Густав Беннеке - Современная норвежская новелла
Что значит тысяча атомных бомб по сравнению с тем огненным ураганом, который на заре времен вырвался из этого кратера, этого гигантского черпака, образованного тяжелыми горами? В затишье, наступившем после урагана, время диктовало свои условия — и той жизни, что пришла сюда, и той, что исчезла, истлела в могилах, которые с такой любовью питают теперь траву и колосья.
Одиночество Матеуса дало мне новые темы для размышления. Я решал вопрос, возможно ли жить без близкого друга?
Однажды, это был понедельник, Йоуна Пер разбудил меня:
— Вставай! Хватит дрыхнуть! Теперь мне все ясно!
Я открыл глаза и спросил без особого интереса:
— Что тебе ясно?
— Ступай посмотри сам. Я уже давно обо всем догадался.
Он ухмылялся во весь рот.
— О чем это, черт побери?
Ответа не последовало. Вместо ответа он выглянул в окно и подмигнул, как заговорщик.
Я заковылял к окну: в спешке я натянул брюки задом наперед. Но я успел вовремя. Мне пришлось долго тереть глаза, чтобы убедиться, что картина, которую я вижу, не галлюцинация. Там, на мокрой после отлива гальке, на старом рыбацком сундучке сидел Матеус и опускал рыбку за рыбкой в глотку блестящего гладкого тюленя. Тюлень, как заправская русалка, терся о его колени.
— Вон, завел себе любовь, — усмехнулся Йоуна Пер.
Так и сказал. Здесь, на море, все было выше его разумения. Он, без сомнения, уже прикинул, какие великолепные подошвы получились бы из этой тюленьей шкуры.
А я подумал, что где-то человек все равно найдет близкое существо, если даже и не нашел его среди людей. Здесь у Матеуса были бакланы, чистики и тюлени. Тюлень, как щенок, ел у него из рук. Непонятно только, какими хитростями Матеус этого добился.
Я оделся и нарочно не спеша зашагал, чтобы взглянуть на это поближе. Йоуна Пер был не из тех, кто отстает.
Дул легкий бриз, погода стояла мягкая и ясная, как в тот день, когда мы причалили к пирсу старого морехода. Его плавание по морям было долгим и подчинялось капризу волн, всю жизнь он провел на волнах, держа в руках руль или канат. И вот волны вынесли его сюда. Они же дали ему и товарища, с которым он может делиться своей рыбой, той, которую не потрошит и не сушит для продажи. Его присутствие здесь было триумфом моря, забросившего его сюда, где береговая полоса была так узка и отношения так просты.
Звук наших шагов заставил Матеуса поднять голову. В то же мгновение мы услыхали всплеск, и тюлень исчез. Вскоре поодаль в зеленоватых волнах вынырнула его круглая голова, очень похожая на человеческую, два круглых глаза смотрели на нас со сдержанным любопытством.
В первый раз я почувствовал, что Матеус был недоволен нашим присутствием. Конечно, он предпочел бы, чтобы его не беспокоили во время свидания с тюленем. Поэтому мы сочли благоразумным сделать вид, будто ничего не заметили.
На том все и кончилось. Но когда мы вытягивали сети с ночным уловом, на берегу раздались громкие всплески. Это тюлень бил хвостом по воде.
Матеус повернул голову:
— Видишь, как злится. Оно и понятно. Не каждый день он видит сразу столько людей.
— Может, тюлень ревнует?
— Конечно, — сказал Матеус. — Звери даже очень могут ревновать.
Матеус оттаял и уже без всяких просьб стал рассказывать про тюленя. Начиная с весны тюлень приплывает к нему каждый день. И Матеус считает, что его надо угощать рыбой за такое внимание. Тюленю нравится пресноводная рыба, очевидно, он рад некоторому разнообразию в пище.
— А как ты приучил его есть из рук?
Но этого Матеус не пожелал рассказывать. Он просто заговорил о другом, сказал, что тюлень каждую ночь спит тут на берегу. Частенько он дремлет на гальке, а когда Матеус кормит его рыбой, тюлень радостно хмыкает.
Да, да, и у животных есть свой язык.
Йоуна Пер тоже вспомнил случай, который произошел с ним самим. Дело было зимой. Он преследовал двух оленей, один из которых был старый, а другой — молодой. Старый был большой, могучий, настоящий король. В тот день снег был глубокий, и олени шли с трудом. А Йоуна Пер на своих горных лыжах бежал легко. Он догнал оленей на опушке леса и схватился за ружье. Вот тут-то оно и случилось. Могучий король посмотрел ему в глаза, потом нагнул голову и, подогнув передние ноги, опустился на колени, моля пощадить их. Йоуна Пер был так тронут, что закинул ружье за спину и дал оленям уйти. Он стоял, опершись на лыжные палки, и смотрел им вслед, у него рука не поднялась убить таких животных.
