Ричард Олдингтон - Повержена в прах
Борис продержался недолго. Я забыл, под каким номером он числился в списке сожителей Констанс, но номер этот оказался счастливым. Он легко отделался и вскоре исполнял казацкие пляски перед просвещенной публикой в одном русском ресторане в Ницце. Борис – эта простая душа – был одержим чисто славянским стремлением к несбыточному, – очевидно, этим и объясняется его бегство. Его преемником стал еще более слабоумный гигант по имени Эдди, который идеальным образом сочетал в себе вульгарную хитрость с полнейшим нежеланием работать. Он перепробовал множество различных занятий, не в силах остановиться ни на одном из них, и считал это своим достоинством.
– Я искатель приключений, – говорил он. – Люблю приключения, это у меня в крови. Как только мне надоедает работа, я бросаю ее и ищу другую.
При этом он умалчивал, что не он бросал работу, а скорее работа бросала его. Когда Констанс впервые увидела Эдди, он выступал в цирке в роли укротителя львов. Так как львы были дряхлые, да еще каждый раз перед выходом получали солидную дозу снотворного, Эдди мог без страха совать голову в их пасти. Это, а также набедренная повязка из леопардовой шкуры, искусственно бронзовая кожа, вьющиеся волосы и восхитительно глупые голубые глаза совершенно очаровали Констанс. Она не очень-то ревновала его ко львам, так как знала, что, если Эдди сунет свою голову к ней в пасть, она-то живо ее откусит. Она послала ему записку из ложи, и в тот же вечер Эдди ужинал среди неземного блаженства. На целую неделю забросил он дрессировку львов ради гораздо более опасного дела – ухаживания за Констанс. Все же это была удача – его как раз собирались уволить, когда Констанс, угадав в нем гения, предоставила ему новую работу.
Констанс была не из тех женщин, которые ревниво относятся к талантам своих многочисленных мужей. Она всегда старалась «помочь» им. Это была чисто лэчдэйлская черта – щедро изливать милости на бедных артистов; точно так же отголоском лэчдэйлского снобизма была неизменная жажда залучить «гения» для целей, которые вовсе не требуют гениальности. Все мы стараемся создать для себя и для людей своего круга иллюзию некоего превосходства над другими, чтобы скрыть свое ничтожество и забыть о том глубоком безразличии, с каким взирают на нас звезды с небес. Констанс придумала в высшей степени оригинальный выход из положения. Стоило ей вытащить человека из длинной очереди в ночлежку, как он тут же становился эпохальным гением, непризнанным доселе только по людской глупости. Так было и с Эдди. Констанс намеренно закрыла глаза на то, что укрощение львов в карьере Эдди было чистейшей случайностью: его «гениальности» хватило бы лишь на то, чтобы стать маклером или комиссионером. Она неожиданно прониклась уверенностью, что укрощение львов – одно из важнейших изящных искусств. И, конечно, Эдди был непревзойденным мастером этого сложного и тонкого искусства. Нужно только дать ему возможность отличиться, а когда он с помощью Констанс «покажет себя», она выделит ему ту часть лавров, которую сочтет нужным.
Эдди все это было не по душе. Всякий другой на месте Констанс, увидев его вытаращенные голубые глаза, понял бы, что истинное призвание Эдди – вести праздную жизнь и волочиться за состоятельными дамами. Он был из тех, кто не любит шума. Но у Констанс созрел план, который она поведала бедному Эдди за обедом, вскоре после того, как он перенесся с цирковой арены в обстановку космополитической роскоши. Все еще чувствуя себя на верху блаженства в новом, безукоризненно сшитом костюме, ощущая приятную тяжесть золотого портсигара в одном кармане жилета и золотой зажигалки в другом, полный уверенности в себе благодаря туго набитому бумажнику, избавленный от необходимости работать, Эдди в унынии слушал Констанс и проклинал суетность женской натуры. Однако он был слишком хитер, чтобы ей противоречить – он оценил свою Констанс с точностью, которая более развитому уму была бы не под силу.
– Дорогой! – сказала Констанс, даже не притронувшись к бесподобному лососю, которого громко похваливал Эдди. – Я хочу с тобой серьезно поговорить, так как не намерена мешать твоему успеху в искусстве.
– М-да? – невнятно промычал Эдди, только что набивший рот креветками с грибами. Констанс восторгалась его манерами – они были так непосредственны.
– Не думаешь ли ты, что тебе для совершенствования мастерства надо обзавестись несколькими дикими зверями? Я боюсь, как бы ты не потерял спортивную форму.
Эдди испуганно проглотил все, что было у него во рту – неужели она уже хочет от него отвязаться? Он где-то слышал, что Констанс не слишком постоянна. Чтобы скрыть свой страх, он громко расхохотался.
– Видишь ли, Конни, как бы это тебе объяснить… Укрощение львов – это отчасти талант, отчасти – умение «подать» себя в цирке. Понимаешь, о чем я говорю? Либо ты обладаешь гипнозом, либо нет. И уж если нет – значит, закрывай лавочку. А если да – тогда все дело в силе глаз. Практика тут ни при чем; нужен талант.
– Я знаю, дорогой, но мне больно видеть, как твой замечательный талант растрачивается попусту. Просто ужасно, что тебе приходилось жить среди этих невежественных болванов, которые не могли оценить тебя.
