Денис Драгунский - Каменное сердце (сборник)
– Честно! – Марина заплакала. – Я тебе еще не все рассказала. Всё я вообще никому не расскажу…
– Врешь, – выдохнула Лилька. – Прости меня, конечно, но я с ним жила… Нет, нет, это давно было, давно, клянусь! – Она схватила Марину за руки. – Мы с тобой еще знакомы не были. Это же слабак, тряпка! Слизняк, а не мужик! Я его по морде била! Клянусь! Вякнет мимо – я ему тапочкой по губам, по губам! А он прощения просит. Я потому его и бросила – сил не стало терпеть его глазки виноватые, щенячьи… Слушай, а давай вечером поедем к нему и просто его изобьем? Вдвоем бить будем! Пока на колени не встанет!
Марина помотала головой и заплакала еще сильнее.
Если честно
Кате Толмачевой позвонила ее подруга Жанна Ляхович.
Жанна звонила редко и всегда по делу. А вот просто поболтать, узнать, как дела – это Катя ей сама звонила. Поэтому Катя не любила Жанниных звонков. Вернее, так: ей, конечно, нравилось, когда Жанна ей звонила, потому что Жанна была круче ее во всех смыслах, от работы до семьи, от шмоток до рожи – надо же честно давать себе отчет! Катя всегда ставила в уме и в ежедневнике галочку – Жанна звонила. И всегда, если к месту было в разговоре с подругами, вспоминала: «Вчера с Жанкой болтали, ну, с Жанкой Ляхович, жена Андрея Ляховича, ну, врубайся! и она мне намекнула, только тсс! между нами!» Предмет гордости, если совсем честно. Но если уж совсем-пресовсем честно, то Катя сильно обижалась, что Жанна всегда звонит только по делу, и ни разу – поболтать.
Но в этот раз Катя обрадовалась.
Тем более что Жанна, закончив дело (дело было пустячное, чисто технический вопрос) – закончив дело, Жанна принялась что-то рассказывать про мужа и детей, про театр и кино, и у них пошла вполне приятная беседа.
Катя с телефоном в руке расхаживала по комнате.
Комната была чистой и пустоватой. Катя подошла к окну: десятый этаж, кругом новые дома, внизу магазин, через улицу парк. Всё кругом свежее, ясное, веселое.
Жанна продолжала медленно и подробно пересказывать фильм, который вчера смотрела. С именами героев и фамилиями актеров. У нее была невозможная память, даже завидно.
– Да, и тут еще вот какое дело, – сказала Катя, перебив ее.
– Что? – недовольно спросила Жанна.
– Прямо не знаю, как сказать…
И замолчала.
– Скажи прямо! Выкладывай как есть! – со смешком ответила Жанна, но, по голосу слышно, чуточку встревожилась. Испугалась, что сейчас Катя у нее что-то серьезное попросит? Или в самом деле беспокоится за подругу? – Ну, давай, давай, не томи!
– Я развелась, – сказала Катя.
– Что? – Жанна чуть не вскрикнула. – С Вадиком?
– Ну да, – засмеялась Катя. – С кем же еще?
– Вот так, на полном серьезе развелась? Со штампом?
– Ну да.
– Погоди, – сказала Жанна. – Дай осмыслить. Никогда бы не подумала… Глупый вопрос, но все-таки: а почему? Чего вдруг?
– Так, – сказала Катя. – Время пришло.
– Давно?
– Две недели.
– Ого. Ну и что ты теперь, так сказать, планируешь?
– Планирую разогреть обед. Пять часов. Сейчас муж придет с работы.
– Кто?!
– Муж! Мы еще не расписались, но заявление уже подали. Я развелась, и мы сразу поехали в другой ЗАГС. Он меня в машине ждал.
Катя рассказывала про своего нового мужа, как они встретились, познакомились, влюбились, встречались, как оба разводились, как сняли вот эту, крошечную, но свою, самую первую свою квартиру…
Жанна расспрашивала, как мужа зовут и как фамилия, где он работает, не остались ли у него дети в прежнем браке, и какой он по характеру, и даже спросила, какого он роста и какие у него глаза, а потом засмеялась и сказала:
– Да что я, в самом деле! Приходите в гости. Вот в эту субботу. В семь. А?
Так мило, так тепло, так дружески сказала, что Катя простила ей, что она звонит очень редко и только по делу.
– Спасибо! Обязательно придем.
– Ну вот и хорошо, – сказала Жанна. – Я за тебя рада. Ты прости, но мне твой Вадик никогда не нравился. И Андрею тоже. Он его терпеть не мог. И все наши его едва выносили.
– А… А почему? – запнувшись, спросила Катя
– Какой-то он затхлый. Если в одно слово.
У Кати взмокла шея от стыда и досады. Она провела пальцем по затылку, от правого уха до левого. Облизала соленый палец и подумала, что нельзя быть такой обидчивой.
– А если в два слова? – тихо уточнила она.
