Мария Некрасова - Учительница с того света
Мы даже не рассказали директрисе всю правду. Оказалось, легче легкого донести до Марлидовны простую мысль: умерший учитель не мог поставить Юльке зачет вовремя, поэтому ее не допустили до летних экзаменов. Будет справедливо, если зачет поставят задним числом, а экзамены Юлька сдаст осенью. Марлидовна с нами согласилась. Она даже сказала, что сама собиралась предложить это Юльке, и велела ей звонить и звать на зачет хоть сейчас, она сама все примет и поставит.
Дальше все пошло наперекосяк. До Юльки я дозвонился, обрадовал. Угадайте, что она ответила? Нет, не «Я хочу, чтобы поставила именно Надежда», – все гораздо проще. «Надежда болеет, и я не могу ее надолго оставить. Может быть, дня через три...» Я сказал ей, что она дура, но она не поняла. С Марлидовной мы договорились, что Юлька может подойти к ней в течение двух ближайших недель, а потом директриса уходит в отпуск до осени.
Глава V
Все чего-то боятся. А я – не скажу!
Дозвониться до мамы было невозможно – все время занято. Я уже начала волноваться. Хоть Надежда и говорила, что санаторий на территории бывшей военной базы, там какие-то заглушки, по мобильнику не дозвониться. Городской-то телефон должен быть? Так почему мать не звонит? Я уже каждый час дергала трубку нашего аппарата: есть гудок, нет? Все работало, а мать не звонила.
Надежда все еще болела, и мы занимались целыми днями, никуда не выходя. И не буду врать, что у меня были хоть какие-то подвижки. Надежду это расстраивало, я видела, как ей становится хуже из-за меня. «Ты можешь лучше, я знаю. Ты же все это мне рассказывала год назад...» Рассказывала. Тогда голова была занята только учебой и группой, а теперь... Я делала чудовищные ошибки и ненавидела себя за них. Надежда расстраивалась, злилась, и я ненавидела себя еще больше. Человек за меня болеет, а я... Получается, обманываю его ожидания.
Еще у меня все валилось из рук. Просто отвратительно! Я роняла учебник, Надежда говорила: «Подбери», но не выдерживала и подбирала за меня, от этого было еще гаже. Я пыталась помыть посуду (она быстро накапливается, когда матери нет), в итоге половину разбивала, а вторую домывала за меня Надежда. Я пыталась петь и сама слышала, что выходит лажа. Надежда сперва поправляла, потом не выдерживала и пела за меня. Еще спрашивала: «Поняла?» Я думала, что поняла, и все повторялось снова.
Тоха поначалу к нам зачастил. Влюбился, что ли? Нашел время! Хотя у него-то были каникулы. Сперва пришел, увидел Надежду, да так испугался, бедный, что пришлось ему все рассказать. Про клуб, про зачет... Так на следующий день он пришел рано утром и притащил классный журнал!
Нет, вообще-то я обрадовалась: Надежда заболела не вовремя, директриса вроде в отпуск собиралась. Я давно бы сама выкрала этот чертов журнал, но Надежда не хотела, чтобы я ходила куда-то без нее. Так я и сидела без зачета, и Тоха вообще-то молодец, что притащил журнал, но вот Надежде это здорово не понравилось.
Дверь она открыла сама («Сиди, у тебя все из рук валится, еще замок сломаешь!»), увидела Тоху.
– Здрасьте. Я к Юльке.
– Здрасьте, – передразнила Надежда. – Юлька!
И вот тут Тоха лажанул. Вместо того чтобы дождаться, пока Надежда выйдет из прихожей и потихоньку сунуть мне журнал, он торжественно вручил его прямо при ней:
– Держи. С утра в школу забежал и взял потихоньку. Ты же из дома не выходишь... – Наверное, у меня стало очень нехорошее лицо, потому что Тоха замолк и стал опасливо коситься на Надежду. Но она-то лицо держать умеет! Даже такое, расплывчатое, полупризрачное.
– Антон, спасибо, ты нас выручил! – Она шагнула назад, с силой наступив мне на ногу, и стало ясно, что кто-то сегодня получит. Она по-прежнему загораживала собой дверь, не давая Тохе войти, и при этом не переставала его благодарить: – Юля сейчас не выходит, потому что я болею... Ты нас очень выручил. – Она сильнее наступила мне на ногу, и я наконец вспомнила, что надо поблагодарить. Наверное, из-за ноги «спасибо» получилось каким-то сдавленным и писклявым. Тоха странно на меня посмотрел и понял по-своему:
– Не за что. Я пойду! Ты звони, не пропадай.
Как не хотелось пропадать! Я уже слишком хорошо знала Надежду и догадывалась, что будет, когда Тоха уйдет. Он ушел быстро, почти бегом, то ли не хотел мешать, то ли Надежды боялся.
– Значит, теперь твои друзья в курсе, что ты собралась обмануть всю школу?
– Обмануть?
– Мы, если помнишь, собирались поставить зачет задним числом, убедить директора, что зачет был, а она просто не заметила.
– Ну да...
