Александр Золотько - Специфика транспортировки живой рыбы на большие расстояния
Наверное, он прав, подумал Макс. Наверняка. Нужно смотреть на проблему с правильной точки зрения, и проблема перестанет быть неразрешимой. Действительно, их там десять тысяч…
Флейшман и в самом деле умница. Все так разложил по полочкам…
А кроме того, действительно ничего нельзя сделать.
– Макс, – на этот раз в динамике прозвучал голос Синицкого.
– Да.
– Там сейчас может появляться картинка… Переключись на третий канал.
– Есть, – Макс тронул сенсоры. – Перешел.
– Жди.
Экран был пуст. Ровный серый цвет.
Через минуту по экрану снизу вверх прошла радужная полоса. Появилась вторая, замерла посредине и стала расширяться, медленно-медленно. Снова сжалась в линию и снова стала расширяться.
– Есть, – сказал Макс громко, оглянулся на Флейшмана и повторил уже тише: – Есть. Картинка из бассейна. Но тут никого нет.
Ярко-голубая вода под светом искусственного солнца. Пустые шезлонги. Посреди бассейна плавает мяч.
– Парни, там никого нет, – сказал Макс, чувствуя, как внутри что-то обрывается. – Пусто.
И везде пусто, мелькнула мысль. По всему «Ковчегу» – пусто. Или коридоры и отсеки завалены трупами. Десять тысяч окровавленных трупов.
– Посмотри другие камеры, – сказал Синицкий. – Попереключайся…
Макс вывел меню и выбрал надпись «Зал». Если случилось что-то действительно серьезное, то народ должен собраться на сходку.
В зале было людно. Все места были заняты, люди стояли в проходах, на сцене. Кто-то, какой-то мужчина средних лет, стоял на краю и что-то говорил, сопровождая свои слова решительными жестами правой руки, сжатой в кулак.
– Фу ты… – Макс откинулся на спинку кресла. – У них тут собрание. И, похоже, разговор идет напряженный.
– Лады, – ответил Синицкий. – Значит, картинка сейчас снова пропадет, но минут через десять все включится.
Экран погас.
– Похоже, – сказал Макс, – за прошлые сутки легче не стало. Люди не могут с таким напряжением обсуждать даже смерть близкого человека в течение почти сорока часов. Умер кто-то еще?
– Или они нашли убийцу и судят его, – возразил Марк. – Отсюда и напряжение.
– Боюсь, что убийцу до суда не довели бы, – Макс хотел оглянуться, но не стал, посмотрел на темное отражение наблюдателя в погасшем экране. – Не знаю, какие нервы нужно иметь, чтобы довести человека, совершившего такое, живым до суда. И, кроме того, у них же нет тюрьмы. Нет полиции и армии. Есть вооруженный народ. И это значит, что будет патриархальный суд или суд Линча. Что в данном случае одно и то же. Кстати, о вооруженном народе – у них там есть оружие?
– Непосредственно у колонистов? Сейчас? Однозначно – нет. Имеется пневматика и симуляторы для отработки навыков. Собственно оружие находится в контейнерах, доступ к которым из корабля невозможен. Там же тяжелая строительная техника, взрывчатые материалы, лаборатории, мастерские и прочее, прочее, прочее… Корабль выходит на орбиту, на планету уходят автоматические капсулы. Пятьдесят капсул с колонистами и более двухсот – с оборудованием. Сами капсулы потом могут быть дооборудованы в планетолеты или использоваться в качестве временного жилья. Есть еще вопросы по поводу высадки?
– Нет. Есть. Зачем дети? Я все хотел спросить – почему дети и старики?
– Стариков нет, все колонисты находятся в репродуктивном возрасте, – быстро возразил Флейшман.
– Хорошо, почему дети? Это разве нормально – высаживать на ненаселенную планету грудных детей?
– И беременных женщин.
– И беременных женщин, – повторил Макс. – Как-то это не соотносится с романтикой звездной экспансии.
– Это вы о перестрелках с жукоидами, борьбе с живой протоплазмой и схватках с полуразумными слизнями? Так это – в кино. И в книгах. Вы разве не обратили внимания, что общая концепция рекламы изменена? Космос – наш дом. Красиво звучит. В рекламном ролике Корпуса, где корабль опускается на зеленую планету, прямо на берегу реки, из него выходит обычная семья: папа, мама и двое детей-погодков, мальчик и девочка. Долго спорили, но потом все-таки решили, и мама выходит беременная. Красивая картинка, вы напрасно не смотрели. Это, так сказать, внешняя причина, субъективная. А внутренняя… Если в системе образуется демографический разрыв, отсутствует одна из возрастных групп, то неизбежно произойдет изменение в социальной структуре. Можно было бы отправить только двадцатипятилетних атлетов, которые стали бы покорять новый мир, одновременно плодясь и размножаясь, но как бы выглядело это общество лет через тридцать? Разрыв между поколениями в двадцать лет, неумение строить отношения со стариками, даже просто неприятие стариков. Как один из неприятных вариантов. И еще…
Экран снова включился, и Флейшман замолчал на середине фразы.
