Юлия Кузнецова - Парижский паркур
– Это кантбишно, – уныло согласилась я, – пойдем заявим о пропаже.
Мы потратили три километра нервов, чтобы вдолбить администрации аэропорта, какой именно чемодан потеряла Ника. Никиных знаний хватило, чтобы объясняться по-французски, но оказалось, такие шикарные чемоданы теряются довольно часто.
«Или воруются», – подумала я, но вслух говорить не стала.
А потом – еще четыре километра нервов ушло, чтобы найти метро. Ну не было в аэропорту Шарля де Голля такой таблички! Кругом была только инфомация о пригородных поездах системы RER. Не знаю, что это за система такая, но нам-то нужно было метро!
Как назло, в этот момент позвонил папа. Мне пришлось глубоко вздохнуть и защебетать, что у нас «все абсолютно в порядке!» Хотя пока до порядка было далеко.
Я таскалась повсюду со своим чемоданом, и меня это не радовало, потому что я устала, а Ника таскалась за мной без чемодана, и ее это тоже явно не радовало.
Все, кто летел с нами, разошлись, и спросить было не у кого, пока я не заметила еще одного знакомого. Высокого старикана с длинной седой косичкой, в спортивном костюме и по-прежнему – босиком.
– Не ходи к нему, он крейзи, – одернула меня Ника.
Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!
Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER – это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».
Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!
Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.
– Она живет в пригороде, – сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил, – правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.
– А часто он ходит? – спросила я.
– О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.
– Спасибо, – с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.
– Какой же он классный, – сказала я Нике, пока мы покупали билеты.
– Фу, – поморщилась Ника, – ты ногти его не видела?
– Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек – классный.
– Осталось только влюбиться в него, – проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, – он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!
– Обожаю! – воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.
– О, хани, только не надо...
– Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!
Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.
Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах – короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.
– Эта техника называется throw up, – объяснила я Нике, – наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет – контур, другой – заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.
– Я не фанат граффити, хани.
– А я фанат. Давай поспешим, а? Очень хочется успеть и поехать на таком чудо-поезде.
– Сдается мне, хани, ты не до конца завязала с рисованием, – пробормотала на бегу Ника.
Миновав турникеты, мы влетели в вагон, куда нас приглашающими жестами звал темнокожий контролер в вязаной серой шапочке и джинсовой куртке.
– Чуть билет не выронила, – сказала я, приготовив картонный квадратик, чтобы протянуть его контролеру.
Но тот не стал ничего собирать, а наоборот, когда поезд со свистом тронулся, раздал пассажирам разноцветные листочки.
«Я беженец, – было там написано на трех языках: французском, английском и испанском – если вы дадите мне немного денег, четверо моих братьев и сестер не будут голодать».
Многие вытащили кошельки.
– Я ничего не дам, – сказала Ника, задрав нос.
– А я дам, – боязливо сказала я, доставая монетки, которые мне дали на сдачу за билеты, – вдруг он меня по носу щелкнет.
– Я ему щелкну! – грозно сказала Ника.
И парень, аккуратно и быстро собиравший деньги у пассажиров, почему-то обошел мои монетки стороной. Наверное, испугался Ники.
– Вот это да, – прошептала я, склонившись к Нике, – так по-деловому у них тут обставляется это дело. У нас все просят, но тут как-то... нагло, что ли.
– А чего ты шепчешь, хани? На русском надписи нет на листочке, так что можем ему в лицо сказать, что он хам.
И парень снова немного испуганно покосился на Нику, словно он понял русскую речь.
За окном бежали аккуратные домики с небольшими садиками и заброшенные строения, разрисованные самыми чудесными граффити на свете.
Тут были и герои мультиков, и животные, и виды природы, и просто здоровски выведенные надписи.
Поскольку я все-таки завязала с рисованием, то достала фотоаппарат и принялась всю эту красоту щелкать, пока Ника не дернула меня за руку:
– Наша следующая! Харри ап!
