Мартти Ларни - Современная финская новелла
Младшая дочь Лииса стояла перед зеркалом на кухне, прихорашивалась, собираясь уйти. По запаху Анни поняла, что дочь только что пила кофе, и ей захотелось тоже. Не сказав ни слова, она перенесла покупки в комнату и поставила их перед холодильником.
Она заметила, что Лииса повернула голову и смотрит на нее.
Пусть смотрит.
— В магазине я слышала, что завод закрывается на зиму.
— Врут! — крикнула дочь, не выпуская изо рта заколки.
— Сойли говорила.
— Ах, черт! А может и правда? И Маса рассказывал, что когда он возил заводских хозяев в город, в аэропорт, они будто бы говорили что-то такое, вроде бы инвестирование нерентабельно или что-то в этом роде. А что, если и правда, если эти черти…
Зять с грохотом спускался вниз по лестнице.
— Что случилось? Чего это Лииса кричит?
— Кто-то сказал мамаше, что завод закрывается!
— Да ты что?
Зять постоял, позевал, затем не спеша уселся на скамейку за стол. Глазел то на Анни, то на Лиису. Лохматый, взъерошенный, он тупо уставился на обеих.
И с таким Пирье легла в постель, а потом пошла под венец!
Старшая дочь, Пирье, спускалась вниз, цок, цок, цок, стучали ее каблуки.
— Что такое? Что закрывается?
— Завод!
— Неправда, — сказала Пирье.
Анни немного успокоилась, теперь уже другие кричали и волновались вместо нее. Она оставила покупки неразобранными, уселась напротив зятя и налила себе кофе.
— Попьем, пока есть.
— Пей, — сказал зять и налил себе тоже. Но кофе не понравился ему, он поморщился и поставил чашку на блюдце.
Его мучило похмелье. Ведь и в прошлую ночь вернулся где-то около трех. И это в середине недели!
А Пирье что-то все округляется. Располнела, что ли, а может, уже на сносях?
Ничего не говорят, не рассказывают.
Мысль о ребенке, который родится в этой нищете, вновь пробудила страх Анни. Руки затряслись, глаза увлажнились.
Где же взять денег на топливо?
Лииса кричала, глядя в зеркало и поправляя волосы:
— Выходит, я единственная в этой лачуге, кто зарабатывает? Можете не рассчитывать, я вас кормить не собираюсь.
— Да тебя никто и не просит, — вспылил зять, а Лииса тотчас огрызнулась, еще больше повысив голос. Пирье, складывая покупки матери в шкаф, остановила их:
— Не орите! Взгляните на маму, она чуть не плачет!
Пирье ничего не сказала на то, что Анни бросила покупки, не убрав их на место.
Лииса была готова, взглянула на часы. Она собралась в город, на вечернее дежурство. Слава богу, — подумала Анни, — что не будет этой горластой, когда Вилле вернется с работы.
После ухода Лиисы Пирье, насупившись, тихо сказала, что пока еще рано расстраиваться. Поставила молоко греться и вполголоса буркнула, что будет печь хлеб. Понюхала дрожжи и покрошила их в молоко.
— Ты салаку купила, я почищу и пожарю. Иди поспи немного.
— Может, и мне прилечь? — спросил Оску. Кажется, пытается острить, помириться хочет, — подумала Анни. Сама она не в силах была лезть наверх в спальню. И зачем было так нескладно строить? Руки ее тряслись, а ноги, казалось, совсем онемели.
Пирье крикнула мужу: — Займись дровами, что отец купил на стройке Юли-Ахола. Недолго их сложить перед сараем.
— Ладно, ладно, голова чертовски болит. Погоди чуток, допью только кофе.
Анни пошла в гостиную и прилегла на диване. До этих пор у нее оставались хоть какие-то силы. На стуле лежало сложенное одеяло, она взяла его и попыталась натянуть так, чтобы закрыть и лицо. Под ватным одеялом сразу же стало уютно. Она старалась ни о чем не думать, но перед глазами неотступно стояла раздавшаяся талия Пирье. Почему она молчит? Кого она боится, мать или отца?
Они же не осуждают дочь, хоть та и вышла за этого Оску. Вилле, правда, что-то сказал… тогда, в самом начале. А после — ни слова. Оску может чувствовать себя как дома. Слабовольный, ленивый мужик, которому вечно не везет. А Пирье, толковая девушка, все твердит о любви. И где только она находит такие слова? Из песен небось. Говорит, будто любит этого Оску. О господи, боже!
Сон совсем прошел. Анни с трудом повернулась на другой бок. Спросила себя: как же мы справимся? Нас пятеро и ребенок. А Лииса нам не поможет, бессердечная она.
Пирье и Оску должны были получить однокомнатную квартиру в сельском многоэтажном доме, но Оску остался без работы. Когда это случилось? Кажется, целая вечность прошла — второй год уже. Фирма, в которой работал Оску, трещала по швам уже тогда, когда молодые начали ходить на танцы, и Пирье «втрескалась». «Трещала по швам», как люди говорили, и «втрескаться» — в этих словах было что-то общее, их даже произносили с одинаковым выражением лица. Почему только Пирье этого не замечала?
