Хелла Хассе - Сидр для бедняков
— Пойди погуляй, — сказал Рейнир подошедшей Марте, — а я побуду здесь. Уже поехали в Рубе за механиком, он там обслуживает фабричный гараж. Может, он быстрее справится.
Марта направилась к мосту; очевидно, именно тут Рейнир вчера перешел на другую сторону реки. Здесь она опять наткнулась на каменную стену, мимо которой проходила накануне. За стеной, усеянной поверху осколками стекла, скорее всего находились замок и парк. У дороги мальчишка косил траву и складывал ее в мешок. Марта спросила, как пройти в парк. Он показал ей тропку, ведущую к калитке.
Эти буйные заросли деревьев и кустарников, изъеденные гусеницами, трудно было назвать парком. Там и сям попадались поляны, поросшие свежей травой, ярко блестевшей на солнце. Марта шла наугад по утоптанным тропинкам. Было жарко, и небо над верхушками деревьев сверкало безоблачной синью, но из чащи тянуло сыростью. На ветках торчали обрывки газет, какие-то тряпки. Временами Марта спотыкалась о высохшие останки птиц.
Она вышла на поляну, окруженную со всех сторон деревьями. Их голые нижние сучья в белых пятнах голубиного помета напоминали протянутые руки. Марта не удержалась и обошла всю поляну. Точь-в-точь заседание директората Фонда «Призыв к молодежи»!
— Добрый день, менеер, добрый день, мефрау[22]. Добрый день, профессор!
Директорат Научного фонда, Совет старших научных сотрудников — они съехались сюда со всех концов страны. Неотличимые друг от друга, как эти деревья, они пустили корни в одной и той же почве, затвердели в коре одних и тех же, свойственных их породе нравоучений, кичатся своей избранностью, считают, что небо осыпает своими милостями только их. Благосклонно и серьезно выслушивали они Марту, когда она предстала перед ними как соискатель. Кропотливое зондирование, осторожные расспросы. Председатель Научного фонда профессор Фоллер разъяснил в конце концов причину подобной осмотрительности, озабоченно и пристально глядя на нее.
— Мы действительно хорошо относимся к вам. — Он развел руками, как бы желая сгладить неприятное впечатление. — Мы не вправе отдать дело нашей жизни в чужие руки… Это, как вы понимаете, было бы чересчур опасно… И мы в конечном счете вынуждены снова и снова напоминать всем, кто предлагает нам свои услуги, на каких принципах строится Фонд. Что касается Учебного центра, то в нем, именно в нем, заключена наиболее ценная часть нашей работы…
Марта ухватилась за ветку. Засохший сук с треском надломился. Верхушки деревьев пока сохранили листву. Неужели это последние ростки жизни, обреченные на увядание, или соки, питающие их из глубины почвы, еще несут спасение? И разве зеленая крона не есть настоящее дерево, а все остальное — мертвая древесина? Она тогда заверила директорат, что всецело прониклась важностью возложенной на нее миссии — быть ответственным секретарем Учебного центра и, не вторгаясь в область идеологии, ограничить функции Секретариата подготовкой серьезной и актуальной программы культурного развития молодежи. Все закивали, словно деревья от ветра.
— Скажите, что побуждает вас взяться именно за эту работу? За составление культурно-просветительной программы? Ведь, собственно говоря, это не попечительство о молодежи в полном смысле слова.
— Меня привлекает самостоятельность, возможность проявить свои творческие способности, — отвечала Марта, смущенно улыбаясь, так как стыдилась своих высокопарных и, по сути, неопределенных ответов; ей следовало бы добавить, что здесь платят значительно больше, чем она когда-либо зарабатывала, и что перспектива жить бесплатно в доме Учебного центра тоже выглядит заманчивой.
Она сидела перед ними — инакомыслящая, непосвященная, — чувствуя, как ее со всех сторон разглядывают, просвечивают, взвешивают. Слышала вокруг тихие голоса, произносящие обветшалые премудрости: «…рекомендуем проявлять… мы возложили на вас задачу… условия жизни диктуют… подлинная сущность человека… еще надолго останутся неразрешимые проблемы… надеемся, что вы оправдаете доверие…»
Против всяких ожиданий Марта все же получила эту должность.
Тропа вывела ее на площадку, сплошь заросшую сорняком. Марта увидела какой-то дом и сообразила, что это замок. Прямоугольное двухэтажное здание с грязными, потрескавшимися стенами. На всех окнах плотно закрытые облезлые жалюзи. В середине фасада — арка, ведущая во внутренний двор. Марта направилась вдоль опушки к дому. В замке кто-то громко кричал, слышались глухие удары. Марте почудилось, что сквозь ветхие жалюзи за ней наблюдают. Даже страшно стало: вдруг со двора сейчас выбежит свора собак, таких же облезлых и запущенных, как этот замок, и кинется на непрошеную гостью. Кроны деревьев тонули в мареве жаркого дня. Боязливо озираясь, Марта прошла под аркой. Раскаленный, залитый солнцем двор. В узкой теневой полоске у западного крыла замка стоял старик в панаме и просторном светлом костюме и сам с собой играл в шары. Подбадривая себя жестами и громкими выкриками, он как бы обращался к зрителям, хотя на самом деле во дворе присутствовали только две кошки, которые, мурлыча, разлеглись на границе света и тени.
