Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены
Если бы ко всем братьям относились так хорошо, как Эми относилась к Лори в тот период, братья были бы гораздо более счастливой породой существ, чем они есть на самом деле. Эми больше не поучала: она спрашивала его мнение по всем вопросам, она интересовалась всем, что он делает, готовила для него очаровательные маленькие подарки, посылала по два письма в неделю, полных живой болтовни, сестринских признаний и прелестных рисунков, изображающих чарующие виды Ниццы. Так как немногие братья могут похвастаться тем, что их письма сестры носят в карманах, внимательно читают и перечитывают, плачут, если короткие, целуют, если длинные, и заботливо хранят, мы не станем утверждать, что Эми делала все эти любовные глупости. Но она в самом деле стала немного бледнее и задумчивее в ту весну, во многом потеряла интерес к обществу и часто ходила в одиночестве на эскизы. Впрочем, вернувшись домой, она не многим могла похвастаться – смею думать, она просто изучала натуру, когда часами сидела сложив руки на террасе в Вальрозе или в рассеянности изображала то, что рисовалось ее воображению, – высеченного из камня могучего рыцаря на могильной плите, спящего в траве юношу с надвинутой на глаза шляпой или девушку в пышном наряде и с вьющимися волосами, прогуливающуюся по бальной зале под руку с высоким джентльменом; оба лица были изображены нечетко, в соответствии с новейшей модой в живописи, что безопасно, но не совсем приятно для зрителя.
Тетя Мэри думала, что Эми сожалеет о своем отказе Фреду, и та, находя возражения бесполезными, а объяснения невозможными, предоставила ей думать что хочет и позаботилась о том, чтобы Лори узнал, что Фред уехал в Египет. Это было все, но Лори понял; он выглядел успокоенным и сказал себе:
– Я был уверен, что она передумает. Бедняга Фред! Я прошел через это и могу посочувствовать.
Он сопроводил эти слова тяжелым вздохом, а затем, словно исполнив долг по отношению к прошлому, задрал ноги на диван и с наслаждением принялся читать письмо Эми.
Пока за границей происходили все эти перемены, дома пришло горе; но письмо, сообщавшее, что Бесс умирает, не дошло до Эми, а когда пришло следующее, на могиле Бесс уже зеленела трава. Печальная новость застала Эми в Веве, так как в мае жара прогнала их из Ниццы и они медленно отправились через Геную и итальянские озера в Швейцарию. Она перенесла известие стойко и подчинилась решению семьи о том, что не должна прерывать свою поездку, поскольку уже поздно было проститься с Бесс и ей разумнее остаться, чтобы дать улечься первому приступу горя вдали от дома. Но на сердце у нее было очень тяжело, ей так хотелось домой, к родным, и каждый день она печально смотрела на другой берег озера в надежде, что Лори приедет и утешит ее.
И он приехал – очень скоро. Письма им обоим пришли с одной почтой, но он был в Германии и поэтому получил письмо на несколько дней позднее, чем она. Едва прочитав его, Лори упаковал свой дорожный мешок, простился со спутниками и отправился исполнить свое обещание с сердцем, полным радости и горя, надежды и тревоги.
Он хорошо знал Веве, и, как только лодка коснулась маленькой пристани, он поспешил вдоль берега к Ла-Тур, где жили Кэрролы en pension[128]. Garçon[129] был в отчаянии, так как вся семья уехала на прогулку по озеру; но нет, мадемуазель-блондинка, возможно, в саду замка. Если месье возьмет на себя труд присесть, она в одно мгновение будет здесь. Но месье не пожелал ждать даже одно мгновение и, не дослушав этой речи, исчез, чтобы самому найти мадемуазель.
Очаровательный старый сад на берегу прелестного озера, шелестящие над головой каштаны, плющ, вьющийся повсюду, и черная тень башни на солнечной поверхности воды – в одном конце широкой низкой ограды была скамья, и сюда Эми часто приходила читать, рисовать или искать утешения в окружающей ее красоте. В этот день она сидела здесь, опустив голову на руку, с тоской по дому в сердце и неподвижным взглядом, думая о Бесс и удивляясь, почему не едет Лори. Она не слышала, как он пересек двор, не видела, как он задержался под аркой, которая вела из подземного хода в сад. Он стоял так с минуту, глядя на нее новыми глазами и видя то, чего никто не видел прежде, – нежную сторону характера Эми. Все безмолвно свидетельствовало о любви и горе – много раз перечитанные письма на коленях, стягивающая волосы черная лента, страдание и женственное терпение в ее лице; даже маленький эбеновый крестик у нее на шее казался Лори трогательным, ведь это был его подарок и она носила его как единственное украшение. Если у него были какие-то сомнения относительно того, какой прием окажет она ему, они исчезли в ту же минуту, когда она подняла глаза и увидела его. Уронив все, что лежало у нее на коленях, она бросилась к нему, восклицая с неподдельной любовью и радостью:
– О Лори, Лори, я знала, что ты придешь ко мне!
