Андре Дотель - Современная французская новелла
— Что именно?
— Ну, если мы начнем разговаривать — чтению конец. Либо болтать, либо читать. А до того, как ты заговорил, я читал роман. «Венера песков» называется.
— «Венера песков»?
— Ну да. «Венера песков».
— Ну и о чем же там речь?
— Дело происходит в пустыне. Точнее, в Тассили. Должно быть, это где-то на юге Сахары. Речь идет о погонщиках верблюдов — о парнях, которые идут через пустыню, сопровождая караван верблюдов, нагруженных всякими товарами.
— Ну и что, интересно?
— Как ни странно, эта история имеет некоторое отношение к нам.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Погонщики день-деньской шагают по песку со своими верблюдами. Они перевозят товары с одного места на другое. В общем, в свое время они были как бы шоферами междугородных перевозок. Иными словами, мы с тобой — сегодняшние караванщики. Замени только верблюдов грузовиками, а пустыню — автострадой, и получится, что это одно и то же.
— Да-а, — сонно пробормотал Пьер.
Но Гастон, увлекшийся темой, продолжал:
— На их пути есть оазисы. Погонщики время от времени останавливаются в этих оазисах. А это значит: источники, пальмы, ожидающие их девушки, отсюда и название романа — «Венера песков». Тут описана потрясная девчонка, которую караванщики встречают в оазисе. Ну и, ясно-понятно, они всю дорогу мечтают о ней. Послушай, я тебе почитаю вслух.
«Молодой всадник спрыгнул на землю со своего белого мегари — это они так верблюда называют — и стал искать Айшу — это имя девушки — в тени пальм. Он не находил ее, потому что она, спрятавшись возле колодца, следила за молодым человеком, глядя сквозь прорезь в парандже. Наконец он заметил девушку и узнал ее силуэт за ветвями розового тамариска. Увидев, что он подходит, она поднялась, так как женщине не пристало разговаривать с мужчиной сидя». Видишь, в этих странах между мужчиной и женщиной еще нет равенства. «Айша, — сказал он, — восемь дней я шел по камням Тассили, и всякий раз, когда глаза мои закрывались от слепящего солнца, мне виделось твое нежное лицо. Айша, цветок Сахеля, вспомнила ли ты обо мне хоть раз за все это время?»
Девушка поймала томный взгляд его карих глаз и увидела белозубую улыбку.
«Ахмет, сын Дахмани, — отвечала она, — ты говоришь эти слова сегодня вечером. Но с первыми лучами зари ты поднимешь своего белого мегари и пойдешь на север, не оглянувшись. По правде говоря, я думаю, что ты любишь своего верблюда и свою пустыню больше, чем меня!»
— Ну и как тебе моя книга?
Пьер со стоном повернулся на другой бок. И Гастон услышал, как он произнес что-то похожее на «Маринетта».
Грузовик приближался к автостанции «Ландыш». Теперь Пьер вел машину, а Гастон дремал сзади, на диванчике.
Тяжеловоз съехал на обочину и остановился.
— Я выйду на минутку, — пояснил Пьер.
— А я не двинусь с места, — последовал ответ с диванчика.
Пьер подошел к деревьям. Пасмурная погода, казалось, приглушила краски и птичьи голоса. Что-то похожее на ожидание было разлито в воздухе, угрюмое, таящее угрозу. Пьер приблизился к проволочной ограде — на лужайке не было ни коров, ни пастушки. Разочарованный, он немного постоял, просунув пальцы в ячейки решетки. Позвать ее? Напрасный труд. Тут явно не было ни души. Очарование этого места сразу пропало. И, словно приняв внезапное решение, Пьер повернулся и широко зашагал обратно к машине. Он снова уселся за руль, и грузовик тронулся с места.
— Короткая же у тебя минутка, — прокомментировал диванчик.
Грузовик на большой скорости прошел развилку и выехал на автостраду, обгоняя остальных. Несшийся метеором «порш» резко вывернул влево и возмущенно просигналил фарами.
Пьер гнал вовсю, виртуозно переключая передачи и выжимая максимальную скорость из тяжеловоза, к несчастью, нагруженного до самых бортов. Показался поворот на Бон. Грузовик ворвался на развилку, как смерч. Из-за спинок шоферских сидений появилась голова ошеломленного Гастона в шлеме.
— Да ты что, обалдел?
— Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш, — сквозь зубы процедил Пьер. — Мне непременно надо туда.
— А знаешь, во что нам обойдется твоя блажь? Тебе на это, ясное дело, плевать. Да мы заявимся в Лион только к ночи! Думаешь, после твоего номера с лестницей ты можешь себе позволить еще один?
