Акилино Рибейро - Современная португальская новелла
Алберто не забыть благодарного взгляда Фанеки. Это он, Алберто, просил, чтобы парнишке поручили поднять флаг. «Он ведь самый молодой среди нас… Доставьте ему удовольствие…» И старший мастер, равнодушно пожав плечами, согласился.
Домой они возвращались вместе, Фанека жил совсем рядом. Всю дорогу мальчик болтал без умолку, взволнованно строил планы на будущее, а когда они прощались, улыбнулся гордой улыбкой, которая очень его красила.
«Когда он станет взрослым, ему приятно будет вспоминать этот день, — подумал Алберто, взяв полотенце, чтобы вытереть лицо после бритья. — Такое запоминается на всю жизнь!» — И он представил себе, как он был бы счастлив на месте Фанеки.
Жоан, старший сын, прошел через комнату, застегивая на ходу брюки. Отец проследил за ним взглядом, любуясь его хорошо развитой грудью, худыми, но сильными руками, улыбнулся: «А ведь он уже взрослый мужчина, этот чертенок!» И снова засвистел, ощупывая свои мускулы и распрямив грудь, словно сравнивал себя с сыном.
— Эй, Жулиа! Где же рубашка? — закричал он.
— Висит на спинке кровати… — отозвалась со двора жена.
Он отправился за рубашкой, и взгляд его упал на ножку кровати, под которой дыра в полу была прикрыта доской. Вот уже больше года зияет эта дыра, а он все никак не найдет времени ее заделать. «Черт бы побрал наших хозяев! За что мы только платим деньги этим прохвостам?..» — процедил он сквозь зубы, но раздражение тут же прошло, едва он надел рубашку. От нее пахло свежестью, и было так приятно ощущать прикосновение к телу чистого полотна.
Во дворе младший мальчик закричал еще пронзительнее, и Алберто выглянул в окно.
Мать изо всех сил терла Рафаэлу бока, а тот вырывался и ревел. Алберто рассмеялся.
— Вот это да! Мытье на славу, Жулиа! — и отошел от окна заканчивать собственный туалет. Потом он пошел на кухню напиться. Но едва взгляд его остановился на кувшине, и хорошее настроение омрачилось. Он живо представил себе, как каждый вечер его жена с этим тяжелым кувшином ходит за водой. Хорошо еще, что колонка совсем близко, в соседнем переулке, а то…
— Отец! Жоан мешает мне одеваться! — донеслось откуда-то из дома.
Это Роза воевала с братом, как и всякий раз, когда они вместе собирались уходить. Борьба шла за место перед зеркалом: одному надо завязать галстук, другой поправить прическу…
— Не мешай сестре одеваться! Надо уступать женщинам, Жоан! — сказал Алберто, чтобы как-то откликнуться. Когда он бывал в хорошем настроении, как сегодня утром, его не огорчали даже пререкания между детьми. Приятно было слышать их крики, которые раздавались по всему дому, шум этот не раздражал, а радовал.
Уже собираясь уходить, он заглянул в комнату детей, увидел незастланные кровати и нахмурился. Жоан — уже почти взрослый, а Роза… Может быть, одну кровать вынести в кухню?.. Надо поговорить об этом с Жулией.
Вошла жена с младшим сыном на руках.
— Уже час дня, а мы все не готовы! — И, показав на малыша, добавила: — Мыть этого мальчишку — сущее наказание, можно подумать, он страдает водобоязнью! — Она поспешила в комнаты, а муж смотрел ей вслед и улыбался.
— Послушай, в два за нами зайдет Фернандо!.. Мы сговорились к трем быть на стройке! — крикнул он вдогонку жене.
Уж они попируют! Хорошая мысль пришла Фернандо — устроить праздничный обед на стройке. Каждый принесет, что сможет, а бригадир пообещал заплатить за вино. Конечно, придется потратиться, но Алберто решил не скупиться ради такого случая; только что построенное здание, украшенное флагами и зелеными гирляндами, стояло у него перед глазами. Из всех корпусов, выросших на новой авениде, их корпус выглядел самым нарядным. И сегодня они повеселятся на славу! Алберто уже предвкушал приятный вечер.
Когда в дверь постучали, Алберто сам поспешил открыть, потому что жена, как всегда, замешкалась и еще не кончила одевать маленького. Роза и Жоан уже были готовы и болтали во дворе с соседними ребятишками.
Алберто провел товарища на кухню, и там, ожидая, когда будет готова Жулиа, они потолковали и немного выпили. Пирожки с хорошо прожаренной рыбной начинкой (Жулиа была мастерица их печь) и пышные пончики (сущее объедение) уже лежали в корзинке.
Наконец они отправились на стройку, довольные и веселые, как и все трудовые люди, когда им выпадает день отдыха.
Трамвай, который шел туда, где еще недавно были только песчаные пустыри, был набит до отказа, но это отнюдь не портило веселья, наоборот, давало повод для новых шуток. Особенно отличался веселый холостяк Фернандо, снискавший себе общую симпатию и даже уважение, как утверждал Алберто, когда рассказывал о шутках друга.