— Bonjour, monsieur[23], — сказала Марта, не зная, заметил он ее или нет, но не решаясь молча уйти.
Он обернулся, приложил руку козырьком к глазам, хотя на носу у него были солнечные очки. Голову он втянул в плечи, а подбородок вызывающе торчал вперед.
— Соревнования еще не начались! — сердито крикнул он. — Ведь вы пришли сюда поэтому? Неужели так трудно запомнить правила? Для чего расставлены колышки?! Зря, что ли, я их каждый год расставляю? Так никогда и не научитесь.
— Я… это недоразумение… — смущенно пробормотала Марта. — Я просто хотела посмотреть…
Человечек, словно защищаясь, вытянул руки и завизжал:
— Pas de touristes! Pas de touristes![24]
Марта пролепетала извинения и поспешила ретироваться. Однако чувство более сильное, чем простое любопытство, побудило ее обойти вокруг замка. Рука скользила по замшелой стене. Несколько раз Марта пыталась заглянуть в прорези между планками жалюзи, но, кроме грязных оконных стекол и полного мрака, ничего не увидела. За домом был декоративный садик, неухоженный, с пыльной живой изгородью и подстриженными конусом кустами. В середине находился фонтан, но воды в нем не было. Нигде ни цветка, ни зеленой травки. С этой стороны окон не было, только несколько застекленных двустворчатых дверей. Марта остановилась и прислушалась. Ни один звук не нарушал полуденную тишину. Молчал сад, похожий на вытертый ковер, молчал лес, обступивший замок, сумрачный и неяркий, как театральная декорация. И вдруг произошло нечто удивительное. Открыв наугад одну из дверей, на стеклах которой тоже были жалюзи, Марта попала в огромную комнату, где все сверкало и переливалось. Едва она ступила на шаткие половицы, все в комнате заколебалось и тихо зазвенело: три хрустальных канделябра, матово блестевших, как запыленные льдинки; ряды ваз, бокалов, чаш из разноцветного резного стекла на полках и в витринах — все это, украшенное гирляндами цветов, цепями и завитушками из того же стекла, отражалось в венецианских зеркалах всевозможных форм и размеров. Дверь за Мартой захлопнулась. Сквозь сломанные жалюзи на все предметы, на пол и на мебель пятнами и полосами падал свет. Он отражался в зеркалах, причудливо переливаясь всеми цветами радуги. Марта взяла в руки чашку, и по стенам к потолку тут же метнулась радужная полоска. Она сдувала пыль с зеленых бокалов на высоких ножках, с лазурно-голубых графинов, рубиново-красных чаш, ощупывала сделанные из полудрагоценных камней листочки и фрукты на хрустальных китайских деревцах; от прикосновения ее пальцев бусинки качались и нежно звенели.
— Это невозможно, — проговорила она.
Все, что она увидела здесь, показалось ей какой-то пародией на детскую сказку, на сказочный магазин, где выставлены яркие прозрачные игрушки. Пыль и запустение, на которое обречены эти вещи, как бы утратившие здесь свою красоту, вызвали у Марты чувство стыда и отвращения. «Надо уходить», — подумала она. Краем глаза она ловила в зеркалах свое отражение, не смея поглядеть на себя прямо. Она задыхалась от пыли, которая толстым слоем покрывала все предметы и сейчас, потревоженная ею, летала по комнате. Среди бокалов и сосудов для благовоний Марта чувствовала себя точно в склепе. Ей стало страшно и захотелось как можно скорее выбраться отсюда. Возле двери стоял восьмигранный фонарь с расписными стеклами, которые вращались по вертикальной оси: зажги в таком фонаре свечу, и покажется, что там движутся живые существа. Марта покрутила его, но увидела одни лишь матовые пятна. Внутри торчал огарок свечи. Марта порылась в сумке, вытащила спички и зажгла его. Мало-помалу низкое пламя разгорелось, и Марта стала быстро поворачивать стекла, рассматривая причудливые картины. Вначале нельзя было ничего разобрать. И позднее она не могла вспомнить, что же такое видела: может, толпу людей, дерущихся, бегущих куда-то, возмущенно вскинутые руки, распростертое на земле тело убитого? Марта внезапно отпрянула, словно от резкого порыва ветра. Ей представилось, что в комнате кружится хоровод, она видела расплывчатые лица, будто отраженные в воде, разинутые рты, выпученные темные глаза; крутились в танце выцветшие юбки, шлафроки, притоптывали красные каблуки, а может быть, лежали кучей вилы и пики. Точно прихотливые цветные тени, все это бесшумно, бестелесно уходило в отголосках песни «Са ира» сквозь стены, сквозь стеклянные поделки далеко в глубь времен. За спиной Марты скрипнула дверь. В комнату юркнула кошка. Марта выскочила на улицу и с таким остервенением захлопнула за собой дверь, что стекло зазвенело ей вслед на тысячу ладов. Жара и слепящее солнце разом навалились на нее, она пересекла садик и углубилась в лес.