Собрание в зале продолжалось. Макс присмотрелся – подсудимого в зале, похоже, не было. У двоих или троих, насколько заметил Макс, руки были испачканы в крови. И одежду тоже покрывали бурые пятна. Окровавленных никто не держал за руки, они не были связаны. Один даже что-то выкрикивал время от времени, взмахивая рукой.
– Похоже, это все-таки не суд, – пробормотал Флейшман.
– Похоже, – кивнул Макс. – Куда еще глянем?
– Вообще-то, экипажу нельзя пользоваться системой наблюдения, – сказал Флейшман. – Тем более в особых случаях. Как вот в этом. И я хочу вас попросить…
Макс развернул кресло и прищурился:
– Что ты сказал?
– Я сказал, что вынужден просить вас…
– Да я тебе… – Макс задохнулся, пытаясь придумать, что именно и куда. – Вы же сами пришли за помощью.
– За помощью, – кивнул Марк Флейшман, самый милый человек в обитаемой Галактике. – А сейчас я прошу…
– Пошел ты, – Макс потянулся к сенсору.
– Я вынужден напомнить пункт пять Инструкции, – холодным тоном произнес Флейшман.
Даже не произнес – процедил сквозь зубы. И это было настолько странно, что Макс засмеялся.
– Ты с ума сошел, Марк? Ты серьезно полагаешь, что вы теперь сможете все это замять? Отстранить нас от проблемы?
– Я уже отстранил, – сказал Флейшман, и Макс вдруг удивился, как они могли считать такого неприятного человека с холодным и жестким взглядом милым и обаятельным чудаком. – И прошу не вынуждать меня…
Макс хмыкнул и прикоснулся к сенсору.
И закричал – боль скрутила его тело в тугой узел, одним движением выдавила из легких воздух и приложила лицом о пульт.
Даже закричать не получилось – воздух вылетел с хеканьем и стоном, а обратно в легкие идти отказался. Макс рыбой бился в кресле, сползал на пол, а Марк спокойно наблюдал за ним, разрядник, впрочем, в карман не убирая.
– Понимаете, Макс, вам придется смириться с тем, что Корпус колонизации оставит свои секреты при себе. Вам же лучше этого не знать. Идет реклама колонизации, уже поданы миллионы заявок. Миллионы. И мы не просто так отправились в этот полет. И не просто так отслеживаем каждый шаг колонистов. Мы готовим видеоматериалы, отчет о первом полете первого корабля класса «Ковчег». И лучше всего будет вам не лезть дальше. Вам же будет проще молчать по возвращении домой. Пока – пока! – вас ожидает легкая работа с высоким окладом, премия и много еще чего вкусного. Сошедший с ума колонист – это не катастрофа для всей программы, но реальное для нее затруднение.
Макс сполз на пол, попытался удержаться за кресло руками, но скрюченные пальцы скользнули по обшивке, и Макс с размаху упал лицом на пол, успев только повернуть голову в сторону. Хорошо, что покрытие – мягкое. Хорошо.
Макс захрипел и перевернулся на бок.
Марк с легкой брезгливостью на лице наблюдал за ним.
– С-сволочь… – выдохнул Макс. – Я же встану…
– Вы разве не в курсе, что все происходящее на борту записывается? Я потребовал от вас выполнять инструкцию. Несколько раз потребовал, между прочим. И только после вашего отказа и даже угрозы применил нелетальное оружие. Табельное, между прочим, оружие. Так что если вы после того, как сможете владеть своими конечностями, захотите начать разборку – по возвращении вас будет ожидать не уютное кресло и денежный счет, а нечто значительно хуже. Значительно… – Флейшман достал из кармана инфоблок. – Влад? Захвати с собой Стефенсона и зайдите в рубку…
– Он все-таки не послушался с первого раза? – спросил Котов.
– Не послушался. С тебя – бутылка.
– С тобой даже неинтересно, – засмеялся Котов. – Жди, мы сейчас придем.
И они пришли через пять минут.
Макс уже даже начал шевелить пальцами рук, но все еще не мог вытереть со щеки слезу. Выступившую от боли, напомнил себе Макс. От адской боли, а не от детской обиды и бессилия.
Урод ведь прав. Полностью прав. И Максу, как и всему экипажу, не останется ничего, как терпеть унижение до самой Земли. И надеяться, что там, на Земле, их не накажут, а выдадут обещанные блага. И выдадут, точно. Им нужно будет делать хорошую мину при плохой игре.
