Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)
И даже:
– Товарищ участковый! Соседи мне вчера ночью кинули в окно камень.
– Да они просто психи какие-то! Буйные психи! Дурдом по ним плачет!
Близок, близок час расплаты
Мой приятель рассказывал:
– Было это лет пятнадцать назад. Мне надо было поговорить об очень важном деле с одним довольно важным человеком. Я его вообще-то давно знал, он сам мне свой домашний телефон дал, кстати говоря. Вот. Звоню ему, специально время подгадал: девять сорок вечера. Чтоб точно был дома, чтоб уже поужинал, чтоб программа «Время» кончилась, но и не слишком поздно. Звоню. Подходит какая-то девушка – его дочь, наверное. «Здравствуйте, говорю, это Сидоров Николай, позовите, пожалуйста, Вадима Васильевича». Девушка спрашивает: «Простите, я не расслышала, кто?» – «Сидоров Николай, мы с Вадимом Васильевичем давно знакомы, он сам дал мне свой телефон». – «Хорошо, минуточку». Через минуточку подходит и говорит: «Извините, у него сейчас люди, перезвоните завтра примерно в это же время. Ну или на работу, у вас есть его рабочий?» – «Есть, – говорю, – спасибо».
– Перезвонил ему? – спросили я.
– Нет, конечно, – сказал мой приятель. – Какова сука! Вот если бы она сразу сказала: «Извините, он занят, у него люди». Тогда без вопросов. А тут разузнала, кто, сообщила, а он, значит, для меня занят. С кем-нибудь другим стал бы разговаривать, а я, значит, пусть перезвоню… То есть не девушка, конечно, сука, а он! Я прав или я не прав?
– Ну, в общем-то, ты прав, – сказал я. – Налицо нарушение телефонного этикета по типу легкого начальственного хамства.
– Да, – сказал мой приятель. – Ничего. Я обошелся без него. Сумел. Вывернулся. Не пропал. И вот я перед вами… Ну, что тебе сказать? Шли годы…
– «Шли годы. Смеркалось», – вспомнил я.
– Именно! – сказал мой приятель. – Смеркалось. Для него. А для кого-то, наоборот, рассветало… – усмехнулся он. – Этот тип мне еще не звонил. Но я знаю, я точно знаю – скоро позвонит… Обязательно позвонит, никуда не денется. И огребет по полной… Ох, огребет! Скажи, я такая же сука, как он?
– Не знаю, – засмеялся я.
– Я тоже пока не знаю, – сказал мой приятель.
Всё золото мира
Агафонов проглотил свои часы. Хорошие часы. Не слишком дорогие, но все-таки швейцарские. «Лонжин» на стальном браслете.
Это случайно получилось. Все были пьяные, орали хором какую-то песню, и при этом пили под каждый куплет. Агафонов запрокинул голову, разинул рот, приготовил рюмку – и этак с размаху завел надо ртом левую руку, в которой был кусок красной рыбы, он его прямо из тарелки пальцами хватанул – и в этот самый миг браслет расстегнулся, часы соскользнули и по масленой от рыбы руке помчались в раскрытый рот – раз! Упали на язык и пошли вглубь. Агафонов от испуга выпил стопку водки залпом, то есть запил часы, а потом растерянно закусил куском красной рыбы, и почувствовал, как «Лонжин» вместе со стальным браслетом туго проходит по пищеводу и падает в желудок.
– Часы съел, – сказал Агафонов и показал пустое запястье.
Все замолчали.
Агафонов потер себе живот.
Все загалдели. Кто-то советовал срочно блевануть, кто-то тянулся пощупать желудок, кто-то грозился вызвать «Скорую».
– Нет, – сказал Агафонов. – Ничего. Если они там правильно легли, то все нормально. Как вошли, так и выйдут.
– А если неправильно? – сказал Канареев.
Он полгода назад достал Агафонову эти часы, с большой скидкой, как конфискованную контрабанду, и поэтому волновался. Это ведь был как будто подарок, если иметь в виду скидку.
– Нет – значит, нет! – фаталистически сказал Агафонов, выпил еще водки и собрался домой.
Дома он почти забыл про эту историю, потому что был хорошо выпивши.
Но утром, пошарив рукой по тумбочке и не обнаружив часов, все вспомнил и побежал в сортир, тем более что прихватывало.
Там он все оборудовал для ловли часов – и уселся. Было совсем не больно, вот что главное! И часы целы. Он достал их заранее приготовленной проволочкой и, стараясь не дышать носом, донес до раковины. Смело пустил воду, потому что часы были водонепроницаемые до пяти атмосфер.
Протер их салфеткой.
И побежал звонить Канарееву.
– Сенька, – сказал Агафонов, – вот ты мне часы устроил какие? Стальные, да? И на стальном браслете, да?
– Да, – ответил Канареев. – Но я не виноват! Ты их сам сожрал, свидетели есть!
То есть Канареев испугался, что стальной браслет распорол Агафонову кишки, а ему теперь отвечать.
