Владимир Гриньков - Санитар
– Зачем? – не сдержал удивления Дегтярев.
– Соскучился почему-то.
Паша его в комнату втолкнул, не грубо, впрочем, и сам вошел следом.
– Знаешь, когда меняешь место работы и попадаешь в другой коллектив…
Дегтярев на него посмотрел туманным взглядом. Затравленно как-то. Паша вздохнул, ему опять муторно становилось:
– Запах какой-то у тебя здесь…
Сказал только для того, чтобы не молчать. А запах и вправду был в комнате неприятным. И еще несчастье. Запах несчастья здесь витал, вот что.
– Я открою балконную дверь, – дернулся было Дегтярев.
Паша ему руку на плечо положил и сжал несильно.
– Не надо, – сказал. – Садись.
Вдавил Дегтярева в старое кресло, сам сел напротив на колченогий стул. Ноги расставил широко и властно. Дегтярев сжался почему-то и совсем уже испуганным выглядел.
– Чем занимаешься? – спросил Паша.
– Сейчас?
– Сейчас ты напротив меня сидишь, – усмехнулся Паша. – Вообще чем занимаешься, спрашиваю.
– Работаю.
– Все там же?
– Да.
– На мое место взяли кого-нибудь?
– Нет.
– Один справляешься?
– Да.
До смешного односложно и быстро отвечал Дегтярь. Как приборчик примитивный.
– Я вижу, ты отошел уже немного.
– А? – не понял Дегтярев.
– Лучше, говорю, выглядеть стал.
– После чего?
– После похорон Розы.
Дегтярев вздрогнул и побледнел в одно мгновение. Они к главному в их беседе подступались, и оба это поняли.
– А дни жаркие настали, – вдруг сменил тему разговора Паша.
Дегтярев на него во все глаза смотрел и боялся пошевелиться, кажется.
– Жарко, говорю.
– Да, – кивнул Дегтярев, спохватившись.
– Попить есть что-нибудь у тебя?
– Попить?
– Да. Сок, компот – хоть что-нибудь.
– Пиво. Будешь?
– Буду.
Дегтярев с места не сдвинулся, не шелохнулся даже, и все смотрел на Пашу остановившимся взглядом.
– Ну? – произнес Паша вопросительно-требовательно.
Только тогда Дегтярев поднялся и направился на кухню нетвердым шагом. Было слышно, как он звенел стаканами, потом вдруг стихло все.
– Дегтярь! – позвал Паша.
Тишина. Паша поднялся резко, опрокинул стул и на кухню бросился. Дегтярев у стола стоял, на шум обернулся, и Паша увидел его лицо, мокрое от слез.
– Что случилось? – спросил почти участливо.
Дегтярев опять не отозвался, растер слезы по лицу рукавом рубашки. В руке держал ключ для открывания бутылок. Стал бутылку открывать, и не получалось – руки дрожали. Паша, за ним наблюдая, поморщился.
– Ты убил ее! – выпалил неожиданно Дегтярев.
Паша вздрогнул и попытался Дегтяреву в глаза заглянуть, но тот веки опустил, и со стороны могло показаться, что вот-вот задремлет он. Только движения его выдавали – резкие были чересчур, нервные.
– Ты о чем? – медленно сказал Паша, но чувствовал: дрожит у него голос.
– Я о Розе.
Дегтярь по-прежнему глаз не поднимал, возился с бутылкой, целиком ею был поглощен, казалось.
– Я Розу убил? – спросил Паша, намеренно придавая голосу удивление.
– Да!
Уверенно ответил. Хотя и было видно, что дрожит как осиновый лист.
– Откуда сведения? – полюбопытствовал Паша, унимая дрожь. – Приснилось? Или цыганка что-то нагадала?
– За что? – вдруг выкрикнул Дегтярев, и так истошно крикнул, что понятно было – боль, копившуюся все эти дни, выплеснул. – Убил ее за что?
– Любил ее?
– Ты этого не трогай!
– Любил, – протянул понимающе Паша. – А она тебе, значит, взаимностью не отвечала?
– Ты этого не трогай! – опять выкрикнул Дегтярев.
– Твоя эмоциональная душа этого не выдерживает, – доверительно произнес Паша.
Он сейчас слова Подбельского едва ли не слово в слово повторил. И ситуация была очень похожая. Только он теперь на месте Подбельского был, а Дегтярев – на его, Пашином, месте. Хотя нет, неправда. Паша Подбельскому не дал возможности над собой посмеяться. Тем и отличается от Дегтярева.
– А она и не могла тебя любить, – сказал Паша. – Девушки любят сильных. А слабых они только жалеют. Она могла лишь жалеть тебя, Игорек.
Говорил почти ласково, а сам на Дегтярева смотрел с холодным и почти брезгливым любопытством. Так смотрят на простейших и примитивных, изучая их во имя науки. Уколол побольнее – и ждешь реакции – как-то поведет себя, сожмется или просто убежит.
– Ты слизняк, – произнес Паша и на холодильник локтем оперся. – И дети твои слизняками родились бы. Зачем это, а? Зачем землю мусором покрывать?
