Михаил Башкиров - Законный дезертир, или Открытым текстом
Но однажды вдруг ни с того ни с сего спросил:
– Теща, вы не страдаете хронической бессонницей?
Зять облил соску кипятком.
– Теперь я, кажется, понял, почему вы не пользуетесь удостоверением. Ведь правда, есть чем терзаться? Хотя бы взять службу. Ваш постоянный, неусыпный контроль за своими. Конечно, вы помогали, когда терялась связь, пресекали открытые тексты, но в то же время поставляли записанные циферки в Особый отдел, а из-за этих циферок людей под трибунал отдавали.
Зять наполнил бутылочку кефирной подкормкой.
– Время-то было суровое!
Наталья Петровна не ответила, да и не смогла бы ответить, если бы даже захотела.
Она просто ушла из кухни.
А зять больше не заговаривал о тех днях – и вот, совсем недавно, когда ушел в отпуск, вдруг снова завелся.
– Теща, ну расскажите что-нибудь из фронтовой жизни. Не скромничайте…
20
Вечером, когда девчонки лежали на узких кроватях, в комнату вошел лейтенант Ремезов.
Не зажигая света, он подхватил стоящую у дверей табуретку, сел и, наверно, как обычно, наклонился вперед.
Край колючего одеяла врезался Наташе в щеку, но она неподвижно лежала и вслушивалась в беспорядочные шаги, которые то накатывались со стороны коридора, то приглушенно падали с потолка – кто-то метался в их классе, роняя стулья.
Из-под двери пробивалась тусклая полоска света, и когда по коридору, нарастая, приближался топот, она вздрагивала.
Наташа перевернула подушку, натянула одеяло на голову и, забыв про лейтенанта, попыталась уснуть.
Иногда ей это мгновенно удавалось.
Но сегодня мешал голод, хотя Верочка и поделилась своей порцией.
Каша была теплая, водянистая и хрустела на зубах.
Наташа откинула одеяло.
По коридору кто-то пробежал, а наверху уронили стул.
– Спите?
Лейтенант вздохнул, зашуршал гимнастеркой.
– Спите?
– Так точно!
Зинка в углу подскочила на кровати, сетка заходила ходуном.
– С завтрашнего дня будем нести боевое дежурство на РУКе.
Лейтенант снова пошарил по карманам – ему хотелось курить.
– Разве с вами, мелюзгой ушастой, на что-нибудь высококлассное потянешь? Другим РАТы или РАФы, а мне – РУК…
– Нас на передовую? – спросил кто-то шепотом.
– За забор.
Лейтенант Ремезов привстал – ножки табуретки стукнули об пол.
Личный состав прыснул неуставным смехом.
– На свалку!
Зинка сотрясла кровать.
– Девочки, готовьтесь на свалку!
– Боец Коржина, прекратите разлагать личный состав. Приказано развернуть контрольный узел на ипподроме, а вы не могли не заметить, что вышеназванный ипподром находится за соседним забором.
Лейтенант вышел.
– Смотрите не опозорьте меня…
21
Наталья Петровна объяснила любознательному зятю, что РАТ – это радиостанция автомобильная тыловая, РАФ – радиостанция автомобильная фронтовая, ну а РУК – радиоузел контрольный, призванный следить и за РАФами, и за РАТами, следить круглосуточно и бесперебойно, смена за сменой…
За окном дождь, нудный и мелкий.
Зять ходил по комнате, размахивая руками.
– Милая теща, я снова буду надоедать вам расспросами. Я за это время много думал…
Зять присел на тахту.
– Думал о том, что вы успели мне рассказать. Я ведь сам тогда не подозревал, какого джина выпускаю из бутылки. Я вообразил, что могу посторонним взглядом оценить события…
Зять возобновил шагистику по комнате, как новобранец на плацу.
– И за деревьями не увидел леса. В конце концов я понял, что смысл не в подробностях… Судьба – вот главное!
Зять по замысловатой траектории обогнул стол.
А Наталья Петровна почему-то пыталась вспомнить первое дежурство, вспомнить во всех подробностях, назло умничающему зятю, – и не могла…
22
Наталья Петровна спрятала бальзам в сумочку.
Очередь рывком продвинулась вперед.
Совсем рядом заплакал ребенок.
Но его не видно.
Только головы, да плечи, да взмокшие спины.
Ребенок продолжал надрываться.
Очередь застыла монолитом.
Наталья Петровна расстегнула верхнюю пуговицу блузки.