– Ну да! А теперь об этом знают все твои друзья. А значит – вся школа. Я желаю тебе только добра, а ты меня подставила, понимаешь?!
Вот этого я, признаться, не понимала. Она дух бесплотный, какая ей разница! Никто на нее не подумает, а кто подумает, того сочтут сумасшедшим.
– Вы-то при чем? И я... Я не просила! Он сам!
– Неважно. Ты рассказала ему о наших планах. А если он разболтал в школе?
– Ему не поверят!
– А если поверят? Ты глупая, даже стащить журнал сама не можешь!
– Да вы мне не дали его стащить! – Самым идиотским в ее претензии было то, что она сама же не выпускала меня из дома после той неудачной попытки стырить журнал. А теперь: «Сама не можешь!»
– Ах так?! Зачет я тебе не поставлю, так и знай!
– Ну и не надо!
«Ну и не надо» почему-то всегда странно действует на Надежду. Она так разоралась, что я предпочла удрать, удивляясь про себя, почему не сделала этого раньше. Это ж так просто: развернуться, выйти в прихожую, щелкнуть замком. Я даже задержалась – возилась со шнурками, и никто меня за руки не удерживал. Надежда, конечно, орала: «Уходи-уходи, потом сама прибежишь!» – но не удерживала. А значит, можно было пойти в сквер к своим, или одной погулять, или, например...
С тех пор, как появился дух Надежды, я уже давно не чувствовала такой банальной человеческой свободы, когда можно идти куда хочешь, делать, что хочешь, и никто тебя не будет удерживать. Странно, ведь она как будто не запрещала мне гулять. Просто говорила: «Я болею, посиди со мной» или «Давай лучше позанимаемся, а то опять все позабудешь».
Надежда еще орала, когда я выскочила из подъезда и, кажется, впервые в этом году увидела лето. Солнышко, велосипедисты, сухой асфальт. В ста метрах от дома призывно зеленел сквер, где по вечерам собираются все наши из музыкалки. Сейчас, наверное, многие разъехались, но хоть кто-то там есть? Сто лет гулять не выходила. Надежда еще орала на меня из окна: «Домой можешь не приходить!» – на нас оборачивались прохожие, но это не портило моего настроения. Радуясь, что сейчас увижу своих, я прибавила шагу, и через каких-то сто метров не стало ни Надежды, ни зачета, ни даже этой дурацкой истории с маминым санаторием. Ну не ловит там мобильник, подумаешь! Найдет телефон, сама позвонит!
На лавочке у памятника сидели Тоха и Димка, на соседней – девчонки на два года младше нас. Совершенно не помню, как их зовут, а они меня знают. Иногда подбегают в музыкалке что-нибудь спросить или посоветоваться насчет уроков. Подозреваю, что им не уроки нужны, просто хочется показать всем, что дружишь со старшеклассницей. Им лестно, мне не жалко...
– Привет! – Тоха только кивнул в ответ: «Виделись», а Димка молча уставился так, будто у меня разом вырос хвост. Так и знала, что Тоха всем разболтает! Димке я скорчила рожу, и он ожил:
– О! А мы думали, ты дома, историю зубришь! – Ну, точно, разболтал Тоха. Я одними глазами спросила: «Разболтал?» – и он честно кивнул. Что ж, значит, при Димке можно:
– Я сбежала. Их величество хотели, чтобы я сама стырила журнал. И очень оскорбились, когда узнали, что кто-то в курсе наших планов.
– Орала? – посочувствовал Тоха.
– По-моему, до сих пор орет.
– Почему ты не отвезешь ее назад в Питер? Директриса у тебя зачет примет, а?
Честно, я и сама уже не очень понимала почему. Хотя нет, понимала. Я уже увязла в этом зачете по самые уши, у нас с Надеждой пошло на принцип. Она меня гоняла по всему курсу сорок раз туда и обратно. Она повторяла: «Ты все забыла, ты ничего не можешь» – и кучу других приятных слов, после которых хочется сдать зачет именно этому преподавателю, хоть он уже и умер. Подумаешь, какие тонкости! Я же иначе себя уважать не буду! Директриса, что директриса, она мне поставит уже за то, что я приду. Только я не приду.
– Это дело принципа. Сдам – отвезу.
– А она ехать-то захочет?
Об этом я тоже думала. Бесплотный дух он, конечно, легкий, но в чемодан не положишь, за руку на вокзал не отволочешь. Если Надежда не захочет ехать... Что ж мне, всю жизнь такую соседку терпеть?! Я Димке так и сказала:
– Буду всю жизнь терпеть такую соседку и рыдать вам в жилетку по ночам! Что, страшно?! – Парни захихикали, но как-то скованно, похоже, и правда за меня боялись.
– Ты до матери-то дозвонилась? – спросил Тоха и чуть не испортил настроение. Мать уехала позавчера, пора бы ей уже позвонить.
– Не... Ты знаешь, что... – Я достала ключи и сковырнула со связки маленький, от почтового ящика. – Позабираешь нашу почту пока, ладно? Надежда нос везде сует, не хочу, чтобы она читала мамины письма-телеграммы. Она, конечно, скорее позвонит или по электронке напишет...