Дегтярев голову в плечи втянул. Казалось, что сознание сейчас потеряет.
– И сам ты знаешь, что слизняк. Да?
Дегтярев молчал.
– С чего взял-то, что я ее убил?
Молчание.
– Хорошо, – сказал Паша. – Давай договоримся. Сделку заключим. Ты на мои вопросы отвечаешь, а я тебе за это расскажу, что Роза о тебе говорила – в тот самый день.
Окончание фразы с расстановкой произнес, значительно – чтобы совсем уж понятно было, о чем речь идет. И Дегтярев понял, вскинул голову и Паше в глаза заглянул.
– Ну? – сказал Паша. – Согласен?
– Да.
А иначе и быть не могло. Паша его зацепил основательно. Нужную струну нащупал и тронул ее осторожненько. Бережно тронул, чтобы не порвать ненароком. Рано было ее рвать.
– Она тебе рассказывала обо мне? – Паша спросил и ответа ждал, как приговора.
– Нет.
– С чего ты взял, что я – убийца?
– Догадался.
– Но все с нее началось, с Розы? Да?
– Да.
– С ее смерти?
– Нет.
– Нет?! – изумился Паша и принялся события последнего времени в памяти перебирать лихорадочно.
– В день моего рождения мы с ней разговаривали. И она спросила у меня вдруг – можешь ли ты человека убить? Я в тот раз значения этому не придал…
– А когда придал? – спросил Паша быстро.
– Когда ты убил ее.
Паша дернулся, но смолчал.
– Я тогда все это сопоставил…
– Сыщик! – выдохнул Паша восхищенно. – Ну, голова! Ну, молодец!
А самому уже нехорошо становилось. До дрожи. До дурноты. Только сейчас понял, как беспечен был. Беспечен и самонадеян.
– Дальше! – произнес требовательно.
– Что – дальше?
– Потом что было? Ты следил за мной, да?
Вспомнил вдруг, как Дегтярев его увидел у офиса утром.
– Выслеживал?
– Нет.
– А у офиса оказался почему?
– Случайно. На работу шел.
Что-то было у Дегтярева во взгляде. Недосказанность какая-то.
– Ты не все говоришь.
– О чем? – спросил Дегтярев.
– Обо мне. Что-то такое знаешь…
Паша замялся.
– Интересное что-то знаешь – и молчишь.
Пауза в разговоре.
– Нарушаешь условия нашего договора, – сказал Паша. – Ты мне – обо всем откровенно. Я тебе – слова Розы. А?
Дегтярев промолчал, но лицо его уже пошло пятнами, что-то происходило с ним.
– Сегодня утром у тебя глаза такие были, – Паша задумался даже, определение подыскивая, – будто прозрение на тебя снизошло.
– Знаешь, бывают в жизни догадки страшные, – произнес глухо Дегтярев. – Обрушивается внезапно на человека, и верить не хочется, потому что страшно, а умом понимаешь – правда все.
– И что же за догадка? – спросил Паша. – Насчет меня, да?
– Да. Я ведь не знал точно, куда ты ушел, где работаешь теперь.
– И вдруг меня увидел, – подсказал Паша. – Сегодня.
– Увидел, – все так же глухо подтвердил Дегтярев.
По лицу его судорога прошла, он скривил губы некрасиво и произнес с усилием:
– Ты не мог просто так пойти к ним работать.
– К кому?
– К людям этим. Ты ненавидишь их.
– Отчего же? – взглянул Паша испытующе.
– Не знаю. Но это правда.
– Ладно, пусть так, – не слишком охотно признал Паша. – И дальше что?
– Ты задумал что-то. Это страшно. И очень жестоко.
– О чем ты говоришь?
– Знаешь, о чем.
Губы Дегтярева искривились некрасиво.
– А я скажу тебе, – Паша от холодильника, на который опирался, отстранился и руки на груди скрестил. – Обо мне эти люди не знают ничего. И очень об этом пожалеют после.
– Я знаю.
– Что ты знаешь? – произнес с усмешкой Паша. – Что можешь знать ты, Игорек? Человек, которого женщины не любят, а жалеют только.
Почему-то именно так ему было особенно приятно говорить.
– Зачем? – прошептал Дегтярев. – Зачем ты сделал это?
Он о Розе говорил, кажется. Паша вспомнил вдруг об обещании своем.
– Я о Розе еще не сказал тебе. Ты ведь знать хотел, что она о тебе говорила в свой последний день.
Дегтярев глаза на Пашу поднял стремительно и замер в ожидании. То, что произнесено должно было быть, высшей ценностью являлось для него. Ничто значения уже не имело. Только эти несколько фраз – любимой, но отвергающей его женщины. Последние слова, переданные через ее убийцу. Под этим взглядом дегтяревским можно было и покривить душой, не говорить правды. Но у Паши не было жалости в душе. Смотрел на замершего в ожидании Дегтярева холодным взглядом естествоиспытателя.
– Так вот какая штука, Игорек, – сказал медленно, растягивая зачем-то слова. – Дело в том, что речи о тебе не было вовсе. Пустое место ты для нее. Я же тебе говорил.