– Робконький, зажатенький, но злобненький, – спокойно объяснила Жанна. – Все время спорит. К словам цепляется. Встревает в разговор, когда не спрашивают. Ноль без палочки, а лезет. Со своим особым мнением. Слава богу, ты его выперла.
«Значит, Жанна врала? Когда в прихожей весело кричала “О, привет, кто к нам пришел”? Когда чмокала Вадика в щеку? И Андрей, ее высоко взлетевший муж, он тоже врал, когда при встрече обнимал Вадика, за столом подливал ему вино, а потом, усевшись на диван перед столиком с коньяком, подолгу с ним беседовал о разных государственных материях? Зачем это лицемерие? А может быть, Жанна врет сейчас? – подумала Катя. – Поддержать меня хочет?»
Вдруг стало жалко Вадика. Почти до слез. Даже не его, а себя тогдашнюю. На секунду подумалось: эх, если бы! Но нет, не вернешь. Тем более что Жанна правду сказала, если уж совсем-пресовсем-рассовсем честно. Затхлый и злобный. Но очень любимый. Когда-то давно. Но забыть невозможно. Хотя уже пора.
Но что сказать в ответ?
«Сука ты лицемерная»? «Ты сто раз права»? «Спасибо за поддержку, но я в порядке, ай эм окей»?
Катя осторожно нажала отбой.
Ничего. Если Жанне нужно, пусть сама перезванивает.
27 сентября 2014 года
Три странных сна
приснились мне под утро.
1. Сестра Лиза.
Оказывается, у меня есть старшая сестра. Зовут Елизавета. Ей лет двадцать – потому что мне во сне лет шестнадцать, не более. Она высокая, стройная, ладная. Даже красивая – красотой 1960-х, когда были бардовские песни у костра, физики-лирики и все такое. Короткая стрижка – светло-русые волосы, высветленная челка, зеленые глаза, чуть курносый острый нос, конопушки на румяных обветренных щеках. Пышет здоровьем и силой, от нее пахнет женщиной – нет, не подмышками и не боже упаси чем, а исходит от нее особенный, ощутимый, тут же различаемый подростками нежный запах молодого созревшего тела.
Она злая, эта Лиза. Она кричит на нас с мамой. Говорит маме что-то обидное (не помню, что). Мама закрывает лицо ладонями, горестно качает головой. Мама кажется гораздо старше, чем была в то, приснившееся время – тогда, в середине 1960-х, ей было едва за сорок, а во сне ей как будто семьдесят или больше. Я любуюсь Лизой, как она громко и уверенно говорит, требует, наступает. У нее ситцевое в цветочек платье без рукавов. Когда она взмахивает рукой, я вижу ее темную подмышку и уголок топлено-молочного цвета груди, между подмышкой и краем бюстгальтера.
Но вдруг мне становится жалко маму, как она чуть не плачет, и я обнимаю маму и кричу Лизе: «Не смей маму обижать, ты, дрянь такая, сволочь, я тебе сейчас врежу! Заткнись!»
2. Пластиковая карточка.
В супермаркете на кассе даю карточку, кассирша ее сует в маленький терминал, я набираю пин-код, все в порядке, появляется надпись «вытащите карту» – я ее вытаскиваю, а она вся сломана, вся в трещинах, гнется и сыплется у меня в руке.
Жена говорит: «Ничего, главное, платеж прошел».
Я говорю: «Конечно, ничего! Пойду в банк, и мне ее заменят».
Ничего-то ничего, но всё равно обидно.
3. Да здравствует Сталин!
За окном шумят детские голоса. Различаю крики «Сталин! Сталин!». Просыпаюсь. Выглядываю.
Там во дворе целое детсадовское сборище – дети в шортиках, в красных пилотках, с бумажными цветами и с небольшими, как флажки, портретами Сталина на палочках. Кричат: «Слава великому Сталину».
Ну, думаю, ладно. Такой особый детский сад, бывает, у нас же свобода, в конце концов, – вот и сталинисты своим детишкам сталинский детсад оборудовали.
Я быстро одеваюсь и вдруг оказываюсь в банкетном зале.
Накрытый стол, бутылки-фрукты, хрустальная люстра. Вечерние платья, черные костюмы.
Это мой юбилей.
Люди – мужчины и женщины – поднимаются и произносят поздравительные тосты. Но всё время говорят не обо мне, а о Сталине. «Под руководством великого Сталина ваш талант рос и расцветал, и вы в своих сочинениях отражали образ вождя народов, руководствуясь принципами литературы, которые сформулировал великий Сталин», и все такое.
«Вот это да! – думаю. – Куда это я попал? Куда мы все попали? Дожили…»
Не математик
Давно это было. Саша Авдеев тогда был женат еще на своей первой жене. Однажды он пришел в одну компанию, в гости к одной девушке (вернее, к женщине, молодой даме, потому что она как раз недавно вышла замуж). У него с ней раньше была некоторая симпатия – но безо всякого. Так – выразительно переглядывались, долго прощались, сильно и даже нежно пожимая руки, но и всё, честное слово.