— Небольшой крюк! Я прошу у тебя всего полчаса.
— Полчаса! Хорошенькие полчаса!
Грузовик останавливается у контрольного пункта. Пьер протягивает свой талон.
— Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш? Не скажешь, где это может быть?
Человек делает неопределенный жест и бормочет что-то нечленораздельное.
— Что-что?
Новый, еще более непонятный жест, сопровождаемый столь же невнятными словами.
— Ладно, ладно! — обрывает его Пьер, трогаясь с места.
— Выходит дело, — укоряет его Гастон, — ты даже не знаешь, куда едешь?
— В Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш. Ясно или нет? Маринетта сказала, отсюда метров пятьсот, не больше.
Машина мчится дальше и вдруг резко тормозит возле старушки с зонтом в одной руке и корзиной — в другой. С испугу та шарахается в сторону.
— Мадам, пожалуйста, как проехать в Люзиньи?
Подойдя ближе, старуха сует зонт под мышку, чтобы приставить высвободившуюся руку рупором к уху.
— Куда? В кузницу? Какую кузницу вам надо?
— Да нет же, нам в Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш.
— Магазин? Продовольственный, что ли? Вам, видно, надо к бакалейщику.
Гастон, сочтя своим долгом вмешаться, перегнувшись над плечом Пьера, громко произносит:
— Нет, мадам. Мы ищем Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш.
Старуха хихикает.
— Уж? Какие вам еще ужи?
— Проклятье, — ворчит Пьер, переключая скорость.
Машина проезжает еще с километр на небольшой скорости и окончательно замедляет ход, когда в окне Гастона, точно в кадре, появляется мужчина, который гонит корову. В ответ на его вопрос мужчина молча указывает направо и, не останавливаясь, следует дальше.
— Повернуть направо, что ли? — переспрашивает Гастон.
Тяжелый грузовик с трудом выезжает на узкое шоссе. Навстречу им едет подросток верхом на битюге, взвалив позади себя мешок картошки.
— Парень, а парень, ты знаешь такую деревню — Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш?
Парень тупо смотрит на них.
— Ну, так как? Знаешь или нет? Люзиньи?
Снова никакого ответа. Потом лошадь вытягивает шею и, обнажив желтые зубы, разражается насмешливым ржанием. И тут подросток, словно заразившись, заливается идиотским смехом.
— Ладно, оставь его в покое, — вмешивается Гастон. — Ты же видишь — он полный кретин.
— Да что это за холерное место! — взрывается Пьер. — Сговорились они все, что ли?
Они подъезжают к перекрестку шоссе и проселочной дороги. Тут есть столб указателя, но табличка исчезла. Спрыгнув с подножки, Пьер шарит в кювете вокруг столба. Наконец он отыскивает в траве металлическую зеленую табличку с названиями нескольких деревень, в том числе и Люзиньи.
— Ну вот! Видишь? До Люзиньи три километра, — торжествует он.
— Да, но тебе же сказали: пятьсот метров, — напоминает Гастон.
— Лишнее подтверждение тому, что здесь все психи ненормальные.
Машина трогается с места и выезжает на проселок.
— Ты что, намерен прокатиться по этой дороге? — язвительно осведомляется Гастон.
— Да, а что? Смотри, машина едет, как по асфальту.
Тяжеловоз движется, раскачиваясь словно корабль на волнах. Ветки то хлещут по бортам, то стучат в ветровое стекло.
— Мы тут застрянем, — стонет Гастон.
— Смотри, накличешь беду.
— А может, это предчувствие. Вот! Смотри, что едет навстречу.
И в самом деле, из-за поворота неожиданно выехал трактор с повозкой и загородил дорогу. Им ни за что не разъехаться. Пьер спускается переговорить с трактористом и тут же возвращается на свое место.
— Он говорит, что подаст назад — там дорога пошире.
Начинается осторожный маневр. Тяжеловоз медленно продвигается вперед, как бы оттесняя трактор, который пятится, хотя ему и мешает повозка. Так они добираются до более широкого участка дороги. Тут грузовик, насколько можно, прижимается вправо, а трактор пытается его обойти, но ему по-прежнему мешает повозка. Тяжеловоз немного подает назад, затем опять выезжает вперед, держась как можно правее. Теперь для повозки путь открыт, но зато грузовик с прицепом всей своей массой опасно накренился на правый бок. Пьер жмет на газ. Мотор рычит, работая вхолостую. Правые колеса буксуют на влажной траве и рыхлой земле.
— Так и есть! Застряли, — с мрачным удовлетворением констатирует Гастон.
— Не волнуйся, я все предусмотрел.
— Все предусмотрел?
