Александр Эртель - Жадный мужик
Что тут делать? Глянул он, видит – кругом чистое поле. Лошади плетутся себе шажком, гужи скрипят, подреза визжат, снежком перепархивает. Все тихо. Полез Ермил к купцу за пазуху, вытащил деньги, отобрал пачку, которая потолще, отворотил лубок в санях, запихнул туда пачку, а бумажник опять купцу за пазуху положил. И погнал в город.
X
В городе сделалась большая тревога. Призвали Ермила, стали его тягать.
Только видят – помер купец ударом, денег с ним оказалось много – сколько-то тысяч. Начали было смекать: нет ли недостачи какой; бились, бились, записи настоящей у купца нет, колесо большое, и вышло так, что еще лишки оказались в деньгах. С тем и бросили.
И отпустили Ермила.
По весне купчиха собрала долги, продала хлеб, молодцов распустила. Порешила торговлю. Пришел Ермил за расчетом.
– Ты бы в кучерах у меня оставался, – говорит купчиха, – лошадей-то я других заведу, хороших. В пролетке будешь меня возить.
– Никак невозможно. Брат серчает, велит сходить. У нас пахота, сев.
– Да ты ее брось, пахоту-то. Я тобой довольна. Ты малый тямкой. И с покойником ты езжал. Оставайся.
Отказался Ермил.
– Нам, – говорит, – по крестьянству никак невозможно. У нас земля.
– Ну, как знаешь.
Вынула рублевку, дала.
– Поминай, – говорит, – покойника.
А сама думает: «У другого бы, глядишь, згинули денежки, а он малый с совестью, все в целости доставил». Потом подочла, что ему следовало из жалованья, отдала и отпустила.
Дождался Ермил ночи, слазил на сеновал, вынул из потайного места пачку с деньгами, засунул за голенище, закинул мешок за спину и пошел в село.
И повел он дело свое очень тонко. Деньги схоронил. Работал по-прежнему, от брата не отставал в работе. И все думал, как бы ему извернуться, темные деньги оказать, в оборот их пустить, в торговлю. И видит – растет у кабатчика дочь; девка дурная из себя, неаккуратная, злая, сидит день-деньской на крыльце, орехи щелкает, а войдет в избу – работнице проходу не дает, все лается.
У Ермила свои мысли. Ему до этого дела нет, что плохая девка. Повадился он ходить мимо кабака. Ноне пройдет словечко обронит, завтра – обронит. Девка и не смотрит на него. Знает, что малый из крестьянской семьи, радости мало с ним связываться. У ней в голове женихи полированные: поповичи, писаря.
Видит Ермил – не берут его подходы, улучил время, пришел в кабак. Кабатчик был вострый мужик, сметливый, наметался на своем деле. Увидел Ермила, удивился: никогда Ермил в кабак не захаживал. Однако вида не показал.
– Чего тебе? – говорит.
Огляделся малый, видит – людей в кабаке нет.
– Я к тебе, – говорит, – Петрович, за большим делом!
– За каким таким?
– Отдай за меня Анфису.
Выпучил глаза кабатчик и говорит:
– Ты, малый, в уме? Поди проспись.
Ермил не сробел.
– Ты, – говорит, – поезжай в город, собери обо мне слухи. Я всякое дело могу по торговой части. Хлеб ли ссыпать, аль опять купить, али другое что. Я грамотный. Что записать, что сложить на счетах – я все могу.
Сидит кабатчик, перебирает по столу пальцами, глядит на Ермила, усмехается во весь рот.
– Толкуй, толкуй, – говорит, – мне такой потехи давно не было.
Огляделся Ермил по сторонам, пригнулся к кабатчику и шепчет:
– А коли у меня деньги. Коли я тебя со всем потрохом куплю, если на то пошло.
Кабатчик так и вскинулся.
– Как так! Откуда?
Да как вспомнил, что помер Ермилов хозяин в чистом поле, как вспомнил, что большие с ним деньги были, сразу смекнул, какие деньги у Ермила. Развел в мыслях, видит – дело подходящее. Поглядел на малого, и малый ему показался.
Подумал, подумал.
– Много, – говорит, – денег?
– Шестнадцать сотенных.
– А не врешь?
– Покажу, коли не веришь!
– Волоки.
– Ну, нет, это оставь. Я шутки-то эти знаю. Коли хочешь – приходи на заре, в огороды, – покажу.
«Тямкой малый, в рот пальца не клади, далеко пойдет», – подумал кабатчик, и еще больше показался Ермил.
XI
Прокрался на заре кабатчик в огороды, притулился в канаве, лежит. Видит: идет Ермил, по сторонам озирается, как волк, и руку за пазухой держит. Взглянул кабатчик из канавы, машет ему и говорит, сиплым голосом:
– Принес?
А Ермил все озирается. Заглянул в канаву, пошел по огородам, заглянул, – видит, никого нет.
– Ну, – говорит, – лежи, – принесу.
