Борис Ицын - Подростки
Обзор книги Борис Ицын - Подростки
Подростки
Глава I
СКАЗ СТАРОГО ФЕДОСЕИЧА
Валька старался идти как можно медленнее. Ребята, возбужденные победой, умчались вперед, а он нарочно отстал.
На душе было скверно. Сердце щемяще ныло.
«Убежали, — тоскливо думал мальчик. — Им что! Их ругать не будут, а меня…»
Он тяжело вздохнул и вытер кулаком кровь, сочившуюся изо рта.
«Лучше бы пять зубов выбили, а то…»
Валька еще раз взглянул на рубашку. Новая, она была разорвана у ворота.
«И зачем я только вырядился? Господи, что делать?» — он едва не плакал.
Вдали прокатился паровозный гудок. Его совсем близко повторило эхо.
«Пассажирский, — подумал мальчик. — Отец уже дома. — Сердце сжалось сильнее. — Еще не ужинали. Спать лягут не скоро, не переждешь».
Поглядел на небо. Солнце садилось и багровые отсветы золотили высокую заводскую трубу, верхушки сосен в далеком бору. На востоке зажглась первая вечерняя звезда.
«Ну почему именно мне порвали в драке рубашку, а не Кольке или Митьке Механику?» — подумал Валя о своих приятелях. — «Митька, он хитрый, что-нибудь обязательно придумал бы, отвертелся от наказания. Не зря его Механиком прозвали. Такой парень — сразу сообразит. А я ничего не придумаю. Разве догнать Митьку, может, посоветует что? Да где там! Механик, поди, давно на поселке хвастает ребятам, как он ловко одному колупаевскому нос расквасил…
Тоже друг, — убежал и хоть бы что! Как бы сделать, чтобы не попало? Домой не идти? Нельзя! Завтра все равно придешь, еще хуже влетит. Хорошо бы сейчас сразу вырасти. Идти, идти, да и вырасти! Тогда пришел домой, скинул рубашку и никаких! Пусть себе мать ворчит. Драться с большим небось не стали бы».
Валя брел задворками, вдоль огородов. Брел медленно, стараясь оттянуть время. А мысли все возвращались к тому, что произошло.
Вот утром прибежал он на заводскую площадь в новой голубой рубахе. Как завидовали ему ребята! К оврагу, где спрятались колупаевцы, он бежал впереди и, наверно, все мальчишки любовались им. А потом… как он налетел, как дал одному, тот так и перевернулся! И дернул же черт противного колупая схватиться за расстегнутый ворот рубахи. И вот…
Самое неприятное было то, что, увидев разорванную рубаху, Валентин рассвирепел. Он кинулся на обидчика, нарушив всякие правила кулачного боя, дал ему подножку, пнул лежачего. А потом, когда на него налетел еще кто-то, он стал даже пинаться, словом, окончательно осрамил себя как кулачный боец.
Слава кулачного бойца! Какой парнишка из поселка не мечтал о ней?! Первый мастер драться на кулачках пользовался всеобщим уважением. О лучших из них рассказывали были и небылицы.
Ходить стенкой на стенку исстари было любимым развлечением не только в деревнях, но и в городах. По первому льду сходились на Миассе городские и зареченские. Городские приглашали к себе прославленных бойцов из Никольского поселка и Колупаевки.
Да и «задирами», которые выходили на лед первыми, брали не просто случайных ребятишек, а известных в городе и поселке драчунов. И это считалось честью.
Поглядеть на кулачные бои сходились и съезжались со всего города. В проведении этих побоищ был свой порядок, свои неписанные, но строгие правила. Нельзя было драться без рукавиц, и, боже сохрани, что-нибудь вложись в рукавицы: свинчатку, гайку — за это, если узнается, и свои, и чужие изобьют до полусмерти.
Вначале на лед выходили ребятишки. Они задирали друг друга, дразнили, награждали всякими обидными кличками и, наконец, сходились стенка на стенку. Как только одна стенка начинала отступать, на поддержку ей выходили парни. И сразу навстречу им вставала стенка вражеской стороны. Тут уж бои были поинтереснее. Зрители начинали входить в азарт, подбадривая бойцов криками, свистом.
Кое-кто из купцов держал пари за стенку в целом или за своего любимого бойца. Однако наибольший азарт начинался, когда шли в драку мужики, бойцы многоопытные, тренированные. Правда, иной раз драчуны увлекались, вскипали яростью, и тогда полицмейстер или пристав, которые обычно бывали среди зрителей, давал знак дежурным городовым, и драчунов разгоняли. Но до этого дело доходило крайне редко.
Валька в прошлом году был в городской стенке среди ребятишек-задир. Зареченским тогда досталось. Их загнали на гору, оттеснили до самой толкучки.
