Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978
Кажется, я опять отклоняюсь от главной темы, но как-то раз я сказала капитану Диорио, что удивляюсь — как может такая волевая, твердая женщина, как Кибэ-сан, влюбиться в такую размазню, как Дзюн-тян, то и дело просивший о чем-нибудь жалобным выражением лица, с женскими интонациями в голосе…
— Она только с ним чувствует себя уверенно и спокойно… — ответил мне капитан.
В самом деле, Кибэ-сан, пожалуй, потому и влюбилась в Дзюн-тяна, что в основе ее чувства кроется некий «комплекс превосходства». Несомненно, сперва она просто наблюдала за ним, изучала, как заглядывают в стеклышко микроскопа: «Что творится на душе у столь робкого человека? И вообще, что это за душевная организация?» — а тем временем, незаметно для себя самой, постепенно «втюрилась»…
Так или иначе, но когда мы заканчивали купание, Кибэ-сан обязательно звала меня: «Пошли гулять, Намико!» И вот, следом за Кибэ-сан, я шагала сквозь ночной влажный воздух по унылой, коротенькой Главной улице этого курортного городка, тянувшейся вдоль ущелья, узкого, как логово угря, и волосы мои становились мокрыми не только от пара в бане, но также от сырости и тумана.
Я уже говорила, что ни в малой степени не разделяла «влюбленности» Кибэ-сан, но по мере того, как она, нисколько не считаясь со мной, стала все чаще выбирать в качестве маршрута наших прогулок темную, вымощенную камнем дорогу, ведущую в ущелье, я почувствовала, что постепенно становлюсь такой же удрученной, унылой, как Кибэ-сан, у которой был такой вид, как будто она постоянно страдала от кислородного голодания. Я скучала (работы было по горло, но это совсем другой вопрос!) и, наверное, поэтому до известной степени понимала духовную жажду Кибэ-сан, понимала, что без этой своей «влюбленности» она просто не, могла бы существовать, хотя в то же время любовь делала ее еще более обездоленной и несчастной.
Дорога в ущелье извивалась, как лиана, пропадая глубоко внизу, в жутком мраке. Но иногда, если вечер случался ясный, стоило только оглянуться, и вверху, на фоне чернеющих ночных гор виднелось высокое трехэтажное здание отеля с ярко освещенными окнами, как будто нависшее над нашими головами. Оно выглядело так роскошно, светилось так ярко, как дворец в волшебном царстве Вечного Дня.
— Ой, как красиво! Кибэ-сан, посмотрите, до чего красив наш отель! — всякий раз восклицала я, а она, кинув небрежный взгляд, отвечала:
— Хорошая ты, Намико… Добренькая!
Для меня — что красиво, то красиво, все равно — чужое или свое. Но Кибэ-сан тоже права по-своему, ведь и впрямь вся эта красота, такая близкая, прямо рукой подать, в сущности, не имеет к нам ни малейшего отношения.
Так мы гуляли, вечер за вечером, и в конце концов я простудилась. На дворе лето, а я кашляю… Катар бронхов не так уж страшен, но кашлять в присутствии гостей как-то неудобно, и дней пять назад, вечером, я отправилась в главный корпус, на второй этаж, где помещалась санчасть, чтобы попросить лекарство у военврача капитана Диорио.
— На дворе лето, а ты простужена? — шутливо сказал он и, отложив журнал, который читал, достал пилюли из стоявшего в глубине комнаты шкафа. — Это опять то же лекарство. Принимай через каждые четыре часа, — сказал он, подавая мне завернутые в бумагу пилюли диогина.
С этого диогина и пошла наша дружба, из-за него военврач американской армии, реквизировавшей отель, и я, служащая в этом отеле, стали разговаривать на равных, забыв о разнице в положении.
…Вскоре после прибытия капитана Диорио (прикомандированный к отелю военврач сменяется примерно раз в год) я в первый раз простудилась, пошла за лекарством, и он, точно так же подавая мне несколько пилюль диогина, без особого умысла сказал:
— Надеюсь, вы не будете, как другие, копить это лекарство и потом продавать!
«Другие» — это главным образом бои, работающие на кухне и в вестибюле. Чуть случится маленький насморк, они мчатся в санчасть, получают лекарство, копят его и потом продают в городскую аптеку. Но откуда этот американец, лишь недавно заступивший на должность, знает наши секреты?
— Нет, продавать я не собираюсь. Однако все зависит от обстоятельств. Бывает, что не грех и продать!
— Почему?
— Так…
Детский ответ!
— Продают, в основном, молодые, так называемые teen-agers[18] — сказала я наконец после небольшой паузы. — Потому что они голодны. Без сладкого им не выдержать. Не смогут работать до поздней ночи. И, кроме того, Америка…
— Что — Америка?..