– Да ты что ж руку-то за пазуху запустил?
– Это я так. Попытать тебя захотел. Может, ты привел кого.
«Ну, – думает кабатчик, – вострый парень, таким только и деньги наживать!»
Принес Ермил деньги, показал – точно шестнадцать сотенных.
Раззарился кабатчик.
– Засылай, – говорит, – сватов.
Только этим Ермил не обошелся, измыслил другую штуку. Поехал в город, пришел к прежней хозяйке и говорит: так и так – увидал наш кабатчик, что я грамотный, к торговой части приобык у вашего степенства, – отдает за меня дочь и зовет к себе в зятья. Кабатчик богатый, да больно девка из себя дурна.
И просит у купчихи совета: не то идти ему в зятья, не то нет.
– Как вы наши хозяева, – говорит, – на вас одна надежда. Народ мы темный, деревянный. Вам виднее в этих делах.
Купчихе как маслом по сердцу такие слова. Насупилась она, стала разводить мыслями и говорит:
– Богатый ейный отец-то, говоришь?
– Зажиточный. Надо полагать, не одна тысяча в кармане.
– И девка, говоришь, одна?
– Одна как перст.
– А из себя дурна?
Ермил только головой покрутил. Подумала купчиха и рассудила:
– Ну что ж, – говорит, – Ермилушко: с лица не воду пить, а от своего счастья убегать не следует. Мой совет – идти тебе в зятья.
Вынула из сундука старую шаль, дала ему.
– Невесте, – говорит, – подари.
Бухнулся ей в ноги Ермил, справил что нужно в городе, поехал в село. Едет да думает: «Замел я теперь следы».
И точно замел. Кабатчик, не проживя года, помер.
XII
Тем временем объявилась народу воля. Вышел Ермил в купцы, взял у своего прежнего барина мельницу, большими делами начал ворочать.
Жизнь его словно колесо покатилась. Там купит, там продаст. Купит дешево, продаст дорого. И только об одном думает, как бы ему еще больше разжиться. Справил себе тележку, завел быструю лошадь, летает из села в село.
– Ты себе, Ермил Иваныч, и покою не знаешь, – говорят ему люди.
– Волка ноги кормят, – говорит.
И точно схож стал Ермил на волка. Волк носом падаль чует, а Ермил нужду людскую чует носом. Где ни объявится нужда, уж он там. Продают мужицкую скотину за недоимки – Ермил первый приедет на торги – и все за полцены закупит. Сгорит деревня – Ермил тут как тут: открыт его карман для мужиков: станови избы, справляй подушное! А придет дело к расчету, Ермил, что твой огонь, оберет деревню. Придет чума, падает у мужиков скотина, глядят – уж Ермил как снег на голову: тому корову всучит, тому телку, а придет дело к расчету – пуще чумы окажет себя Ермил.
Закаменело в нем сердце. Не было перед ним того горя, чтобы он содрогнулся в своем сердце. Не было в нем жалости. Целковый ему попадется, он целковый глотает, грош сиротский встретится – он и грошом не брезгает. На весь околоток распустил паутину.
Бьются мужики в этой паутине словно мухи. Плачется бедность на Ермила, клянет его за углами, а пристигнет нужда – кланяется Ермилу, по батюшке его величает, шапки перед ним ломает.
И не от одной людской бедности разживался Ермил. Разживался он и от неправды людской, и от слабости, и от темноты. Обокрадут где амбар, привезут к нему ночью ворованное на мельницу, – он не разбирает откуда, лишь бы сходно. Стали к тому времени кабаки вольные, зачал народ пить шибко. Ермил кабаков завел целый десяток. В расписках неустойки проставляет, прижимает неграмотных мужиков, тягает их по судам.
И такими делами скоро он разжился так, что и счет потерял бы своим деньгам, если бы не помогла ему грамота. Мельницу в вечность купил, лабазы понастроил.
Едет иной раз дорогою, говорит сам на себя: «Умственный ты человек, Ермил Иваныч! Валит тебе счастье. Переедешь ты, маленько годя, в город, заведешь знать с купцами. Большой тебе будет почет от людей».
И люди много по своей простоте прощали Ермилу за его богомольность. Службы церковной он не пропускал; свечки ставил толстые, по четвертаку на тарелку клал, когда полтину, а когда и больше.
XIII
Видит Ермил – колесо у него большое, дела широкие. Нельзя ему стало из дома отлучаться. Во всякий день волокутся на мельницу обозы; толчея гремит – пшено толкет: надо в ступы краски подбавить, чтоб товар лицом выходил; кружатся жернова, рожь перемалывают: надо следить, кому какая мука нужна, – мужикам похруще, в Москву – помягче; в свинятниках свиньи чавкают, в сараях быки стоят, к колодам привязаны; на пруде в огороже гуси гогочут, утки квачут. Все надо в сало вогнать, все надо откормить на убой, порезать, побить, ощипать, опалить, в туши убрать. За всем нужен хозяйский глаз.