Я думаю, все было сказано и решено тогда, когда они с минуту стояли вместе совершенно безмолвно; темная голова склонилась над светлой, словно желая защитить ее. Эми почувствовала, что никто не может утешить и поддержать ее так, как Лори, а Лори решил, что Эми – единственная женщина в мире, которая могла бы занять место Джо и сделать его, Лори, счастливым. Он не сказал ей этого, но она не была разочарована; оба понимали, что происходит, были довольны и с радостью обошли остальное молчанием.
Через минуту Эми вернулась на скамью, и, пока она осушала слезы, Лори собирал рассыпанные бумаги, находя разные затертые письма и наводящие на мысли рисунки добрыми предзнаменованиями. Когда он сел рядом с ней, она опять оробела и покраснела как мак, вспомнив о своем порывистом приветствии.
– Я не могла удержаться; мне было так одиноко и грустно, и я была так рада тебя видеть. Какой это был сюрприз – поднять глаза и увидеть тебя, как раз тогда, когда я начала бояться, что ты совсем не приедешь, – сказала она, тщетно пытаясь говорить легко и естественно.
– Я бросился сюда в ту же минуту, как узнал о несчастье. Я хотел бы сказать что-нибудь, чтобы утешить тебя в потере милой Бесс, но могу лишь посочувствовать и… – Он не мог продолжать, так как тоже стал вдруг застенчив и не знал, что сказать. Ему хотелось просто положить голову Эми себе на плечо и посоветовать ей выплакаться, но он не осмелился и вместо этого взял ее руку и сочувственно пожал, что было лучше всяких слов.
– Не нужно ничего говорить, – сказала она мягко. – Меня утешает то, что Бесс теперь хорошо и она счастлива, и я не должна желать, чтобы она вернулась. Но мне страшно ехать домой, как бы горячо я ни хотела увидеть их всех. Мы не будем говорить об этом сейчас, а то я заплачу. А мне так приятно побыть с тобой. Тебе не нужно сразу возвращаться, нет?
– Нет, если ты хочешь, чтобы я был с тобой, дорогая.
– Хочу, очень. Тетя и Фло очень добры ко мне, но ты – ты как член семьи, и мне было бы так приятно, если бы ты побыл здесь.
Эми была так похожа на тоскующего по дому ребенка, чье сердце переполнено горем, что Лори сразу забыл всю свою застенчивость и утешил ее именно тем, чего она хотела, – лаской, к которой она привыкла, и ободряющим разговором, который был ей необходим.
– Бедняжка, вид у тебя такой, словно ты совсем убита горем! Я собираюсь позаботиться о тебе, так что не плачь больше, пойдем прогуляемся, слишком холодно неподвижно сидеть на ветру, – сказал он ласково-повелительным тоном, который понравился Эми, завязал ленты ее шляпы, сунул ее руку себе под локоть и принялся расхаживать по солнечной аллее под покрытыми молодой листвой каштанами. Он чувствовал себя непринужденнее на ногах, а Эми было очень приятно опереться на сильную руку, увидеть улыбку на знакомом лице и услышать ласковый голос, говоривший так мило для нее одной.
На своем веку этот необычный старый сад послужил укрытием не одной паре влюбленных и, казалось, был специально создан для них – такой солнечный и уединенный, где не было никого, кроме башни, чтобы приглядеть за ними, и широкого, покрытого рябью озера, чтобы уносить отзвуки их голосов. Целый час эта новая пара гуляла и разговаривала или отдыхала на скамье, наслаждаясь взаимной близостью, что придает такое очарование времени и месту, и, когда прозаический звонок к обеду напомнил им, что пора покинуть сад, Эми почувствовала себя так, словно оставила там, в саду, весь свой груз одиночества и печали.
Как только миссис Кэррол увидела изменившееся лицо девушки, ее осенила новая мысль, и она воскликнула про себя: «Теперь все понимаю – девочка сохнет по молодому Лоренсу. Ну и ну, никогда бы не подумала!»
С достойной похвалы сдержанностью добрая леди ничего не сказала и не проявила никаких признаков осведомленности, но сердечно уговаривала Лори остаться, а Эми наслаждаться его обществом, так как это принесет ей больше пользы, чем такое долгое уединение. Эми была образцом послушания, и, так как сама тетя была очень занята Фло, она предоставила племяннице развлекать ее друга, что та делала даже с большим, чем обычно, успехом.