Матеус кивнул. Он мог подтвердить, что животные по-своему умеют разговаривать. Это так же верно, как часы у него на стенке. Он много раз с этим сталкивался. И уж конечно, он предпочтет делить свой хлеб с животным, а не с человеком.
Я понимал, что за его словами кроется горький опыт. Будто невзначай я спросил его, как ему удалось так подружиться с тюленем, что они стали встречаться ежедневно.
Матеус помедлил.
— Да вы же все равно не поверите, — сказал он.
— Трудно верить или не верить, пока не знаешь, в чем дело.
— Ну ладно, — сказал Матеус, — слушайте.
Он быстро закрепил на сети порванные петли и поведал нам наконец об этом сказочном случае.
Дело было весной. Матеус угодил в гигантскую воронку, какие возникают, когда ветер и течение сталкиваются друг с другом в устье фьорда. Сперва все было в порядке, но потом мотор заглох. Пока Матеус пытался наладить мотор, лодку, как пробку, носило по кругу. Матеус долго возился с мотором, и ему понадобилась тряпка, которая лежала на корме. В эту минуту лодка накренилась, он потерял равновесие, не удержался и упал в воду. Вода была ледяная. Ноги и руки у него застыли сразу же, он барахтался, пытаясь скинуть тяжелые резиновые сапоги, намокшая одежда тянула его вниз. Лодку относило все дальше и дальше. Матеус был уверен, что пробил его последний час. Неизвестно, сколько времени он так пробарахтался, как вдруг увидел, что к нему плывет что-то темное. Он похолодел, если только застывший человек может еще похолодеть. Сперва это темное посмотрело на него круглыми глазами, потом нырнуло, и он вдруг почувствовал, что плывет на чьем-то теле. Потом это существо оказалось у него за спиной и стало толкать его вперед. Матеус был озадачен. Он ничего не понимал. К тому же он уже так обессилел, что не вполне сознавал, что происходит, однако видел, что они приближаются к берегу. Его явно толкали с того места, где он свалился за борт, к берегу, где стоял его дом.
Последним сильным толчком животное выбросило его на гальку. От усталости Матеус ненадолго потерял сознание. Но вскоре он пришел в себя настолько, что смог добраться до дому и переодеться. Потом он взял легкую лодку и поплыл искать моторку. Она покачивалась на волнах за южным мысом. Он на буксире притащил ее к дому.
Матеус с изумлением думал о своем чудесном спасении. Он ни секунды не сомневался, что только благодаря тюленю сидит сегодня с нами. Что он мог бы сделать? Ведь он сдался еще до появления тюленя. Без его помощи Матеусу никогда бы не выплыть.
— Но «рука» у него тяжелая, — добавил Матеус и тихонько засмеялся.
Я не знал, верить ему или нет.
Если он придумал эту историю, то придумал здорово. А если все правда, значит, времена чудес еще не миновали.
Во всяком случае, Матеус поступает благородно, вознаграждая эту русалку ежедневным обедом из своего двухслойного озера. Тюлень проводит ночи на его берегу, и Матеус частенько стоит и смотрит, как тюлень рассекает волны своим сильным хвостом, как его крапчатая шкура мелькает в темноте вод, и ждет следующего дня, когда тюлень снова приплывет, чтобы есть из его рук, или выплывет вечером на берег и разляжется на гальке и солнце будет отражаться в его мокрой серо-желтой леопардовой шкуре и в больших доверчивых глазах.
Старый мореход не мог желать ничего лучшего.
Телеграфная линия Соловоми
Перевод Л. Горлиной
Люди спросонья барахтались в провисшей парусине палатки, было еще очень рано и по-декабрьски темно. Точно слепые, они шарили руками в ледяных предрассветных сумерках. Гора была скрыта туманом; рабочим чудилось, что на них обрушился грохочущий океан: буран яростно и неистово хлестал Соловоми.
Юллус был зол как черт: вот уже четвертый раз он просыпался оттого, что провисшая парусина касалась его лица, а спину запорошил снег. Хорошо еще, что на этот раз оттяжки закрепили на совесть, не то бы палатку сорвало совсем…
— Сатана! — Этот возглас принадлежал лопарю Равдоле, который был так же зол, как и Юллус.
Они обменялись в темноте крепкими выражениями, но их никто не слышал; слова разлетались в клочья, едва вылетев из глотки, кувыркнувшись в воздухе, они успевали царапнуть сознание лишь каким-нибудь одним неузнаваемым звуком. И вдруг обычные человеческие слова, точно таинственное заклинание, заглушили кипение ветра:
