Эдуард Петишка - Свадебные ночи
— Да, чуть не забыл, — повернулся муж, наколов на вилку кусок кнедлика. — Завтра идем смотреть Владю. — Он называл актера «Владей» с тех самых времен, когда они оба учились в одном классе. — Я уже купил билеты. Если у него будет время, может, и к нам приедет.
— Это еще зачем?
— Зачем, зачем? Затем, что хочу тебя порадовать. К нам давно никто в гости не приходил! Разве тебе не будет приятно?
— Конечно.
— Он будет играть Ромео! Ромео! — Муж покачал головой. — Интересно посмотреть, как он его сыграет. Представляешь меня в роли Ромео!
Она улыбнулась — муж с удовольствием начал развивать свою мысль.
— А Маркетка могла бы сыграть Джульетту, — вставила свекровь.
Что ж, действительно, подросли уже и более юные Джульетты, но все-таки со стороны свекрови это была просто бестактность.
Вечером следующего дня муж подогнал машину к дому уже в шесть часов. Пока она причесывалась наверху в спальне, он посадил в машину детей и покатал их по городку. Когда они вернулись, жена уже ждала его у подъезда. Он высадил детей и, пока бабушка уводила их домой, долго смотрел вслед Михалу.
— Знаешь, — сказал он, когда жена садилась в машину, — Михал такой странный. Я обещал детям выполнить их желания. Маркетка попросила конфет, а… знаешь, чего хотел Михал?
Чтобы скрыть свое замешательство, она кончиками пальцев поправила прическу.
— Он хотел, чтобы я задавил собаку!
— Ах!
— Не знаю, откуда это у него. Иногда он говорит так неестественно для ребенка, что мне кажется, будто я разговариваю со взрослым, который надо мной насмехается. Как ты думаешь, насмехается он надо мной?
— Да нет. Ничего подобного, — поспешно сказала она.
— Иногда он смотрит на меня так, словно знает что-то такое, о чем мне не скажет.
Она взбивала волосы на висках, глядя на шоссе, на поля, проплывающие мимо в сгущавшихся сумерках, и не отвечала.
Площадь перед театром была забита машинами. Над их блестящими крышами светилось оранжево-желтое здание театра, который семьдесят лет назад при открытии был провозглашен «Очагом муз». Это название в духе того времени словно навеки запечатлелось в его внешнем виде. Хотя сейчас уже никто его так не называл. Но слова умирают, а гипсовые венки и львы из песчаника остаются.
Она редко бывала в этом здании, но всякий раз ей не хватало воздуха под низкими потолками коридоров, а от сладковатого запаха плюшевых кресел першило в горле. Сегодня горло ее сжалось еще на улице. Она боялась, что в помещении ей станет совсем худо.
— У нас еще есть время, — сказала она мужу, когда тот запер машину, — я бы выпила чего-нибудь.
— Почему бы и нет, — засмеялся он, — немножко молока или кефира.
Муж был в хорошем настроении, он шутил и озирался, ища знакомых. Вид театрального здания напоминал ему студенческие годы, когда он играл в любительских спектаклях.
В баре напротив театра они уселись на высокие табуреты у стойки.
— Я бы выпила коньяку, — сказала она.
Он заказал ей коньяк, а себе черный кофе, а когда бармен отошел, сказал, наклонившись к жене:
— Я уж и не помню, когда тут бывал. Если б не Владя, не сидеть бы нам тут.
— Ну, это ты можешь и без него.
Ей неприятно было признавать какие-либо заслуги за человеком, который вскоре выйдет на сцену в роли Ромео.
— Ах, не говори. — Муж клал сахар в кофе, поглядывая по сторонам.
Наконец ему удалось обнаружить знакомого врача; он пригласил его к стойке, а узнав, что тот тоже идет в театр, не преминул рассказать о герое сегодняшнего вечера, о своих школьных годах и их дружбе.
— Закажи мне еще коньяку, — попросила она.
Он заказал.
— Не слишком ли ты увлекаешься? — посмотрел он на нее.
— Пониженное давление, — предположил врач.
— Да, — ответила она, — у меня пониженное давление.
Но они ей не верили, прямо видно было, что они ей не верят. К дурному настроению, от которого она не могла отвязаться, прибавилось чувство стыда. Вторую рюмку коньяку она выпила быстрее. Коньяк был не французский, но именно поэтому он ей нравился — после него на языке не оставалось привкуса мыла. Если бы это зависело от нее, она вообще не пошла бы в театр. Сидеть у стойки, потягивая коньяк, казалось ей куда приятнее. Конечно, она не могла сказать об этом мужу и вообще кому бы то ни было. Ведь именно тайные желания и есть самые прекрасные.
После двух рюмок ей стало легче. Расстроенные чувства и смутное ощущение стыда остались, но алкоголь покрыл все это словно тонкой ледяной коркой. Внешне она была спокойна.
К счастью, у врача оказались билеты в другом ряду, и, когда они отыскали свои места, она с радостью убедилась, что рядом нет никого из знакомых.
— Вот и хорошо, — сказала она.
— Что хорошо? — удивился муж.
— Что здесь нет твоих знакомых. Иначе ты бы всех осчастливил воспоминаниями о своем школьном товарище.
— А тебе жалко, что у меня есть знаменитый школьный товарищ?
— Мне? Мне для тебя ничего не жалко, — ответила она загадочно. Но муж ее не умел разгадывать загадки.
— Посмотри! — незаметно кивнул он на одну из лож. — Нет, этого быть не может!
В ложе сидела дородная дама в крикливом желтом кружевном платье, а возле нее стройный седоватый мужчина.
— Уж коли Индра пожаловала… Она тоже из нашего класса. Ее муж важная шишка.
Он откровенно уставился на ложу, ловя взгляд женщины в желтом, а когда ему это удалось, он, не вставая с места, важно поклонился. Женщина в желтом слегка улыбнулась, немного приподняв верхнюю губу.
Она смотрела на эти светские игры своего супруга с дамой в ложе, и ей оскорбительно было видеть, как муж гордится этим, словно малейшее соприкосновение с сильными мира сего (или хотя бы теми, кто такими кажется) выделяет его из толпы. Но самое скверное, что вечер только начинался и за любой неприятностью могло случиться что-нибудь еще похуже.
Свет погас, и светские игры в зрительном зале кончились. Начался спектакль на сцене. Как только появился Ромео, она так и впилась в него взглядом. Стройный и гибкий, он метался по сцене, страдая с пылкостью, на какую способны лишь юноши, у которых боль и мечта слиты воедино. Это было невероятно, иллюзия столь искусна, что ее увлекла игра, и она отделила Ромео от человека, с которым вчера ужинала и которого когда-то близко знала.
— Ну что, — сказал муж в антракте, едва стихли аплодисменты, — как тебе нравится Владя? — Он не дожидался ответа, захваченный новой идеей. — Я забегу за кулисы и договорюсь с ним о встрече. Ты не обидишься, если я тебя пока оставлю? Понимаешь, я-то скорее попаду за кулисы. Только договорюсь с ним и обратно.
— Иди-иди, — безропотно согласилась она.
Она надеялась, что актер не проговорится, с кем он вчера ужинал. Подумав о том, что все может всплыть наружу, она удивилась: ее это вовсе не испугало, она даже и не пыталась придумывать объяснение. Вот посидела в баре — и теперь все ее прошлое, включая вчерашний вечер, казалось ей весьма далеким.
Она взглянула на ложу. Дама в желтых кружевах в антракте не вышла, сидела, беседуя со своим спутником. Дама в кружевах была довольна, это было заметно даже из партера.
Она огляделась вокруг. Часть зрителей вышла в вестибюль, но в опустевших рядах оставалось еще вполне достаточно довольных физиономий. Люди довольны — разглядывала она их. Слишком много довольных людей, от которых ее недовольство, наверное, отразилось бы, как солнечный луч от зеркала, не продолжайся действие алкоголя. А теперь она смотрела на них с отвращением, которое не нарушало ее уверенности в себе, пожалуй, даже усиливало ее.
«Откуда у вас право быть довольными?» — мысленно спрашивала она всех этих спокойных людей. Но за множеством довольных лиц ей виделось лицо мужа. И вопрос относился к нему.
Он как раз возвращался, так и сияя.
— Все было чудесно! — сообщил он. — После спектакля мы с Владей идем в винный погребок. Знаешь, в тот, студенческий. Владя будет рад тебе. Говорит, сто лет тебя не видел!
— Да ну?
— Он был такой милый!
— Хотелось бы мне когда-нибудь быть такой же довольной, как ты.
— Да это нетрудно, — его не покидал отблеск успеха, — нужно только правильно выбирать друзей.
— Вроде той дамы в желтом платье.
— Она не из числа друзей, — бесхитростно ответил он, — зато у ее мужа всюду есть рука.
Встреча с актером после спектакля проходила не так, как ей хотелось бы. В погребке собралась целая компания: актеры и актрисы, несколько местных деятелей, несколько завзятых театралов, и разговор шел сумбурный.
Мужу это не мешало веселиться, так было больше возможностей блеснуть дружбой с актером, и он не упустил ни одной из них.
Она сидела в конце длинного стола, далеко от знаменитости, и на этом расстоянии он казался таким же молодым, как и на сцене. А люди вокруг нее болтали о всякой всячине, и она не понимала, зачем нужно было собираться такой компанией, чтобы потолковать о завтрашнем футбольном матче или о крапивном чае. Место мужа рядом с ней почти все время пустовало: он бегал вокруг стола, заговаривал со знакомыми, в том числе и с самим актером, причем дружески обнимал его за плечи.
