Валерий Гриньков - Баксы для Магистра
– Стоять!
Я не видел человека в пугающе черном провале окна, но по голосу догадался – Сабадаев.
То ли он услышал производимый Оглоедовым шум, то ли случайно оказался где-то поблизости – но мы были раскрыты и потеряли фактор внезапности. Нам оставалось одно из двух: или спасаться бегством, или идти напролом.
– Господин Сабадаев! – громко и внятно произнес я. – Это я, Евгений Колодин. Ставлю вас в известность, что ваш сообщник, которому вы поручили опекать меня, арестован и уже дает показания.
– Кто же его арестовал? Вы? – спросил насмешливо Сабадаев из темноты.
Я по-прежнему его не видел.
– Зачем же я? – пожал я плечами. – На то у нас милиция есть.
– Откуда же ей тут взяться, родной? – не поверил Сабадаев в столь впечатляющую оперативность правоохранительных органов.
– Я тоже думал, что они работать не умеют, – с чистым сердцем сообщил я. – А они, оказывается, на страже. Товарищ капитан! – позвал я, и из темноты пред сабадаевские очи выступил Оглоедов в милицейской форме.
Я уже говорил, что эффектно обставленный выход актера производит на публику неизгладимое впечатление. Сабадаева я до сих пор не видел, но готов был голову дать на отсечение: он в шоке. Пауза. Язык проглотил. А тут еще и Оглоедов подыграл.
– Докладываю оперативную обстановку, – сообщил он в непроницаемую черноту окна таким загробным голосом, при звуке которого почему-то сразу хочется пойти и повеситься. – Пансионат окружен. Скрыться никому не удастся. У моих ребят приказ стрелять на поражение. Так что – воевать будем или сдаваться?
Я скосил глаза, чтобы убедиться, что скотч на «капитане» Оглоедове не виден. Не виден. Темно еще. Час у нас есть в запасе или что-то около того.
– Еще хочу вас предупредить, – решил я окончательно добить Сабадаева. – Второй заложник тоже освобожден.
Протянув руку, я взял прилипшего к стене Пашу Муханова и предъявил его Сабадаеву для опознания.
Похоже, что это окончательно деморализовало Сабадаева. Слишком много неожиданностей сразу. От обилия выстроившихся в очередь неприятностей у жуликоватого строителя пирамид, похоже, поехала крыша. Он вдруг приблизился к окну, так что я его теперь видел, и всматривался в лицо Паши Муханова, все еще не веря в обескураживающий крах операции по собственному спасению. Ну и что он мог высмотреть в предрассветной мгле? Я и при солнечном свете не способен этих близнецов различить, а тут вовсе темнота.
Расстроенный увиденным Сабадаев явно потерял осторожность, и эта минутная слабость дорого ему обошлась. Он был так близко от нас, что до него можно было дотянуться рукой. Что Оглоедов и проделал. Резким движением ухватил Сабадаева за ворот и рванул к себе. Сабадаев дернулся было, но поздно. Оглоедов выдернул его наружу, шмякнул об стену, и Сабадаев обмяк, а в следующую секунду Оглоедов толкнул меня на Пашу Муханова, и мы с Пашей завалились под стену, как кегли.
– Лежать! – скомандовал Оглоедов, кося настороженным взглядом в окно.
Тут и до меня дошло, что там мог быть еще кто-нибудь.
Мы лежали, затаившись, долгие несколько десятков секунд, но тихо было вокруг, словно все живое здесь вымерло. Потом я услышал, как в абсолютной тишине Оглоедов осведомился у Сабадаева:
– Ты один был в комнате?
Сабадаев ответил не сразу и за это поплатился. Я услышал, как он охнул. Наверное, схлопотал от Оглоедова оплеуху, потому что поспешил ответить:
– Один!
– Оружие в здании есть? – продолжал допрос Оглоедов.
– Нет!
Тогда Оглоедов обратился ко мне:
– Вы посторожите тут его, Евгений Иванович. А я по зданию быстренько пробегусь, провентилирую обстановку.
И он неожиданно легко для человека столь внушительных размеров влез в распахнутое окно, оставив на мое попечение Сабадаева. Понимая, что Сабадаев сейчас же пустится наутек, я бросился на незадачливого строителя пирамид, чтобы не дать ему подняться, и обрушился на него тяжеленным грузом. Сабадаев взвыл.
– Лежать! – зашипел я.
Для пущей надежности ему еще надо было бы заломить руки за спину, чтобы он не трепыхнулся, но тут я обнаружил, что сабадаевские руки надежно замотаны скотчем.
– Это кто вас так?! – опешил я.
– Мент этот! – проскулил Сабадаев.
Ай да Оглоедов! Говорил же я, что без него нашей милиции с преступностью в стране не справиться. Дар у человека. Просто талант. Хоть в следователи ему идти, хоть в патрульно-постовую службу. Везде бы сгодился. Вот Сабадаева в одно мгновение запеленал так, что никакие наручники не нужны.