Потому, что любила.
А как та фирма называлась? Элвер, Элвекс…
Тут они жили на верхнем этаже. Вилле подчас вроде бы ворчал слегка. Особенно когда зять увлекался пивом и дома работал спустя рукава, безо всякой охоты. Он не мог найти даже временную работу. Только летом иной раз удавалось подработать на стройках чернорабочим.
Анни задремала, и ей приснилось, что она стоит на дороге в лесу, и кругом темно, хоть глаз выколи. Непонятно, осень или зима? Во всяком случае, не холодно. Мать ведет ее, взяв за руку, но она не слушается, капризничает, пытается вырвать руку. Она не хочет идти, она устала. Мать унимает ее, бранит. И вдруг мать исчезает. Анни остается одна на лесной дороге, кругом только ели да над головой звезды, которые кажутся ей страшными.
Она проснулась, лицо ее упиралось в спинку дивана. Перед глазами проплыла вся ее трудная, нескладная жизнь: в чем-то ошиблась, просчиталась, в чем-то не повезло. Нервы у нее никуда не годились. Когда на нее смотрели, чего-то ждали от нее, она от волнения не могла вымолвить ни слова. Так было по крайней мере в школе. Стоило учителю что-нибудь спросить, она начинала плакать и ей хотелось скрыться. Едва успевала она добежать до двери, как учитель хватал ее за руку и тащил обратно к парте. Анни сидела и плакала, другие смеялись.
В чем причина?
Да никакой причины. Просто Анни всегда была такая.
Она снова задремала. Это было продолжение того плохого сна, а может и другого. Будто она, взрослая Анни, стоит на знакомой дороге, на той самой сельской дороге, по которой она ходила каждый день. Опять темно, ничего не видно, и она не знает, где она. Вещи свои она растеряла в темноте и не поймет, где их искать. Она ползет на четвереньках, нащупывает обочину дороги, чтобы выяснить, куда она попала. Она зовет Вилле, зовет тихим невнятным голосом, которого почти не слышно, пытается крикнуть громко, изо всех сил, но ничего не получается. Вилле, Вилле, Вилле… Вилле оказался тут, рядом, стало уже совсем светло, Анни пытается встать на ноги, но ей это не удается: сильно болит нога… Вилле, помоги же… Да разве он поможет, стоит себе и попрек наготове. Чего ты тут валяешься? Что, разучилась ходить как люди? Сил нет! Стонет Анни, и опять темно и откуда-то из темноты доносится голос Вилле: мне стыдно, что ты… Он говорит тихо, осуждающе. Вилле никогда не повысит голоса.
Тут Анни опять проснулась. Она сбросила ватное одеяло, которое теперь казалось таким душным, тяжелым. Затем резко поднялась и села на край дивана. Прислушалась, что там на кухне. Во всяком случае, салакой не пахло. Значит, Пирье еще не жарила ее, хоть и обещала. Вилле придет, а есть нечего. Анни проспала и ничего не приготовила.
Она не в силах была встать, хотя и знала, что ее ожидает: придет Вилле, а на столе пусто. Она подумала о дочерях, о том, что не сумела их воспитать. Хорошо, что хоть сына у нее не было. Анни и с дочерьми-то не справлялась. Не знала, что им сказать, когда не слушались. Всю жизнь они поступали по-своему. Чуть что, отворачивались и грубили. Она сама виновата. Не было у нее ни уменья, ни сил создать в доме уют, чтобы всем было хорошо. И Лииса пошла работать в город, ведь дома не было ни ковра, ни мягкой мебели. Когда же купили диванный гарнитур, Лиисе он совсем не понравился.
А Пирье вышла за этого никчемного Оску и погубила свою жизнь. И снова мать виновата, не поняла этой болтовни про любовь. Да и как ей было понять: сама-то никогда не любила. Вышла за Вилле потому, что он этого хотел, да и все считали, что так надо. Дома этого ждали, родственники говорили об этом заранее, и все боялись только, что Вилле раздумает и не женится на ней. Они на все лады нахваливали ее перед Вилле, а между собой судачили, мол, чудо, если удастся девке отхватить такого мужика.
А стала бы жизнь иной, полюби она другого и выйди за него замуж?
Да что там, то же самое. А может, еще и хуже. Вилле — муж хороший. На сердце становилось теплее, когда она думала о его доброте. Вилле, правда, поостыл к ней, с тех пор как она до времени состарилась и уже не справлялась со всем хозяйством. И в постели у них не было того, что должно быть. Чего только теперь не говорят о женщинах и не требуют от них. Когда она прислушивалась к разговорам дочерей, ей казалось, что они живут в другом мире. По счастью, Вилле не требовал от нее всего этого, всех этих глупостей. Однако в чем-то он, тем не менее, разочаровался. И все-таки он хороший. Вилле не дал им положить ее в больницу, когда старый Анттонен был согласен оформить бумаги и отправить ее в сумасшедший дом. «Она и дома поправится», — сказал тогда Вилле и отвез ее на такси домой. Они жили в то время на старой квартире, в другом конце села. Это произошло после того, как у нее был выкидыш и она долго лежала в постели, заливаясь слезами.
