Васко Пратолини - Итальянская новелла ХХ века
Залы гостиницы были переполнены элегантно одетыми и донельзя возбужденными дамами; казалось, электрический ток то и дело пробегал по толпе, и все собравшиеся вздрагивали от нетерпения и от напряженного ожидания.
Жара стояла невыносимая, и дамы, все без исключения, неистово обмахивались великолепными красными веерами.
Ровно в полночь какая-то темная фигура с необыкновенной легкостью скользнула с галереи и очутилась в самой середине залы, произведя мгновенный переполох: все присутствующие разом попятились. Как только толпа расступилась, к оказавшейся в центре темнокожей синьоре подошел коммендаторе Конфетти, галантно взял ее под руку, потом повернулся к публике и сказал:
— Разрешите вам представить синьору с веером.
Послышались испуганные возгласы, а потом наступило оцепенение и воцарилась гробовая тишина. Все, не отрываясь, смотрели на зловещую темную фигуру, которая внушала им такую робость, что никто не смел пошевелиться, не мог произнести ни слова. Наконец какая-то отважная дама нарушила молчание, которое уже сделалось невыносимым, и бесцеремонно спросила:
— А почему у нее нет?..
— Чего нет? — спросил коммендаторе Конфетти.
— Веера.
Не зная, как ответить на этот вопрос, коммендаторе Конфетти взглянул на свою даму; на ее губах появилась чуть ироническая усмешка.
— Я оставила его дома, так как знала, что увижу здесь множество вееров. Хотя я и обезьяна, но вы сами можете убедиться, что только одна я здесь без веера.
Сказав это, она повернулась к своему спутнику:
— А теперь пойдемте в зоологический сад. Дайте мне руку, коммендаторе. — Но тут же, словно спохватившись, она остановилась и снова повернулась к собравшимся — Прежде чем покинуть вас, я хочу проделать небольшой фокус, который вам не так-то легко будет повторить.
Наклонившись к земле и подняв хвост, она показала дамам то, что им меньше всего хотелось бы лицезреть: точно пламя полыхнуло перед глазами!
— Вот вам!
Все прикрыли лица большими красными веерами.
Днем и ночью
Нам очень хочется поведать историю, случившуюся с бухгалтером Монтесоли, и вместе с тем мы затрудняемся выразить свое отношение к ней.
Получив диплом специалиста в области экономических наук, бухгалтер Гуалтьеро Монтесоли был сразу же принят на администраторскую должность в акционерное общество братьев Гори, фабрикантов стекла.
Способности молодого бухгалтера были настолько очевидны, что уже через несколько лет он стал управлять предприятием.
Ко времени, когда начинается наше повествование, бухгалтеру Монтесоли исполнилось всего тридцать пять дет, а братьям Гори, владельцам фабрики, которые сосредоточили в своих руках все акции, было немногим более сорока. Между молодыми хозяевами и молодым директором существовали самые сердечные, мы бы даже сказали, в высшей степени дружеские отношения, покоившиеся на уважении и привязанности. Знающий и пользующийся авторитетом директор был искренне привязан к хозяевам, а те, в свою очередь, питали к нему безоговорочное уважение и признательность.
Административные способности бухгалтера Монтесоли были, без сомнения, выдающимися: ясность и широта суждений, предусмотрительность, предприимчивость, умение быстро принять решение и осуществить его, пунктуальность; но одно качество было поистине бесценным и достойно венчало все остальные — то была его безупречная честность, которую ставили в пример в деловых кругах; владельцы предприятий не уставали ею восторгаться. Многие, даже весьма крупные фирмы обхаживали Монтесоли, стремясь заинтересовать его и переманить к себе на службу, однако он неизменно хранил верность той фирме, которая оценила его, когда он был еще совсем молод, той фирме, которой он отдал и продолжал отдавать все свои способности, всего себя, желая видеть ее процветающей и богатой. Бухгалтер любил фабрику, как любят живое существо, выросшее рядом с нами, на наших глазах.
Честность бухгалтера Монтесоли, возведенная в принцип, в незыблемое правило, в своего рода девиз, проявлялась каждодневно в любом из его поступков, звучала во всех его речах. Говорил он очень мало и негромко, спокойно, никогда не повышая голоса, так что собеседник, которого Монтесоли, разговаривая, сверлил взором, напрягал все свое внимание, чтобы понять его, и не решался прервать директора громким вопросом, опасаясь заглушить его голос; когда Монтесоли обращался к людям с сомнительной моралью и недостаточно щепетильным, он всякий раз отрывисто и коротко повторял, что в промышленности и торговле честность при любых обстоятельствах должна быть на первом месте: он повторял это, возможно, полагая, что не все придерживаются того же мнения. С подобными людьми он держал себя сурово и неприступно — и так вести себя повелевала ему пресловутая честность.
Таков бухгалтер Монтесоли днем. Теперь нам следует узнать, каков он ночью.