Мы вышли на безлюдной станции и попали в небольшой поселок. У нас дача рядом с таким находится – обычные серые пятиэтажки, несколько магазинов, аптека, школа, старушки на скамейке.
Правда, тут старушки сидели не на скамейках, а на стульях у кафе, и еще было полно афроамериканских и арабских подростков в джинсовках и пестрых шапках, которые толпились на каждом углу, смеялись и разглядывали нас во все глаза.
– Так, – сказала Ника, – посмотрим... похоже, нам туда!
И она указала на несколько двухэтажных домиков. Они напоминали бетонные коробки – из-за плоских крыш.
Один был побольше, на его первом этаже размещалось кафе, на балконе второго этажа висела чья-то футболка, которую, похоже, забыли еще с лета. Рядом с ним – коробка поменьше, вся замызганная, огорожен-ная забором. На первом этаже справа от входа в два ряда тянулись декоративные крошечные окошки, напоминавшие бойницы. Это оказался дом нашей мадам.
Железная дорога проходила почти рядом с ним, и я даже представила, как внутри дрожат стекла, когда мимо проезжает поезд. Хм, не слишком-то похоже на респектабельный пансион!
Забор вокруг домика был оплетен каким-то колючим растением, которое выглядело враждебным.
За заборчиком была видна заброшенная клумба, лопаты, сваленные в кучу, тачка, в которой лежали ржавые садовые инструменты. Повсюду валялись клубки спутанной прошлогодней травы, похожие на дохлых мышей. Солнце скрылось, задул ветер, и я втянула руки в рукава куртки.
– Может, попробовать поискать какую-нибудь другую гостиницу? – пришла мне в голову запоздалая мысль.
Мы уже поднялись на крыльцо, которое когда-то было малиновым, и смотрели на черную железную дверь.
– Поздно, – завывающим голосом сказала Ника и поднесла руку к звонку.
Но дверь совершенно неожиданно распахнулась сама. На пороге стояла мадам Пуарэ.
Глава 5,
в которой мы знакомимся с мадам Пуарэ
—Бонжур, – протянула она низким голосом и выдохнула колечко дыма.
При взгляде на мадам Пуарэ у меня внутри что-то шевельнулось. Какой-то «рисовальный» нерв.
Она была высокой, выше Ники. Рыжие волосы, отливающие бронзой, натянутая улыбка, открывающая зубы, настолько белоснежные, что в их натуральность не верилось. Потертый зеленый замшевый пиджак, юбка-карандаш, синие колготки и синие бархатные туфли. В изящно отведенной в сторону правой руке она держала мундштук с зажженной сигаретой. На безымянном пальце этой руки я заметила три (!) серебряных кольца[6], на левой руке тихонько позвякивали тонкие серебряные браслеты.
– Хеллоу, – брякнула я и тут же смутилась, – ой!
– Бонжур, – кивнула Ника, и мадам посторонилась, пропуская нас внутрь.
«Ника молодец, никогда не теряется!» – подумала я.
Внутри все было сизым от дыма, и мы обе закашлялись.
– Эскюземуа, – усмехнулась она и затушила сигарету о пепельницу, которую держал медведь, в смысле, его чучело. Невысокий, мне по бедро, медведик внимательно разглядывал нас глазами-пуговицами. То же самое делала и мадам.
– Je vous аi vue par la fenêtre. Pourquoi аvez-vous lа seule vаlise?[7] – заговорила она.
Я беспомощно оглянулась на Нику.
– Lost, – коротко сказала Ника и кашлянула.
Мадам кивнула и знаком пригласила нас проследовать в гостиницу.
– Я думала, ты знаешь французский, – прошептала я.
– Знаю всего пару слов, да и не хочу вспоминать их ради этой грымзы, – заявила Ника, ничуть не понижая голоса.
– Тише! А если она понимает по-русски?
– Тогда я объясню ей в подробностях, как разозлится мой дэд, если узнает, что это не дом, а ходячая пепельница.
