Рик Басс - Пригоршня прозы: Современный американский рассказ
Lynna Williams, «Personal Testimony»
Copyright © 1990 by Lynna Williams
Опубликовано в «Лирз»
© И.Гурова, перевод
Джон Мак-Класки
Роскошная жизнь
Дейтон, Огайо
Конец сентября 1955 года
На автомобильной стоянке позади дансинг-холла уже начали хлопать дверцы, включились первые моторы, откуда-то — со двора, из соседнего переулка — донесся собачий лай. С краю, в темном углу, дожидается оркестрантский автобус, похожий на пустой черный амбар. На нем сбоку косыми алыми буквами выведена надпись: ЭРЛ ФЕРГЮСОН И ЕЮ ЛУЧШИЙ В АМЕРИКЕ ДЖАЗ.
Вдруг распахнулась дверь служебного хода, и на толстой подушке сигаретного дыма выплыл громкий смех. Опережая остальных, выходят двое в костюмах, который повыше — в клетчатом, второй — в полосатом. На ходу переговариваясь и куря, быстро идут к машинам. Остановились у темно-красного «бьюика-дайнафлоу» с брезентовым откидывающимся верхом, на котором уже выступила ночная роса. За ними потянутся остальные, по двое, по трое, перебрасываясь шутками, хлопая друг дружку по спине. Пойдут садиться в автобус. В свете фонаря над служебным ходом вьются ночные бабочки.
Из двоих тот, что меньше ростом, Билли Кокс, снял очки, дважды подышал на стекла, протер шелковым нагрудным платком в белый горошек. И протянул руку навстречу подошедшему басисту Томми.
— Хотел попрощаться до встречи в Кливленде, — говорит Томми. — После такого успеха не так-то легко будет вырваться из этого города. Или я не прав, Билли К.?
Он хохочет, блестя золотым зубом, и приглаживает великолепную шевелюру. В джазе шутят, что Томми потеет ледяной водичкой. Вот и сегодня, после трех часов сумасшедшей работы, поглядеть на него — лицо сухое, прическа волосок к волоску, галстук точно посередке — пожалуй, что и поверишь в это:
Авторитетно расставив ноги, Томми погрозил пальцем и строго произнес:
— Смотрите, чтобы у вас от успеха голова не закружилась. А то свалитесь в канаву, и с концами.
Это его дежурная прощальная шутка. Билли отмахивается от него, и он с гортанным смешком отходит к автобусу.
Билли Кокс и Эрл Фергюсон поедут к месту следующего выступления на «Разведчике», как именуется в джазе «дайнафлоу». Будут ехать всю ночь, опережая автобус не меньше чем на час. И, уже позавтракав, пристроются вздремнуть до того времени, когда он въедет во двор гостиницы и люди, одурев от урывочного сна под смех и разговоры, начнут выбираться наружу.
В машине по соседству фейерверком взрывается сипловатый женский смех. Эрл и Билли оглядываются: ну, так и есть, Красавчик Хорейс опять за свое — стоит, заглядывает в окно машины, весь изогнулся, вихляет задом и поглаживает ладонью патлы на затылке.
— Будет тебе врать-то! — слышится голос женщины. Она тоже поправляет волосы, крашеные, ярко-рыжие, отсвечивающие под фонарем.
Ее подруга на водительском месте, круглолицая, как луна, со скуки тянется послушать, принять участие в разговоре. Но с ее стороны тихо, как вор, подкрался ухмыляющийся Пу и что-то шепнул ей в ухо. Она сначала отшатнулась, а потом оборачивается к нему и слушает, облизывая губы и блестя улыбкой, рука на горле.
Билли и Эрл, наблюдая эту картину, в унисон качают головами. Билли вынул изо рта сигарету и, похлопывая себя по лацкану пиджака, говорил.
— Кое-кто, похоже, собрался тут подзадержаться.
Эрл кивает:
— Да-а, некоторые подлые нарушители намылились чесать языки и опоздать на автобус.
Действительно, случается, что кто-нибудь, разгоряченный после выступления, загуляет в компании или увяжется провожать приветливую женщину и не поспеет к отправлению автобуса. А правила тут просты: прозевал автобус и назавтра не явился на репетицию — штраф полсотни; а пропустил концерт из-за того, что опоздал на автобус или на поезд, и ты уволен. Но и в этих пределах можно неплохо поразвлечься. А потом коротать долгие часы переездов увлекательными рассказами о своих приключениях, пуская по прокуренному перегретому автобусу рассыпчатые пузырьки смеха.
