Акилино Рибейро - Современная португальская новелла
На этот раз Абилио пробыл в Формозиме восемь дней. Потом, через год, кто-то видел его ночью на дороге, ведущей из сьерры. Об этом немало было толков в гостинице, но Этелвина пресекла их:
— Не такой человек Абилио, чтобы быть в наших краях и не зайти к нам.
Постояльцы согласились:
— Истинная правда. Он очень любит нас, Гайташ де Пойареш как-то повстречал его в Доуру, он передавал всем приветы и поклоны.
А сеньора Этелвина закончила разговор:
— Вот они, сплетники. Все-то они видели, все-то они знают, а чего не видели, про то наврут.
Энрикета между тем хорошела и расцветала день ото дня. Когда же пришло время родов, сеньора Этелвина взяла ее к себе.
ЖОАКИН ПАШЕКО НЕВЕС
Угроза
Перевод А. Сиповича
Фаррепаш протянул руку к дверному молоточку и три раза легонько постучал. Дверь тотчас приоткрылась, и появившаяся на пороге женщина спросила:
— Что вам надо?
— Я хотел бы поговорить с сеньором Жулио. Он дома?
Женщина недоверчиво оглядела пришельца и, убедившись, что вид у него вполне приличный, ответила:
— Да, сеньор. Он на току, смотрит за молотьбой.
— В таком случае передайте ему, что пришел Фаррепаш, сельский староста из Алжейро, хочет кое о чем поговорить с ним.
Женщина оставила Фаррепаша за дверью и скрылась в глубине коридора. Через несколько минут она вернулась и пригласила его войти.
— Сеньор Жулио сказал, чтобы вы шли на ток. Я вас провожу.
Они прошли по длинному и темному коридору, мимо сырых, дурно пахнущих каморок, миновали кухню, веселую, залитую солнцем, и вышли наружу. К шуму молотилки, работавшей на току, примешивались ритмичные выхлопы мотора. Жулио Субида, расставив свои сильные ноги, смотрел, как идет молотьба, и время от времени покрикивал на работников, следивших за выходом зерна. Заметив Фаррепаша и поздоровавшись с ним, он спросил:
— Что привело тебя ко мне, Фаррепаш?
Тот, теребя толстыми пальцами поля шляпы, смущенно поклонился.
— Я пришел, начальник, поговорить о моей дочери.
— Значит, у тебя есть дочь, Фаррепаш?
— Есть, сеньор. Она учительница, и ей бы хотелось получить работу в Мате.
— Не знал, что у тебя есть дочка. Думал, одни мальчишки.
— Она самая старшая, скоро двадцать будет.
Субида закурил сигару.
— Ну, так чего же она хочет?
Фаррепаш снова затеребил шляпу.
— Она хочет получить место учительницы. Оно свободно, но получит его тот, у кого хватка покрепче.
Рассмеявшись, Субида взглянул в глаза Фаррепашу:
— А с аббатом ты говорил?
— Для чего, сеньор Жулио, для чего мне терять время на разговоры со святыми отцами, если я могу обратиться к тому, кто значит гораздо больше их?
— Ты прав. Дочка дала тебе прошение?
Фаррепаш вытащил из засаленного бумажника сложенный листок и протянул его Субиде.
— Вот. Она дала мне эту бумагу, чтоб я передал ее сеньору Жулио. Наверно, это и есть прошение.
— Сейчас посмотрим.
Субида пробежал глазами листок и, убедившись, что все в порядке, спрятал его в карман.
— Я этим займусь, можешь быть спокоен. Друзья для того и существуют, чтобы приходить на помощь.
Он отбросил недокуренную сигару и, вынув пачку сигарет, протянул ее Фаррепашу, сначала взяв сам.
— Не хочешь ли закурить?
— Нет, благодарю.
Субида размял сигарету, затянулся, выдохнул дым и, взяв старосту под руку, отвел его в сторонку.
— Ты хорошо сделал, что пришел ко мне, мне тоже нужно кое-что тебе сказать.
— Слушаю.
— Выборы на носу; надеюсь, ты и твои люди меня не подведете. В нынешнем году, по всему видно, борьба будет упорная…
Фаррепаш принял обиженный вид.
— Чтобы я и мои люди вас подвели?! Сеньор Жулио, наверно, плохо меня знает! Я ваш верный друг.
— Не обижайся, Фаррепаш, это я так, к слову. Я знаю, что ты мне предан. Поэтому и у меня ты всегда найдешь поддержку.
— Значит, договорились. А мои ребята пойдут, куда я.
— Хорошо, Фаррепаш. И не беспокойся: я сейчас же займусь твоим делом.