– Да при чем тут! – захохотал Агафонов. – Вышли часики! Как миленькие! Но золотые! Понял? Золотые, на золотом браслете! Во дела! Класс!
– Это они у тебя в пузе пожелтели. От желудочного сока, – сказал Канареев.
– Что я, золота не знаю? – обиделся Агафонов.
– Тогда я после пяти подъеду, – сказал Канареев.
Было воскресенье. Агафонов, ожидая Канареева, пошел в «Магнолию» за закуской. На обратном пути вскрыл нарезку колбасы и кинул кусочек коту, который жил на лестнице. Они с Агафоновым дружили. Агафонов даже подумывал, не взять ли кота к себе, но пока еще колебался. Кот стал тереться об его ноги. «Ну, ну, еще чего…» – ласково промурлыкал Агафонов и зашел в лифт.
Канареев долго рассматривал часы и браслет в лупу и ковырял какой-то палочкой, кхекал и мекал, а потом раскрыл портфель, достал бутылку и лоток с красной рыбой, а также фирменную коробку с дорогими тяжелыми часами «Брейтлинг». Стальными. На стальном браслете.
– Наливай. Готовь закуску. Глотай, – скомандовал он.
«Брейтлинг» тоже вышел золотой. Вдобавок более дорогой модели. А потом два «Брейтлинга» в один заход. И три «Омеги» (Канареев уговаривал глотануть четыре, но Агафонов не согласился), и еще какие-то, с длиннющим названием, Агафонов не запомнил.
У них с Канареевым был уговор – Агафонов получает пятьдесят процентов от приварка, то есть от повышения цены – за золото и более престижную модель.
Работа шла ежедневно.
Агафонов приоделся, купил макбук и шестой айфон, стал пить только «Белугу» и поставил себе в квартире стальную дверь с обивкой натуральной кожей изнутри, дорогим дерматином снаружи. Канареев стал доверять Агафонову и оставлял ему семнадцать штук часов на неделю. По три в будние дни и по штуке в субботу и воскресенье – выходные все-таки.
Агафонов призадумался о женитьбе. А также о том, чтоб поменять квартиру. Утром, вынося ведро с остатками вчерашнего ужина – а на ужин, как всегда, была красная рыба под водку – он огляделся и ужаснулся: облупленные стены, щербатые ступеньки, и кошками воняет. Кот бежал навстречу, ожидая гостинца, мяукая то ли бодро, то ли жалобно и держа трубой клочковатый хвост. «Вот она, вся моя тоскливая холостая бесприютная жизнь!» – горько подумал Агафонов и цыкнул на кота, и топнул на него ногой, и бегом вернулся домой, потому что уже прихватывало.
Вчера вечером он съел «Патек Филип». На стальном браслете, разумеется.
Вышел маленький пластмассовый «Свотч».
Агафонов подтянул штаны, бросился на кухню, в холодильник, схватил кусок буженины, распахнул дверь и отчаянно позвал:
– Кис-кис-кис!
Но молчание было ему ответом.
Зато в квартире зазвонил телефон: наверняка это был Канареев.
История
«Была у меня соседка Аня Полякова. Я ей сильно помог. Выгнал ее прежнего мужика, который страшно ее тиранил. А чтоб он, или кто другой, ее не обидел, я сам у нее частично поселился. Так-то у меня своя баба была, дети и старики-родители. Но здесь, ради её же покоя и уверенности, я тоже держал кровать с полным набором, включая пижаму, тапочки, бритву и все такое.
Она, конечно, меня любила. Мы с ней еще с детства были знакомы, в одном дворе жили, и я, было дело, отнимал у нее ведерко в песочнице и бил тоже, даже до крови, случалось, – но это ж чистое детство, глупо вспоминать, тем более что она тоже сдачи давала.
Ну, и я ее тоже любил. Хотя, повторяю, у меня своя баба была и остается, и дети выросли, и мама-папа на пенсии. Любил такой особой любовью, которая иногда бывает к женщине, которую как бы частично осчастливил. Приодел. Подкормил. Это очень поднимает настроение, скажу я вам.
Она была мне благодарна.
В ванной у меня была своя вешалка для полотенец, в шкафу – две полки, а над столом висел мой портрет в золотой раме. Кисти художника Пятихатова.
Но вообще-то мы с Анечкой жили неважнецки. И я ее попрекал, что сильно деньги тратит, и она все старалась меня ущучить. Я-то понятно, у меня жена-дети-старики, а вот ей что надо? Неблагодарная, вот что! Всё ей не так. А не так – живи сама!
Долго ли, коротко – забрал пижаму и постельное белье. Разбежались.
Она и вправду начала сама жить. Сначала бедненько, еле-еле. Я ее как встречу, скажу: “Полякова! Не валяй дурака! Давай снова слегка того, а?” А она фыркнет и мимо. Гордая. Ну и ладно. Потом смотрю – как-то потихоньку-помаленьку освоилась. Пальтишко купила новое. Шляпку.