— Америка обязана. Это ее долг — не явный, но тайный… Ведь из-за войны у японцев жизнь пошла вкривь и вкось. И раз американцы победили, значит, они обязаны иногда помогать японцам!
Дикие рассуждения! Я почувствовала, что кровь прилила у меня к лицу. Но капитан, преждевременно поседевший, с белоснежной шевелюрой и седыми бровями, улыбается, и выражение лица у него мягкое, прямо как у священника.
— Ну что ж, пусть продают… Но все-таки, если болеешь по-настоящему, нужно прежде всего стараться выздороветь.
Я с облегчением перевела дух. Странный человек!.. В отеле мне пришлось видеть многих американцев, но улыбку смущения на лице победителя я увидала тогда впервые.
— Кстати, я хотел бы спросить кое-что о жизни японцев, — сказал капитан, похвалив мой неуверенный английский язык. С тех пор мы стали «друзьями». Он сам назвал себя моим «другом» и сказал, что дружба — «это такие отношения, когда не боятся говорить правду».
…Вот и в тот раз, подавая мне диогин, он предложил:
— Давай, немножко поговорим!
Я сказала, что нахожусь на работе, но он заметил:
— Если самочувствие плохое, можно и отдохнуть дня два-три…
— Ой, нет, отдыхать сейчас никак невозможно. Двадцать седьмого числа ожидается приезд госпожи Эллен Келлер[19], так что все комнаты будут заранее заняты. К тому же, Роуз-сан в последнее время почти не бывает в Бюро…
— Вот как? Хм, хм…
Роуз-сан — унтер-офицер, прикомандированный к Справочному бюро, ему всего-то девятнадцать лет, столько же, сколько мне. По словам Сакагути-сана, он — никчемный мальчишка, просто деревенщина из Техаса, даже грамоты толком не знает, и, вдобавок, делает только то, что самому заблагорассудится.
Я поблагодарила капитана Диорио и хотела уже уйти. Вот тут-то все и случилось.
Капитан внезапно остановил меня, придержав за плечо, и прислушался. В самом деле, откуда-то доносятся необычные звуки — беспорядочный топот тяжелых военных башмаков и не то стон, не то какой-то рев вперемежку с устрашающей бранью.
Диорио-сан распахнул дверь своей комнаты номер 267 и вышел в коридор. Шум доносился из комнаты номер 268, напротив по коридору. Капитан поспешно постучал в дверь, но изнутри никто не ответил.
Впрочем, нет, — после его стука за дверью явно что-то переменилось. Топот прекратился, ругань разом умолкла, теперь слышался только прерывистый стон.
Капитан снова несколько раз ударил в дверь кулаком, и только тут наконец грубый, низкий голос за дверью спросил:
— Кто там?
— Капитан Диорио.
Приглашения войти не последовало.
В это время снова раздался стон. Очевидно, этот стон ударил по нервам капитана Диорио — ведь он был врач! Не спрашивая разрешения, он рывком распахнул дверь настежь.
В ту же секунду какой-то молодой парень в военной форме, как бревно, повалился к моим ногам на красный ковер коридора. Все лицо у него было залито кровью; как видно, ему изрядно досталось, потому что он даже не пытался подняться, но, заметив меня, стоящую рядом, слабо пошевелил губами, как бы пытаясь улыбнуться из-под упавших на лоб каштановых волос. Веки распухли, белки глаз налились кровью, он стал совершенно неузнаваем, но это был тот самый Роуз-сан, служивший в нашем Бюро, о котором мы только что говорили с капитаном Диорио.
Между тем в комнате капитан Диорио стоял лицом к лицу с грузным человеком с нашивками капитана, с толстой короткой шеей и отвислыми, как у бульдога, щеками. Это был сам начальник реквизированного отеля, капитан американской армии Линч.
— Что здесь происходит? — донесся до меня сухой, официальный голос капитана Диорио (очевидно, я тем временем бессознательно спряталась за дверью).
— Ничего особенного, это уже не первый случай… Вчера вечером Роуз разбил витрину в комнате, где хранятся подарки, по нынешним ценам стекло стоит пять тысяч иен, вот я и говорю ему, чтобы он возместил… Пить он не умеет, вот что! Вдобавок есть сведения, что он частенько приводит к себе в комнату женщин… Прямо сюда, в отель. Если не проучить его, так он совсем обнаглеет!.. Эй, Роуз, встать! — Капитан Линч подошел к Роузу и уже хотел было схватить его за ворот рубашки, но капитан Диорио не позволил.
— Оставьте его, он, кажется, ранен.
Однако капитан Линч скорчил ироническую гримасу.
— Не беспокойтесь. Он упал вовсе не из-за раны, а просто потому, что опирался на дверь, которую вы так неожиданно распахнули!