Я все еще продолжал восхищаться оглоедовскими талантами, когда сам герой появился собственной персоной, только вид он имел совсем не геройский, а очень даже раздосадованный и удрученный. Оглоедов вывалился из оконного проема, плюхнулся в траву рядом со мной и вздохнул так тяжело, словно его только что выгнали с работы с волчьим билетом.
– Что случилось? – спросил я.
– Я шел по коридору, – сказал упавшим голосом Оглоедов. – Тут вдруг мужик. Увидел меня, побежал. Я за ним. А он заперся в комнате, где женщина эта…
– Мария? – уточнил я.
– Ну, наверное. И детишки там еще. Не знаю – сколько. Может, пять. А может, десять. И мужик этот говорит: они – мои заложники. Приплыли, в общем.
Да что за мужик-то, господи? Я повернулся к Сабадаеву, чтобы спросить, и тут вдруг мне вспомнилось: костерок, к которому я вышел случайно, и двое мужичков возле того костерка. Один из них – Сабадаев. А второй, которого очень быстро сморила выпитая водка, – его, кажется, Гоша зовут. Он мне тогда представился Георгием.
– Георгий? – спросил я у Сабадаева. – Да?
– Да, – неохотно подтвердил Сабадаев.
– Значит, так! – решительно сказал я. – Сейчас идем туда! Вы ему говорите, чтобы он не чудил! Он отпускает заложников и сдается!..
– Не-е-ет, – замотал головой Сабадаев.
Обнаруживший оппозицию Оглоедов уже занес было кулак, но перетрусивший Сабадаев упредил удар, затараторил:
– Вы не так меня поняли! Я не про то! Я не против! Но не поможет! Гоша не послушает! Он пьяный сегодня! А пьяный Гоша – он дурной! Он не понимает ничего! Ну прям полный идиот! И ему втолковать ничего нельзя! Сказал, что это его заложники, – его теперь не переубедишь! Ему если что-то в голову втемяшится – с ним бесполезно разговаривать!
– С ним разговаривать не надо, – сжал кулаки Оглоедов. – Я ему сейчас по тыкве настучу…
– Ни в коем случае! – всполошился Сабадаев. – Не пытайтесь войти туда, где он со своими заложниками! Вы что – не поняли ничего? Он их просто убьет!
– Ну не может же быть, – сказал я с сомнением, вспомнив безобидного пьяненького Гошу, каким я видел его когда-то.
– Поверьте мне – Гоша смирный, пока у него в башке рычажок не соскочит. А как соскочит – тут не знаешь, чего от него можно ожидать.
– А у него – соскочил?
– Да. Если он заложников взял, значит, у него началось.
– Он способен детям какой-нибудь вред причинить?
– Он их убьет, – сказал Сабадаев.
Буднично сказал. Как о чем-то само собой разумеющемся. Таким тоном обычно говорят правду. И тогда я понял, что дети обречены.
* * *Глядя на перепуганного Сабадаева, я понимал: не врет он, когда говорит о грозящей детям опасности. И лучше нам сейчас туда не соваться, не провоцировать этого чертова Гошу на ужасные поступки. Оглоедов, как человек, привыкший всегда полагаться на свою недюжинную физическую силу, еще порывался пойти и проучить хорошенько впавшего в грех терроризма Гошу, но я его удержал.
– Не надо, – сказал я. – Наломаешь дров. Там все-таки дети.
– Так и будем сидеть и ждать? – мрачно осведомился Оглоедов.
– Так и будем, – подтвердил я. – Скоро сюда заявится Мартынов со своими головорезами, и тогда с Гошей будет совсем другой разговор. Давайте-ка укроемся где-нибудь неподалеку, чтобы нас из пансионата не было видно.
Когда мы перемещались под кроны обступающих пансионат деревьев, на открытом участке под уже просветлевшим предутренним небом вдруг стал виден шутовской наряд Оглоедова. Для меня странный вид ряженого милиционера не был неожиданностью, зато Сабадаев удивился безмерно. Он смотрел на обмотанного скотчем Оглоедова так, словно перед ним был не обычный человек, а какой-нибудь инопланетянин, только что вышедший из космического корабля.
– Новая форма для спецопераций, – сообщил я Сабадаеву полным серьезности тоном. – Третий класс защиты. Выдерживает пистолетный выстрел в упор.
* * *Сабадаев сидел на траве, прислонившись спиной к дереву, и смотрел в никуда полным мрачной безысходности взглядом. Я прекрасно понимал, что творилось в его душе. Вольная жизнь осталась для Сабадаева в прошлом. Всего лишь час назад все у него было по-другому. К своему новому положению он пока не привык. Столь резкая смена житейских обстоятельств всегда сопровождается шоком. Вот и у него сейчас шок. Это пройдет, но нужно время.
