Люси Монтгомери - Энни с острова принца Эдуарда
– Идемте, может быть, вместе нам удастся найти еще, – предложила Энни с энтузиазмом. – Я позову Фил, и…
– Не нужно никого звать, Энни, и не думайте о фиалках… сейчас, – быстро сказал Гильберт, беря ее за руку. Как ни пыталась, девушка не смогла высвободить ее. Он продолжал с жаром:
– Мне нужно кое-что сказать вам!
– Не надо, Гильберт! – взмолилась Энни. – Ну, пожалуйста, не делайте этого!..
– Но я должен. Так больше не может продолжаться! Энни, я люблю вас, и вы это знаете. Не могу передать, как сильно мое чувство! Не обещаете ли вы мне, что когда-нибудь станете моей женой?
– Я… я не могу, – пролепетала Энни с жалким видом. – О, Гильберт, зачем вы все испортили?
– Так я вам безразличен… совсем? – спросил Гил после убийственной паузы, во время которой Энни не отваживалась поднять глаз.
– Нет, но… не в этом отношении. Я вас очень ценю, как друга. Но… я не люблю вас, Гильберт!
– Но могу ли я надеяться, что однажды случится чудо, и вы полюбите меня?»
– Нет, этого никогда не будет, – в отчаянии воскликнула Энни. – Я никогда, никогда не полюблю вас так, как… вам того хочется. И больше не стоит об этом говорить!
И снова наступила пауза – такая долгая и мучительная! Энни взглянула краешком глаза на Гильберта. Его лицо стало совершенно белым; такими же были и его губы, а в глазах… Но тут она вдруг вздрогнула и отвернулась. Все это нисколько не романтично!
Почему в жизни все предложения либо нелепые, либо такие… ужасные?
Разве когда-нибудь ей забыть о побелевшем лице Гильберта?
– У вас есть еще кто-нибудь? – спросил он, наконец, еле слышно.
– Нет, нет! – поспешно ответила Энни. – В этом смысле меня никто не интересует в целом мире, Гильберт! Но мы с вами должны… должны дружить по-прежнему!
Гильберт горько рассмеялся.
– Дружить по-прежнему! Мне мало одной вашей дружбы, Энни. Мне нужна ваша любовь, а вы говорите, что я никогда не смогу ее добиться!
– Мне очень жаль. Простите меня, Гильберт, – только и смогла сказать Энни. И куда подевалось все ее красноречие? Сколько раз в мечтах подбирала она те деликатные и высокие слова, которые скажет отвергнутым поклонникам, отказывая им окончательно и бесповоротно!
Гильберт легко отстранил ее руку.
– Мне не за что прощать вас. Иногда я думал, что не безразличен вам. Но, как видно, я сам себя обманывал. В том-то и дело. Прощайте, Энни!
Энни ушла к себе в комнату, села у окна, за которым шумели сосны, и горько зарыдала. Ей казалось, что она потеряла нечто бесценное, – дружбу Гильберта Блифа. Ну почему она должна ее потерять, почему? Как жаль, что все так обернулось…
– Что случилось, дорогая? – встревоженно спросила Фил, словно материализуясь из лунного света.
Энни не отвечала. В тот момент ей хотелось, чтобы Фил была на расстоянии примерно тысячи миль от Пэтти-Плейс.
– Небось, отказали своему Гильберту Блифу! Ну и идиотка же вы, Энни Ширли!
– Разве это идиотизм – отказываться выйти замуж за человека, которого не любишь? – холодно сказала Энни, выходя из своей депрессии.
– Да откуда вам знать, что такое любовь? Одно дело то, что вы там себе вообразили, и совсем другое – настоящая, земная любовь! Ну вот, первый раз в жизни сказала что-то стоящее! И как только мне это удалось?
– Фил, – взмолилась Энни, – оставьте меня, пожалуйста, ненадолго! Мой мир разлетелся на кусочки, и мне надо собрать его заново.
– Только Гильберта в нем не будет, не так ли? – усмехнулась Фил, закрывая за собой дверь.
Мир без Гильберта! Энни несколько раз повторила эти жестокие слова. Но это же будет пустыня! И во всем этом он сам виноват! Не он ли разрушил их прекрасную, добрую, как старое вино, дружбу? Она должна научиться жить без него!
Глава 21. Розы минувших дней
Энни провела чудесные две недели в Болинброке; однако, при воспоминании о Гильберте, к ней возвращались сердечная боль и неудовлетворенность. Впрочем, не так уж много у нее осталось времени, чтобы предаваться ностальгии. Маунт Холл – усадьба, в которой жили Гордоны – была весьма оживленным местом; в ней денно и нощно тусовались многочисленные друзья и подруги Фил. Она попала в нескончаемую круговерть визитов, танцев, пикников, катаний на лодках. Всем этим, с талантом полководца, заправляла Фил; Алек с Алонсо неотступно следовали за «хозяйкой их сердец»; казалось, у Фил не одна, а целых две тени. Энни даже усомнилась, что эти молодые люди способны еще на что-нибудь, помимо танцев. Они оба были очень милые и симпатичные, эти двое молодых мужчин, но Энни не особенно волновал вопрос, кто из них «выиграет скачки».