Сбоку с автомобильной стоянки выруливают машины и, проезжая мимо музыкантов, коротко сигналят в знак восхищения. Эрл плавно кланяется в ответ на эту овацию и широким размахом рук показывает на своих оркестрантов, выходящих друг за дружкой из служебного хода. А потом обнимает Билли, прижимает к груди, отстраняет на расстояние вытянутой руки и тычет пальцем в его манишку — мол, вот кто виновник успеха. И вправду ведь Бейси и Эллингтона сыграли сегодня с блеском. Да и собственные композиции звучали — любо-дорого. Оркестр с первых же тактов сумел завладеть залом, народ танцевал, танцевал весь вечер без роздыха, волновалось море голов и плеч, каждое соло срывало аплодисменты, каждую новую мелодию встречали радостные возгласы, публика скакала и веселилась или медленно в обнимку переступала с ноги на ногу в мечтательном темпе блюза. И вот теперь люди опять благодарят музыкантов — кто кричит из машины, кто сигналит, кто машет рукой.
Через час все снаряжение джаз-оркестра будет уложено в багажное подбрюшье автобуса и он грузно выкатит на мостовую. Кое-кто из музыкантов уже, наверно, спит. На окраине города, может быть, с автобусом поравняется легковая машина, резко затормозит, визжа покрышками, и остановится. Оттуда вылезет кто-то из джазистов — согласно легенде, это должен быть Мак-Ти или Кролик Аусли — и, послав женщине за рулем воздушный поцелуй, широким победным шагом прошествует в автобус. Дверцы автобуса за ним закроются, ограждая его похвальбу от разоблачений, а его товарищей — от долгой ночной темноты.
Впрочем, первыми отъезжают Эрл и Билли на «дайнафлоу». Они уходят вперед, в отрыв от этих баек о потрясающих победах, от беззастенчивого вранья про скоростную любовь в холодном чулане и про то, как жена в панике шептала: «Беги! Беги!» — и в последнюю минуту удалось выпрыгнуть в окно, когда ключ мужа уже брякнул в замке. Нет, Эрл и Билли успевают сняться с места до всего этого и пускаются в путь сначала не спеша, будто у них впереди времени — вечность.
Еще не выехав из города, они, конечно, проверят свои сигаретные запасы и в одном уютном заведеньице за углом, где орет музыкальный автомат и запах жареной курицы ударяет уже через окошко во входной двери, закупят кофе в закрытых картонных стаканах, очень сладкий и со сливками, и горячие сандвичи с курятиной, тщательно завернутые в вощеную бумагу. Пожилые женщины, работающие вторую смену по случаю церковного праздника, будут им улыбаться и вытирать руки о передники. Благослови Господь этих добрых и блудных сыновей с выпрямленными волосами. А у выхода их встретят две несказанно прекрасные женщины и окликнут призывными сиплыми голосами с призвуком ночных радостей. Но Билли и Эрл, немного позубоскалив, начнут тянуть и подталкивать друг друга к двери, смеясь, сядут в машину, чтобы продолжить свой путь в ночи.
Первые несколько минут, пока редеют последние городские огни и проносятся мимо отстойники подержанных автомобилей и роликовые катки, эти пограничные заставы Дейтона, едут молча, но потом прорывается нервное возбуждение, волнующая смесь усталости и удальства, от которой всегда после выступления начинает щекотать в горле. Эрл за рулем и Билли на пассажирском месте едут и поют на голоса, подражая звучанию инструментов. Пропели «Сядь на гарлемский поезд», «Ночной танец» и свое прославленное совместное сочинение «Ласковая осень». Напевают пунктирно, вполголоса, под конец разражаясь смехом. Радио может быть включено, и слышен треск и шорох, или передают тихий ночной концерт церковной музыки, созвучия взбегают и скатываются, и кажется, что это молитва, которую относит ветер. Мелькают встречные машины, спешащие к ночи домой, в Дейтон. Вот Обогнали трейлер, стонущий под непосильным грузом, обошли два тяжелых «форда». И расслабились. В бормотанье мотора, в проблесках встречных огней прошла и кончилась первая глава ночи.
В свете фар, как внезапное дерево, вырос дорожный знак: «Спрингфилд». Билли закивал головой, словно в ответ на давний вопрос:
— Красивых женщин в одном Спрингфилде больше, чем в двух Сет-Луисах или пяти Новых Орлеанах. Это я тебе говорю.
— Проснись, Билли. Найди мне такой город, где женщины лучше, чем в Сет-Луисе, или в Новом Орлеане, или в Гарлеме — думаешь, я Гарлем забуду? — найди мне такой город, и ты заработал сотенную, а я живьем попал в рай. Серьезно тебе говорю.
Билли хмыкнул, тряхнул головой, сел прямо.
— А я вовсе даже и не сплю. Просто вспомнилось вдруг. Я последний раз проезжал тут в пятьдесят втором году, но помню дочку одного проповедника, будто вот сейчас передо мной стоит: кожа шоколадная, росточком маленькая, вот посюда мне. Такая была девчонка, ты и я, мы бы с тобою прямо на стенку полезли и козлами бы взблеяли.