Ночью бухгалтер Монтесоли — мошенник.
Всякий раз, когда ему случается видеть сны, а ему случается видеть их шесть раз в неделю, ему снится, что он обворовывает ту самую фирму, которой управляет с такой неподкупной честностью.
Днем этот честнейший администратор ревностно, педантично, старательно, осмотрительно управляет делами фирмы, а ночью столь же ревностно, изворотливо, с дьявольской изощренностью обкрадывает ее. Его исключительное административное умение делает из него необычайно ловкого мошенника, понаторевшего во всевозможных воровских ухищрениях. Каждую ночь, во сне, пылкая фантазия подсказывает ему и уже известные, и еще никому не ведомые, необычные способы и пути, при помощи которых можно успешно осуществить кражу; и, словно для того, чтобы он мог измерить масштабы своих возможностей, ему снится, будто он изобличен и затем чудесным образом оправдывается, избегает ответственности, выходит сухим из воды. Если днем он тщеславно гордится своей незапятнанной репутацией почтенного человека, то ночью его переполняет гордостью сознание, что в природе не существует более ловкого мошенника, чем он.
Бухгалтер Монтесоли никого не посвящал в свою тайну, даже собственную жену; она только замечала, что муж спит все меньше и меньше: по вечерам он постоянно находил себе дела, с которыми надо было покончить, прежде чем улечься в постель, а по утрам внезапно пробуждался еще до света, будто терзаемый докучной заботой, и вскакивал с постели с таким видом, словно спать дольше было грешно.
— Эти проклятые дела, к которым он так привержен, — жаловалась жена, — не дают ему даже выспаться по-человечески.
Иногда Эсмеральдине казалось, что ее муж — какое-то чудо природы, человек, всецело преданный делу, что он прежде всего специалист, теоретик, вот почему ему не до сна — он выше этого. Дело, безжизненное дело разъедает сердце и душу! А ее муженьку такая жизнь кажется абсолютно нормальной!
— Теперь, когда ты уже обеспечил благоденствие братьям Гори, упрочил их состояние, ты мог бы немного и поразвлечься, — со злостью говорила Эсмеральдина.
Вскакивая с постели, бухгалтер Монтесоли спрашивал себя: «А впрямь ли я честный человек?»
Одно время он даже думал обратиться к врачу, однако не сделал этого. У него не хватало духа произнести слово, которое днем не сходило у него с уст, даже в присутствии ученого медика, хотя тот, быть может, сумел бы разгадать тайну его двойной и двусмысленной жизни. «Как может возникать с такой настойчивостью в уме честного человека мысль о краже?» Пусть даже во сне! Если такая мысль просыпается в нем ночью, когда сам он спит, и не оставляет его до утра, значит, днем она дремлет где-то в глубине его сознания.
И бухгалтер Монтесоли по вечерам все позднее укладывался спать, а по утрам вставал все раньше.
— Он нажил себе бессонницу, потому что даже ночами печется о чужих интересах, дурень несчастный! — повторяла Эсмеральдина, не в силах побороть досады, — Мало он работает на них днем!
Эсмеральдина никак не могла с этим примириться и все не успокаивалась.
— Он дошел до нервного истощения, — возмущалась она. — А эти ловкачи бьют баклуши и пользуются плодами его трудов, он приносит им в жертву свой талант.
Браться Гори создавали недурные условия своему превосходному директору; боясь лишиться его, они не скупились на подарки и награды, увеличивали его долю в прибылях, но, понятно, львиную долю барышей получали они сами. Оба брата жили в роскошных апартаментах, у них было множество слуг, а их бухгалтер должен был довольствоваться скромной квартирой и одной служанкой. У хозяев были просторные великолепные автомобили. Когда им хотелось, они сами садились за руль, а в других случаях машину водил шофер: открывая дверцу автомобиля, он ждал с фуражкой в руке, пока синьоры Гори, нарумяненные и надушенные, со спесивым видом небрежно разваливались на сиденье. У бухгалтера Монтесоли была малолитражка, которую он всегда водил сам. С этой маленькой машиной был связан анекдот: синьора Нини, мать Эсмеральдины, жившая вместе с дочерью и зятем, весила всего девяносто килограммов, но при взгляде на нее всякий поклялся бы, что она весит вдвое больше; самой импозантной частью ее мощной фигуры был зад — даже в нашу трезвую эпоху я не побоюсь назвать его баснословным; не знаю только, что следует видеть в нем: чудовищную ошибку матери-природы либо ее шедевр. Из-за своих пышных форм синьора Нини не могла пользоваться малолитражкой, ибо слону не дано залезть в мышиную нору; она постоянно жаловалась и сетовала на это, ибо машина нужна была ей не для прогулок или вздорных поездок, а для посещения могилы ее бедного мужа, которую ей хотелось усыпать цветами и оросить слезами.