Кого он действительно волновал ничуть не меньше, чем раньше, так это Фил.
– Я так надеюсь, что вы, Энни, поможете мне сделать, наконец, правильный выбор! Подскажите, за кого из них выйти замуж, дорогая! – настаивала Фил.
– Принятие подобных решений нельзя доверять другим. Решайте сами, Фил! Вы же считаете себя достаточно сведущей в этих вопросах, чтобы советовать нам, за кого выходить замуж! – отвечала Энни довольно язвительно.
– Ну, это же совсем разные вещи! – искренне удивлялась Фил.
Но самое приятное воспоминание от пребывания в Болинброке осталось у Энни после посещения места ее рождения. Маленький, обшарпанный домик, некогда окрашенный в желтый цвет… Сколько раз воображение Энни рисовало эту улочку, на которой она родилась! Она оглядывала все вокруг восторженными глазами, когда они с Фил подходили к воротам.
– Я почти все так же себе и представляла, – призналась она. – Вот только жимолости под окном нет! Зато я вижу сирень у ворот и – да, так и есть! – муслиновые занавески на окнах. Как хорошо, что желтая краска все еще не сошла со стен этого дома!
Дверь открыла очень высокая женщина.
– Да, семейство Ширли проживало здесь лет двадцать назад, – кивнула она в ответ на вопрос Энни. – Они снимали эти апартаменты, и я их помню. Оба умерли от лихорадки один за другим, и это просто ужасно! У них остался ребенок… Думаю, и он давно умер. Он был довольно болезненным. Старый Томас с женой взяли его к себе, словно им своих ртов не хватало!
– Этот ребенок не умер, – сказала Энни, улыбаясь. – Он, вернее, она – перед вами!
– Что вы говорите! Да вы уже совсем взрослая! – воскликнула женщина с таким изумлением, как если бы ожидала увидеть перед собой все то же крошечное существо. Дайте-ка на вас посмотреть! Ну да, конечно! Сходство бросается в глаза. Вы – вылитая отец! У него были рыжие волосы. А от матери у вас – глаза и рот. Она была такая миниатюрная дамочка… Мой пострел посещал занятия, которые она вела в школе, и просто в нее влюбился. Ваших отца и матушку похоронили в одной могиле, и администрация школы сочла своим долгом поставить на ней надгробную плиту за их добросовестную службу. Так вы хотите зайти в дом?
– А вы позволите мне его осмотреть? – живо спросила Энни.
– Неужто нет! Проходите, если хотите. Это не займет много времени: здесь и смотреть-то нечего! Я все талдычу своему благоверному, чтоб пристроил новую кухню, но от этого увальня, пожалуй, дождешься… Вон там – гостиная, а наверху еще две комнатки. Идите, осмотрите все сами. Мне тут за ребенком нужно присматривать. Вы родились в восточной комнатке. Помнится, ваша матушка говорила мне, что очень любит смотреть, как восходит солнце. Вы как раз родились на восходе солнца, и первое, что увидела ваша мама, был его свет на вашем личике!
Энни, охваченная знакомым трепетом, поднялась по узкой лестнице в восточную комнатку. Для нее это место было священным. Здесь когда-то ее мама мечтала о материнском счастье; здесь, в благословенный час ее рождения, первые лучи восходящего, багрового солнца коснулись их двоих; и здесь отошла в мир иной она, – та, что дала ей жизнь… Энни благоговейно осматривала все в этой комнате. На глазах ее блестели слезы. Это была одна из тех драгоценных минут, которые, словно яркие вспышки, остаются в памяти навсегда.
– Подумать только, когда я родилась, моя мама была моложе, чем я сейчас! – прошептала Энни.
Когда девушка спустилась вниз, хозяйка дома встретила ее в холле. В руках она держала небольшой пыльный сверток, перевязанный мятой голубой ленточкой.
– Здесь старые письма, которые я обнаружила в кладовке наверху, когда снова сюда переехала, – сказала она. – Не знаю, что в них – так и не удосужилась их прочесть, но верхнее письмо адресовано Берте Уиллис, а именно так в девичестве звали вашу матушку!.. Возьмите, если хотите!
– О, спасибо вам огромное! – воскликнула Энни, в восторге прижимая к груди письма.
– И это все, что мы нашли в доме, – объяснила хозяйка. – Всю мебель продали, чтобы заплатить докторам, а жена Томаса забрала всю одежду вашей матушки и ее безделушки. Думаю, вскоре до них добрались эти маленькие сорванцы – ее детки. Насколько я их помню, они, как настоящие вандалы, крушили все вокруг себя. Эдакие жеребцы!
