Александр Домовец - Святой Рейтинг
– Это что? – озадаченно спросил боец, который с историей и её персонажами знаком был довольно слабо.
– Это, мой юный друг, те самые развилки, о которых я говорил, – снисходительно сказал Хаос. – За каждой дверью – фрагмент смоделированного исторического процесса. Только история там развивается по другому направлению. Направление задаю лично я. Ну, вот, например, – доктор ткнул пальцем в дверь напротив. – За этой дверью великий русский князь Владимир в конце десятого века принимает решение отказаться от язычества на Руси в пользу не христианства, а ислама. В реальности такое вероятие существовало, но не сбылось. А если бы осуществилось? Какой могла стать Русь и куда пошла бы?..
Или вот здесь… Великого французского короля Генриха Четвёртого убивает фанатик Франсуа Равальяк. Но что, если бы короля собственной грудью заслонил от кинжала убийцы сидевший рядом в карете герцог Эпернон? Между прочим, мог бы и заслонить, скотина, спас бы жизнь суверена… И тогда история Франции сложилась совсем по-другому. А с нею (как знать?) и всемирная тоже…
Фёдор ошарашенно переваривал информацию.
– Очень интересно, – сказал Сидоров. – Но как бы всё это увидеть «а натюрель»? Что-нибудь на ваше усмотрение. Со слов такие материи воспринять как-то сложно.
– Я и не воспринял, – признался Мориурти.
Доктор ухмыльнулся.
– Прошу, – сказал он, распахивая ближайшую дверь.
Следом за ним Сидоров и все остальные вошли в помещение. Собственно, даже не в помещение. Дверь вела на просторный балкон, словно паривший над залом. А вот в зале, пятью-шестью метрами ниже, разворачивалась драматическая сцена.
Интерьер, в котором происходили события, роскошью напоминал дворцовые покои из любовно-исторического сериала «Слеза королевы». Хороший был сериал, видеопанель, помнится, даже всплакнула… Только здешние покои выглядели, словно поле брани. Красивые, обитые пёстрым шёлком стулья с изогнутыми спинками валялись на паркете, словно подранки. Письменный стол тёмного дерева с перламутровыми инкрустациями был перевернут, и лежал, скорбно задрав все четыре ножки вверх. Драгоценный ковёр усеяли разлетевшиеся бумаги и осколки вдребезги разбитых ваз.
Какой-то широкоплечий человек огромного роста, с кошачьими встопорщенными усиками на круглом лице, яростно отбивался от людей, которые вцепились бульдожьей хваткой и норовили свалить на пол. Над схваткой витали архаичные, но явно матерные слова, слышался треск одежды, звучали невнятные болезненные возгласы. Приглядевшись, Фёдор установил, что атакуемый, вроде бы, свой брат, военный. Во всяком случае, на нём был зелёный мундир армейского типа, с которого градом сыпались медные пуговицы. Нападавшие, числом шесть или семь, напротив, были одеты в длиннополые цивильные кафтаны. На плохо выбритых лицах полыхал свирепый азарт борьбы за существование.
– Что ж вы, пёсьи дети, на царя руку подняли? – кричал гигант, задыхаясь.
– Был царь, да весь вышел!.. А вот не фиг было бороды брить, анчихрист!.. У нас таперича свой царь будет, по сердцу!.. – доносилось в ответ сквозь тупые звуки ударов.
Поодаль у стены мраморным изваянием застыл высокий худой человек. Длинное бледное лицо со впалыми щеками нервически подёргивалось, одна рука была судорожно прижата к сердцу, другая закрывала рот, словно сдерживая рвущийся из груди крик. Горящие глаза со страхом следили за перипетиями схватки.
Между тем дело шло к концу. Общими усилиями нападавшие свалили ослабевшего гиганта на пол и принялись топтать. Один из обидчиков проворно достал из-за пазухи загодя припасённый шнурок. Покуда другие длиннополые держали человека за руки и за ноги, он быстро продел конец верёвочки под вражескую шею и принялся споро затягивать концы на беззащитном горле.
– Все на одного, ёксель-моксель? – пробормотал Фёдор и рванулся вперёд, намереваясь перемахнуть через ограждение балкона. Однако налетел на невидимую преграду и еле устоял на ногах.
– Куда? – испуганно закричал Корней, хватая бойца за штанину.
– Стойте! – властно сказал доктор. – Балкон, на котором мы стоим, это герметическая капсула. Наблюдать из неё можно, выходить за пределы и вмешиваться в процесс нельзя. Мы их видим, они нас нет. Так задумано.
– Что там происходит? – сурово спросил Мориурти, доставая фляжку.