Эдди скромно улыбнулся и бросил на нее неотразимый взгляд; но Констанс в кои-то веки была серьезна и не обратила на это никакого внимания.
– Я все обдумала и решила, – продолжала она. – Я хочу, чтобы тебя признали, и тебя признают, будь уверен. Но разве можно чего-нибудь достичь с этими жалкими тварями, которых ты дрессируешь! Дорогой, мы снарядим небольшую охотничью экспедицию, поедем в Африку и ты поймаешь там десяток превосходных львов – свирепых красавцев, достойных твоего Искусства!
– Боже милостивый! – в ужасе воскликнул Эдди, но быстро овладел собой и сказал вкрадчиво: – Ты чудачка, Конни. Что это тебе вдруг взбрело в голову?
– А потом, – продолжала Констанс самым что ни на есть великосветским тоном, – мы их вывезем оттуда, и ты метеором пронесешься по всем столицам Европы. Я уверена, что русские тебя оценят, поэтому прежде всего мы поедем в Москву.
Эдди быстро прикинул в уме: если дело пойдет на лад – будет чем поживиться, прежде чем обнаружится его несостоятельность. Ну, а что касается львов, то можно найти какого-нибудь безработного профессионала… пять фунтов в неделю… выдать его за помощника… пусть старается!
– Это влетит в копеечку, – изрек наконец он и скосил глаза, полагая, что этот взгляд свидетельствует об остром уме. – И потом ведь нам понадобится реклама, нужны будут афиши.
– Я и об этом подумала, – сказала Констанс, мечтательно глядя в пространство. – Я напишу роман о цирке… Ты поможешь мне уловить детали, колорит… Это будет роман о нашей любви и твоем искусстве. Я позабочусь, чтобы его перевели на все европейские языки, тогда публика валом повалит, чтобы взглянуть на тебя.
– Боже! – с благоговейным трепетом воскликнул Эдди. Ему страшно понравилось, что он будет героем романа «великосветской женщины». Ну, а что до различных практических трудностей… Так ведь у Констанс денег куры не клюют…
– Н-да, лакомый кусочек, – сказал официант метрдотелю, когда они проводили поклонами Констанс и ее циркового Фидия. – Сдается мне, она свое дело знает. Я бы и сам не прочь провести с ней полчасика. Как ее зовут?
– Это – благородная Констанс Таунсенд, урожденная Лэчдэйл! – торжественно и вместе с тем подобострастно проговорил метрдотель.
– Да ну! – удивленно воскликнул официант. – А я-то думал, она проститутка!
– В наши дни трудно установить разницу, – отозвался метрдотель. Он был человеком семейным и читал «Дейли геральд». – Если хочешь знать, она отличается от профессионалки только тем, что не берет денег. Да и чего еще можно ждать, когда средства производства, распределение и финансовая система находятся в руках банды хозяев?
– Послушайте, да вы рассуждаете, как большевик! А кто станет вести дела, если хозяев не будет? Уж не ваши ли ребята из «Геральда» с их славословиями? Но кто это сопровождал благородную леди?
– Один парень из цирка. Она любит развращать трудящихся.
– Плевать. Жаль, что она не развращает официантов. Я знаю одного парня – его не пришлось бы просить дважды.
– Послушайте! – воскликнул шокированный начальник. – Бросьте эти штучки! Вы здесь на работе, молодой человек. Вас зовут к пятому столику, а на седьмом нет хлеба. Пошевеливайтесь!
К счастью для Эдди, он не обладал богатым воображением. Далекие и неведомые опасности не волновали его, хотя любая непосредственная опасность привела бы его в ужас. Перспектива гоняться за львами по Центральной Африке, чтобы насыпать им соли на хвост, казалась ему столь нелепой и нереальной, что он согласился на предложение Констанс со спокойствием человека, который соглашается с сумасшедшим. И это его спасло – при малейшем сопротивлении с его стороны Констанс наверняка повезла бы его в полную смертельных опасностей Уганду. Констанс готовилась к экспедиции со свойственной ей энергией и суматошностью. Она устроила два прощальных вечера, или, вернее, пыталась их устроить, пригласив по телефону множество людей, которые либо оказались заняты именно в этот вечер, либо в самую последнюю минуту не смогли приехать. Констанс принялась было объяснять это Эдди, но он бестактно заявил, сознавая свою классовую неполноценность, что, без сомнения, ее чванные друзья просто не пожелали с ним встречаться. Она яростно обрушилась на него, как обычно, когда ей казалось, что кто-то, хотя бы косвенно, противоречит ей или осуждает ее. В следующие два дня она поставила настоящий рекорд, рассорившись по телефону со всеми своими знакомыми. Разговор почти всякий раз кончался высокомерной фразой, – сохранившейся от лучших времен: «Надеюсь, я никогда больше не буду иметь удовольствия вас видеть». В ответ Констанс неизменно слышала: «И я также». Скрипя зубами и сжав кулаки, Констанс бросала трубку. Если б она обладала даром телепатии и могла увидеть удовлетворенную улыбку своего собеседника и услышать его недвусмысленные слова: «Ну, слава богу, наконец-то я от нее отделался», – она, пожалуй, призадумалась бы о последствиях принципа – всегда поставить на своем.
