когда налетали наши знаменитые «буйволиные тайфуны» — багьо, мощные и стремительные, когда они неожиданно обрушивались на деревню и сметали с лица земли пальмовые хижины, всю вину за это бедствие возлагали на меня. Односельчане уверяли, что это из-за меня, закоренелого безбожника, деревню постигла беда. И то, что однажды весь урожай у нас пожрала саранча, они тоже отнесли на мой счет: это, мол, наказание за грехи и пренебрежение мессой. Но, вопреки всему, я по-прежнему не ходил в церковь.
В то лето, когда случилось страшное извержение вулкана, и наши поля сделались совсем непригодными для обработки, отец не выдержал и тоже заявил, что это не иначе как из-за того, что я упорно не посещаю «дом господний». Но я остался глух к его укорам. Потом в сезон дождей река вышла из берегов и смыла наших свиней, и мать, в сердцах схватив хворостину, крепко меня вздула, приговаривая: «Будешь знать, как не ходить в церковь!» Однако я по-прежнему упорствовал. Но вот когда японцы захватили Филиппины и на постой в деревню прислали солдат, терпение родителей иссякло. Это стало той последней соломинкой, которая, как говорится, может переломить хребет и буйволу. Тут моя мать объявила: или я отправлюсь в церковь, или она не пустит меня на порог дома. Я, разумеется, выбрал меньшее из двух зол. Я решил наконец пойти в церковь.
В одну из суббот приходский священник самолично посетил нашу деревню. Это был толстенный испанец. Я в жизни не встречал человека толще. Глыба мяса, да и только. Я ему всегда не нравился, поскольку он, разумеется, прекрасно знал, что мне до примерного католика далеко. Когда он вошел в наш дом, мать сказала, что я должен исповедаться. Вот так я впервые и получил отпущение грехов.
Я честно признался священнику, что много лет не ходил в церковь, и побожился, что отныне не пропущу ни одной воскресной мессы.