– Там происходит заключительный акт выяснения отношений между российским императором Петром Первым и его сыном царевичем Алексеем, – пояснил Хаос, потирая ладони. – Кто не помнит, в реальности Пётр заподозрил парня в измене и велел казнить. Я же хочу разыграть иной вариант. С помощью обиженных и обездоленных бояр царевич сам устраивает переворот и устраняет отца. Между прочим, выбора у него не было, если не считать альтернативой собственную гибель.
И вот здесь возникает очень интересное для России вероятие. Как известно, Пётр превратил страну в казарму и буквально на костях крепостных крестьян осуществил безумный проект – построил новую столицу на заболоченной малярийной территории. Ну-с, необузданный нрав, патологическая жестокость, склонность к алкоголизму, сексуальная распущенность – это общеизвестно…
– А при чём здесь Алексей? – спросил Сидоров.
– Ну, как же! В отличие от отца, Алексей был добр, образован, склонен к тщательному продумыванию действий, наконец, имел своё представление о путях развитии страны. Безусловно, умён. А главное, являлся законным наследником, и после его гибели у Петра сыновей больше не было. За несколько минут до смерти, уже не в силах говорить, император лишь написал: «Отдайте всё…» Кого он имел в виду, так и осталось невыясненным. Таким образом, Пётр на десятилетия вперёд запрограммировал дворцовые перевороты, смуту и политическую нестабильность, из-за которой к России во всей Европе стали относиться с недоверием и опаской.
И вот я представил, что вместо Петра на престол взойдёт Алексей – умница, гуманист, человек спокойный и основательный. Наверняка страна пошла бы иным путём. Можно представить эволюционное развитие без крайностей, без оголтелой милитаризации, без рывков и скачков, без огромных жертв со стороны низших слоёв населения… Как вы думаете, стоило бы ради общественного блага придушить родного отца? – закончил доктор неожиданным вопросом, с интересом глядя на собеседников.
Между тем внизу всё было кончено. Отдувающиеся бояре расступились в стороны, пропуская царевича к безжизненному телу. Пётр лежал, распростёршись на полу во весь огромный рост. Алексей опустился рядом на колени. Долго вглядывался в посиневшее лицо с искажёнными чертами. Дрожащей рукой закрыл отцу глаза. И неожиданно зарыдал, уткнувшись в остывающую грудь, едва прикрытую изодранным мундиром…
– Ужасно! – негромко сказала Валя-Кира, отворачиваясь.
– История, мадемуазель Валькирия, вообще страшная штука, – спокойно заметил Хаос. – Скажу больше: сплошь и рядом отвратительная. Её творят люди, а есть ли в природе существа более жестокие? Более изощрённые в удовлетворении самых низменных потребностей? Более склонные к патологиям интеллектуальным и моральным? То, что вы видели – далеко не худший вариант. И потом, это лишь разминка, плод моей фантазии, воплощённой на уровне энергетических моделей… А вы решили, что там, внизу, живые люди? Пока нет. Главная работа впереди… Так вот: знали бы вы, что вытворяли с собственным народом в двадцатом веке так называемые большевики! По сравнению с ними все российские цари да ещё француз Карл Девятый с его Варфоломеевской ночью, вместе взятые – просто голуби.
Замолчав, доктор поправил бабочку и посмотрел вниз. Тело Петра унесли. Царевич стоял на коленях, закрыв лицо руками, и худая спина ходила ходуном от рыданий.
– Что такое история вообще? Непрерывная, из тысячелетия в тысячелетие, цепь убийств, преступлений, войн под религиозными или идеологическими флагами, что, в конце концов, одно и то же, – задумчиво продолжал Хаос. – Если отбросить идейную шелуху, народы от века боролись за место под солнцем, за ресурсы, в конечном счёте – за существование. В этом смысле исторический процесс в натуральном виде, вне красивых измышлений и учебников, вполне укладывается в рамки законов биологической эволюции. Просто в природе друг друга жрут звери, а в обществе – люди, вот и всё. Как только вы поймёте эту нехитрую истину, на многие вещи будете смотреть намного легче.
Мориурти не выдержал.
– Односторонняя и примитивная трактовка! – воинственно заявил он, допив из фляжки последние капли. – Войны, преступления, взаимное пожирание – да! Присутствует! Трудно спорить с очевидным! Но, с другой стороны, разве в эту вашу общественно-биологическую теорию укладываются человеческие взлёты – наука, техника, архитектура, искусство, наконец? Мораль и нравственность? Та же религия, как к ней ни относись, – разве это не попытка возвысить человека над грубой природой, облагородить его, в чем-то уподобив богу? А библейские заповеди! Это же концентрированная духовность высочайшей пробы!