После драки седобородый боец, выпив поднесенную ему чарку водки, подошел к Валентину и, потрепав его по затылку, сказал:
— Глядел я на тебя, шустрый ты, правильно бился. Выйдет из тебя толк, гляди, и человеком станешь. Попомнишь тогда слова Савелия Архипова.
Савелий Архипов, кулачный боец, которому было уже за шестьдесят, был одним из знаменитых людей в городе. О нем ходили легенды, вроде той, в которой рассказывалось, как он остановил закусившего удила рысака и едва не разбившего пролетку с ехавшим в ней богачом Горюновым. Архипов, говорят, уцепился за оглоблю пролетки да как хватит жеребца кулачищем по храпу, тот аж присел на задние ноги. Так это было или не так, сказать трудно, но и Горюнов, и многие городские богачи при встрече со стариком здоровались с ним за руку.
И вот вся Валькина слава полетела вверх тормашками ив-за проклятого колупая, разорвавшего рубаху.
Мысль о рубахе вернула мальчика к действительности. Ох, будет ему сегодня! Отец так этого не оставит, задает хорошую выволочку.
Что-то черное бросилось под ноги. Это Шарик, прыгает, повизгивает, хвостом виляет, ластится…
«Уже и дом? Как скоро! Ну, будь, что будет!»
Валя на секунду остановился и посмотрел на избу. Маленькая, с покосившимся крыльцом, под старой, кое-как залатанной крышей, она показалась ему неуютной, чужой. Так не хотелось переступать порога. Вот сейчас, только войдет в избу, тут ему и… Но делать нечего. Мальчик вздохнул, прошел через темные сени, рывком распахнул дверь и остановился на пороге, опустив голову.
— Хорош! — услышал он суровый голос отца.
— Валька, поганец! — всплеснула руками мать. — Рубаху-то, рубаху какую ухайдакал!
«Началось!» — подумал мальчик и почувствовал неожиданное облегчение.
— Хорош, хорош! — еще раз проговорил отец, не спеша поднялся из-за стола и стал снимать ремень.
Десятилетняя Валькина сестренка Наташа, резавшая хлеб, выронила нож и зажмурила глаза.
В этот момент в избу вбежала соседка Дарья Тропина, растрепанная и перепуганная.
— Аким Семенович, голубчик… Марьюшка, — закричала она, едва переступив порог, — что же теперь делать я буду? — и в изнеможении опустилась на лавку.
— Что случилось? С Михайлой что? — в один голос спросили Аким и Марья.
— Увели! Обыск сделали и увели… — она заплакала в голос, утирая слезы подолом широкой кофты.
Мать крестилась на икону. Отец торопливо надевал картуз.
— Наташка! — стараясь казаться суровым, сказал Валентин сестренке, когда шаги родителей затихли за окном. — Возьми вот, зачини, только матери не напоминай.
— Ох, Валька, и угораздило же тебя. Влетит теперь, — проговорила девочка, рассматривая рубаху.
— Молчи, знай, — буркнул Валентин. — Дай-ка лучше поужинать. — Он взял краюху хлеба, густо посолил ее и тут вспомнил, что с утра не ел.
«Теперь, чай, не попадет, — подумал он. — Отцу с матерью не до меня, а там забудется». — Он жадно глотал тепловатые щи. На сердце стало легко, хотелось смеяться, а то и запеть. Но он сдержался. Не ровен час, отец с матерью вернутся. — «Вот здорово! — продолжал думать он. — Вовремя Дарью принесло. Повезло, одним словом!»
Быстро поужинав, успокоенный и довольный, он уснул на своем жестком тюфячке.
Проснулся Валентин среди ночи, разбуженный голосами отца и матери.
«Про рубаху, верно, говорят», — испуганно подумал он.
Но отец и мать говорили о чем-то другом и, должно быть, важном. Мать вполголоса спросила:
— За что ж его?
— Кто его знает, — ответил отец, помолчав.
Они зашептались. Мать заговорила быстро-быстро, отец изредка отвечал ей. До мальчика доносились только отдельные слова: «засудят… оправдается… пронюхали… полиция… в лесу». Несколько раз повторили одно и то же незнакомое слово — сходка.
Затем мать начала уговаривать отца. Валя слышал, как она шептала: «Не ходил бы… не связывался… по миру пойдем».
Отец молчал, лишь иногда коротко успокаивал жену:
— Знаю… знаю… не вожусь я, — и добавлял: — спи, старуха, спи…
Наконец родители замолчали. Отец, казалось, заснул, а мать еще долго ворочалась, вздыхая.
Мальчик ничего не понял из этого разговора, но почувствовал, что речь шла о чем-то серьезном и таинственном.
«Что это за сходка такая? Сходка… значит сходятся. Но почему за это засудить могут? Разве в лес ходить нельзя? С кем это отец обещал не водиться?»