Как порой беспомощна память человеческая… И сейчас, хоть убей, не вспомнить ни первого дежурства, ни второго, ни третьего – все слилось в один час, в одни сутки – как будто и не снимала ни на минуту наушники и не переставала писать убористые колонки цифр, лишь изредка трогая ручку настройки… А рядом, скорчившись на складных стульях, – девчонки перед приемниками, и каждая слушает свою волну, каждая боится потерять своих… А ночью индикатор особенно резок, и свет, падающий от шкалы, линует колонки записанных цифр, и эфир полон помех…
Еще помнится, как, возвращаясь из особого отдела, лейтенант выговаривал свободным от дежурства за плохие записи, – а попробуй успеть за одуряющей морзянкой, которую на слух-то не всегда уловишь…
При этом лейтенант проходился в адрес курсов и вспоминал прежний состав полка, почти наполовину оставшийся там, за проливом…
И почему-то врезался в память скакун чистых кровей в белых чулочках и с ослепительным пятном на лбу…
Каждое утро и каждый вечер его водили по ипподрому, а возле трибуны всегда стоял усатый генерал в бурке…
Лошадь грациозно подымала ноги, встряхивала гривой, поводила хвостом…
Жеребец и в последний вечер перед отступлением тоже делал положенные для тренинга круги…
23
Лейтенант Ремезов перепрыгнул через перила, сбежал по ступенькам к машине и, запнувшись о растяжку антенны, качнулся всем корпусом вперед, в последний момент поймал ручку открытой двери и заглянул в будку станции.
– Кончайте к чертовой матери! Приказано свернуть РУК! В двадцать три ноль-ноль выступаем!
– У двадцатого связь пропала!..
– Я же сказал: сворачивайте, времени в обрез! Где аккумуляторщик?
– Санушкин в роту пошел, в мастерские.
– Мастерские!.. Наверное, ищет, что плохо лежит!
Лейтенант взобрался в будку, захлопнул дверь.
– Боец Коржина, получите у старшины сухой паек.
Зинка выключила приемник, не торопясь убрала в ящик столика журнал и карандаш, спрятала наушники.
Лейтенант вытащил из угла пустой вещмешок и протянул сердитой Зинке.
Она почти выдернула широкие лямки из командирских рук, плечом надавила дверь и стала осторожно спускаться – и вот ее голова, последний раз мелькнув на фоне закатного неба, провалилась в сумрак.
Наташа, сдвинув наушники, смотрела в проем двери и как будто не могла насмотреться на силуэт трибуны, над которой обвис флаг.
– Что же с конем будет, Натка?
Верочка уронила журнал.
– Такой красавец, ну прямо сказочный, – а, Натка?
– Пристрелят, наверное…
Наташа сняла наушники.
– Чтобы фрицам не достался.
– Жалко конягу…
– Отставить!
Лейтенант Ремезов обернулся на подножке.
– Сюсюкать будем потом, выполняйте приказ.
Шофер завел мотор.
Откуда-то нарисовался запыхавшийся Санушкин – на этот раз без добычи.
Зинка вернулась с полным вещевым мешком продуктов.
Лейтенант занял место в кабине.
К школе, к месту общего сбора, успели вовремя.
Колонна машин начала движение, но по двору все еще кто-то бегал, топоча сапогами и матерясь.
Девчонки прилипли к окошку будки.
Колонна казалась бесконечной.
Мимо передвижного контрольного узла проплывали темные силуэты грузовиков и тягачей.
Не обращая внимания на тягомотное, едва уловимое следование по трассе, Зинка и Санушкин принялись за содержимое вещмешка.
При очередной вынужденной остановке в дверь будки кто-то яростно застучал кулаками.
Наташа отбросила щеколду и увидела растрепанного и ошалелого лейтенанта Ремезова.
– Во время движения соблюдать маскировку!
Лейтенант заглянул в будку, хлопнул дверью и побежал обратно в кабину.
Колона машин все никак не могла попасть в ритм нормального движения.
Мешала то грозная техника, то пехота, бредущая по обочине.
Санушкин, втихаря слопав целую банку холодной тушенки, пристроился на скатанный матрац, вытянул длинные ноги, задремал.
У девчонок от панического настроя совсем пропал аппетит.
Даже у жадной и вечно голодной Зинки.
– Санушкин, лапочка, подвинься…
Зинка разулась.
– Подвинься, тебе говорят…
24
Рядом с очередью за бананами продолжал плакать ребенок.
– Какие нынче дети пошли визгливые.
Особа повернулась к Наталье Петровне, сняла очки.
Наталья Петровна расстегнула еще одну пуговицу блузки.
Глаза особы напомнили экран телевизора, когда вдруг пропадает изображение, и ничего, кроме ряби…
25
В субботу зять смотрел футбол из-за границы, и рябь то и дело выскакивала на экран.
– Теща, вы почему-то снова перешли с упрямых фактов на ненадежные эмоции, стараясь убедить меня, что все на фронте делали честно и по уставу.
Зять оттянул майку и стал разглядывать прыщик на груди.
– Может, вас испугал мой тезис о бессмысленности вашей жизни? Успокойтесь: любая жизнь оправдана участием, пусть и едва заметным, в той войне… Четыре бесконечных года – это весомо… Но, скажете вы, после была демобилизация, поступление в горный институт, голодные белые ночи, диплом с отличием, работа в геологоуправлении до заслуженной пенсии, а кроме того, рождение дочки, правда, чуть поздновато, а также успешное накопление благ… Вроде бы не к чему придраться… А вот я считаю, что все это было по инерции… Затянувшаяся передышка… Теперь можно вернуться назад… Вам сейчас кажется, что ничего особенного нет в том, что в юности, как опаленный огнем фундамент, лежит война…