Фаррепаш поблагодарил Субиду и распрощался. Надо было еще побывать в поселке Алтариш-ду-Шан, что на склоне горы Ришуэйра. Тамошние виноградники славились на всю округу, а тамошнее вино, крепкое и густое, могло сравниться лишь с вином селорикской лозы.
2Через некоторое время Амелинья Фаррепаш была назначена — как ей и хотелось — учительницей в Мате. Отец тотчас же побежал к Субиде сообщить радостную новость и поблагодарить за хлопоты. Субида, который ничего для этого не сделал, был немало удивлен, однако скрыл свое удивление и принялся расточать себе похвалы:
— А что я тебе говорил? Я в тот же день отправился к губернатору и рассказал ему о твоем деле. Он как раз собирался в Лиссабон и обещал передать прошение в министерство. Видимо, потолковал там с кем надо, и все устроилось. У меня всегда так: услуга за услугу, Я рассчитываю на твою помощь на выборах, а ты рассчитывай на меня, когда понадобится.
Фаррепаш снова рассыпался в благодарностях и пообещал:
— Можете всегда мной располагать.
— А девочка? Осталась довольна? — поинтересовался Субида.
— Она на седьмом небе. Еще бы! Будет получать три конто в месяц. Хотел ее привести с собой, чтобы она вас поблагодарила, но сеньор Жулио знает, каковы эти девчонки: от стеснения словно воды в рот набирают, будто и не учились ничему. Отцу хвалиться негоже, но прямо скажу, моя Амелия — настоящее сокровище, такую девушку не часто встретишь.
— А я вот ее не знаю… Когда придешь в следующий раз, приводи с собой — хочу с ней познакомиться.
Фаррепаш простился и отправился за дочерью, чтобы проводить ее в школу. Шли рядышком, разговаривали, и Фаррепаш сказал, что Субида хотел бы с ней познакомиться. Амелия внимательно слушала отца, и так, почти незаметно, они дошли до Маты — местечка тихого, где стояли высокие, с густой листвой деревья и бежали неторопливые ручейки среди светлой гальки и песка. Школа была новая, хорошо оборудованная, с просторным двором, где детвора могла вволю бегать и играть. В классной комнате Амелинья прошлась между партами, села за одну из них и спросила школьного служителя:
— Сколько учеников в четвертом классе?
— Было тридцать семь. Не знаю, может, теперь столько не наберется. Занятий в школе уже давно нет, и, конечно, придут не все.
— С понедельника начнем. Вы сами известите родителей или мне написать?
— Не надо, я извещу. Как они вас ждали, ведь трудно дома с детьми…
Отец с дочерью возвращались уже под вечер. От ноябрьского холодка вздрагивали деревья, и у виноградников был заброшенный, печальный вид… Один за другим падали листья, покрывая черную утоптанную землю золотым ковром.
— Значит, сеньор Жулио хочет со мной познакомиться? — приблизившись к отцу, тихо спросила Амелинья.
3Аббату не понравилось, что назначили новую учительницу, не спросив его мнения. За последние двадцать лет он привык к почтительному вниманию и гневался, если не испрашивали его согласия, и вовсе не потому, что имел кого-то на примете, — просто считал, что его должны выслушать. И в довершение всего новая учительница даже не явилась к нему. Уж не полагает ли она, что залетела слишком высоко, чтобы удостоить его такой чести? Да кто она такая? Дочь Фаррепаша, сельского старосты в Алжейро, подручного Жулио Субиды. Подумаешь, важная птица этот Фаррепаш! Что он о себе воображает? Трактирщик, занимается всякими грязными делишками, половик, о который Субида вытирает сапоги, когда они оказываются замаранными. Но с ним, аббатом, надо быть поосторожнее: у него тоже есть свое тайное оружие, он не позволит собой пренебрегать и, если потребуется, заставит уважать себя.
Аббат прождал несколько дней, но новая учительница так и не явилась к нему на поклон. Когда уже истекла вторая неделя, он решил сам с нею встретиться и выразить свое неудовольствие. Удобный случай представился: он увидел ее на школьном дворе среди учеников.
— Итак, сеньора учительница, я ждал, что вы явитесь ко мне. У нас здесь такой обычай: новая учительница всегда посещает приходского священника и представляется ему.
Амелинья смутилась, покраснела до корней волос, она никак не ожидала, что такой будет ее первая встреча с аббатом. Растерявшись от упрека, она пробормотала:
— Я не знала, что здесь такой обычай.
— Да, таков обычай, и мне не нравится, что вы его нарушили.
— Если бы я знала, я обязательно пришла бы, — снова пробормотала Амелинья.
Увидев ее смущение, аббат продолжал:
— Впервые за двадцать лет новая учительница не пришла ко мне. До сих пор являлись все, свидетельствовали свое почтение и уходили, а если не заставали меня, оставляли записку и уходили той же дорогой. Вот как поступают воспитанные люди.