Жулиа была потрясена видом новых зданий, которые высились по обеим сторонам авениды. Никогда прежде она здесь не бывала. Дома строились по последнему слову техники, с просторными балконами и светлыми комнатами.
— Как красиво! — восхищенно восклицала она.
— А вот этот наш, — показал Алберто на дом, расположенный в глубине участка и весь украшенный флагами.
— Самый большой, самый красивый! — сказал старший сын, глядя на отца, а тот улыбнулся ему в ответ благодарной улыбкой.
Они пошли между рядами домов, и Жулиа продолжала громко восхищаться. Так они достигли здания, которое строил Алберто.
И здесь Жулиа высказала, наконец, желание, которое возникло у нее, едва они вступили на авениду.
— Ах, Алберто… как бы мне хотелось заглянуть хотя бы в один из этих домов… До чего там должно быть хорошо! — Она смотрела на мужа умоляющими глазами и с волнением ждала его ответа.
— Но, дорогая, нас дожидаются товарищи… — начал было Алберто и, увидев, как огорчилась жена, согласился: — Ну, хорошо, только быстро. Зайдем в этот, здесь я тоже работал. Он почти готов, осталось доделать кое-какие мелочи. — И повернулся к Фернандо: — Иди пока один и скажи, что я показываю жене дом. Мы не задержимся.
Начальник строительного участка, оказавшийся как раз у дверей дома, узнал Алберто и впустил их.
Они прошли на первый этаж, и Жулиа снова стала восторгаться: впервые она видела такой дом готовым. Прежде, когда ей случалось бывать на стройках, где работал муж, она заставала леса неубранными, лестницы заваленными кирпичами и известью, с досками вместо ступеней, и впечатление у нее создавалось совсем другое. Но теперь, когда все готово… Жулиа не могла налюбоваться на ванные комнаты с белоснежными ваннами, раковины с блестящими никелированными кранами, стены, в которые можно было смотреться как в зеркало. А кухни?.. Наслаждение было даже глядеть на них. Мойки для посуды, стенные шкафы, вместительные, удобные, высокие окна, все чистое, все сверкает, а сколько света и воздуха… «Как будут счастливы люди, которым предстоит здесь жить… В таком доме нельзя быть печальным…» — подумала Жулиа.
— Вот эта моя комната, а эта твоя! — шутила Роза, переходя с братом из одной комнаты в другую.
— А теперь идемте отсюда, ты уже все посмотрела, — сказал Алберто жене, которая словно и не собиралась уходить, не в силах оторваться от того, что ее окружало. Но в конце концов ей пришлось подчиниться.
Они вышли из подъезда и еще раз полюбовались на ряды новых домов, которые, казалось, стояли в каком-то другом городе, не в том, где они жили. И Жулиа, вдруг словно пораженная неясным прозрением, схватила Алберто за руку, растроганно проговорила:
— И подумать только, что это вы, вы, рабочие, создали это!.. — И со слезами на глазах поцеловала мужа.
МАНУЭЛ ДА ФОНСЕКА
Северный ветер
Перевод С. Вайнштейна и Г. Туровера
Когда на станции Алдейя-ду-Монтинью из вагона вышел молодой человек в габардиновом светлом плаще, плиты платформы были сплошь в лужах.
Ночь обступала стеной, ветер яростными порывами налетал понизу. От далекого мерцания звезд в вышине мрак вокруг делался еще непрогляднее, и казалось, что ты на дне пропасти. Молодой человек, чтобы разогреть одеревеневшие члены, с силой на ходу притопывал, его пошатывало на ветру, перрон и стены вокзала словно качались в ночи. Содрогнувшись от холода, он плотнее запахнул плащ и, пройдя перрон, задержался у входа в зал.
Ни единый огонек в кромешной тьме не говорил о том, что деревня поблизости, всего в километре отсюда; он хорошо помнил ее: широкая улица с домами, и меж ними сады за длинными глухими стенами. Сейчас даже и не видать, где дорога. Перед самым вокзалом на площади — повозка, запряженная мулом, единственное средство передвижения. Наверное, автобус запаздывает, подумал пассажир, придется ждать. Он обернулся и посмотрел на вокзальные часы. Они показывали двадцать минут первого.
На платформе не было ни души. Ветер с шумом продирался к югу сквозь буковые перелески, что росли по сторонам железнодорожного полотна. Никто, кроме него, не сошел с поезда, промелькнуло в уме. Только из окна вагона на него смотрел кто-то. Из темноты невесть откуда (он шел вдоль состава) взялся еще человек — старик в плаще до пят с капюшоном и почтовою сумкой в руке — и тоже остановился в дверях. Пассажир не слышал его шагов. Должно быть, все внимание сосредоточил на его рослой фигуре и скуластом лице под широкополою шляпой. Где-то далеко впереди загорелся зеленый крошечный огонек, вагоны вздрогнули, пронзительно, криком взревел и печально затих унесенный ветром протяжный гудок.
