Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна
– Да вы в своём ли уме, братья-доминикане? – всплеснул от удивления руками Терентий Бухало. – С каких это пор она ваша? Пастбище на берегу Горенки испокон веку было нашим, казацким.
– Совершенно верно! – подхватил Лаврентий Нетудычихайло. Зашумели и остальные.
– Тэстэмониум паупертатис! – обратился на латыни брат Игнаций к брату Бонифацию, презрительно скривив губы (как объяснил мне потом Чак, на латыни это буквально означает «свидетельство о бедности», а в переносном смысле – показатель чьего-то скудоумия), а уже затем обратился к казакам: – Не гневите Господа, рабы Божии! Тягчайший грех – посягать на добро чужое, чужую землю.
– Да это кто же посягает? – подхватился Иван Пушкаренко. – Не вы ли с королём своим, со шляхтой пришли сюда, на землю нашу… ещё и…
– Дух бунтарский затмевает ум ваш! – перебил его брат Игнаций, повысив голос. – Мало вам уроков коронного войска. Или вы хотите повторить судьбу Кизима и Кизименко, недавно посаженных на кол в Киеве?
– Истинно так! – кивнул брат Бонифаций.
– Да что же это такое?! – сорвался с места Лукьян Хурдыга. – Неужели терпеть будем?! Как быдло, молчать будем, слушая эти дерзкие слова?
– Гу-у-у! – как будто одно могучее дыхание вырвалось из казацких грудей. Единым движением рванулись казаки к братьям-доминиканам. Ещё мгновение – и затрещали бы, ломаясь, кости брата Игнация и брата Бонифация…
– Стойте! – вдруг зазвучал громкий голос Тимохи Смеяна. – Стойте! Казацкое ли это дело – биться с сынами Божьими в подрясниках?.. Поговорить же можно. Тихо. Мирно. Они же гости наши. Разве казаки гостей так встречают?
И застыли вмиг тяжеленные казацкие кулаки, занесённые уже над головами братьев-доминикан.
– А налейте же им ещё оковитой, и выпьем с ними за доброе человеческое сердце, которое дарит милость и любовь ближнему своему. Не так ли говорил святой Доминик? – наклонился Тимоха Смеян к скорчившимся на земле братьям-доминиканам.
– Истинно так, – качнул головой брат Бонифаций Пантофля. Брат Игнаций Гусаковский, бледный как сметана, только молча дёрнулся, не в состоянии от испуга рта раскрыть.
Лукаво переглянулся Тимоха Смеян с казаками, подмигнул им, и полилась сизая муть в пузатенькие рюмочки братьев-доминикан. Наполнили и казаки свои рюмки.
– Ну же, будем здоровы! – произнёс, поднимая рюмку, Тимоха Смеян.
Дрожащими руками братья-доминикане едва донесли водку до ртов. И сразу же потянулись ложками к кулешу.
– Э, нет! – воскликнул Тимоха Смеян. – После первой только батраки закусывают. Наливаем опять!
– Истинно так! – опять качнул головой брат Пантофля. И опять молча дернулся брат Гусаковский, всё ещё не придя в себя.
– Ну, будем!
Глаза у братьев осоловели. И прошёл уже этот смертельный испуг. Опять вернулся к ним дар речи, и, хотя языки у них заплетались так, что едва ворочались во рту, они уже были в состоянии говорить.
– Ба-ба-блажен муж смирный и тихий, – подняв палец вверх, пробормотал брат Игнаций. – Не бунтуйте, и блаженны будете.
– И-ик-истинно та-ак! – икнув, подтвердил брат Бонифаций.
– Тэстэмониум паупертатис, как вы говорите, – улыбнулся Тимоха Смеян. Видно было, что и он латынь хорошо знал.
– А? – смешно таращился совсем уже косыми глазами брат Игнаций.
– Хи-хи-хи! – мелко засмеялся брат Бонифаций, тряся своими отвисшими щеками. – Брат Игнаций натэстэмонился до… чёртиков. Хи-хи-хи-хи-хи-хи!..
К брату Бонифацию вдруг неожиданно вернулась ловкость, он запустил руку в карман брату Игнацию и выхватил оттуда кошелёк.
– А это что такое, брат? Чьи это денежки, я вас спрашиваю?
– Как вы смеете, брат, лазить по чужим карманам?! – вытянул, как гусь, шею брат Игнаций. – Вы, брат, свинья!
– Это не я, а вы, брат, свинья! – вытаращил глаза брат Бонифаций. – Свинья и вор. Потому что это кошелёк брата Амброзия, пропавший у него сегодня утром.
– Это мой кошелёк! У меня всегда был точно такой же, как у брата Амброзия! Это могут подтвердить все братья.
– Правильно! Вот он! – торжествующе воскликнул брат Бонифаций, выхватывая из другого кармана брата Игнация точно такой же кошелёк.
– У-у! Пантофля! – прохрипел брат Игнаций и толкнул брата Бонифация.
– Гусь! – и брат Бонифаций в свою очередь толкнул брата Игнация.
– Жаба старая!
– Череп голозубый!
– Чтоб тебе удавиться!
– Чтоб ты лопнул!
Выкрикивая проклятия и ругательства, братья-домини-кане толкали друг друга в грудь.
Казаки прямо покатывались от хохота.
– Ну, хватит уже, хватит, – смеясь, сказал Тимоха Смеян. – Эх вы, братья Божьи! А ещё и орден свой нищенствующим называете. Чураетесь якобы благ земных и богатств мирских, а оно, видишь, как выходит. Ну, погуляли и хватит. И вам, дорогие гости, в монастырь пора. И нам с дороги отдохнуть надо. Устали. Идите себе с Богом!
Переругиваясь и спотыкаясь, братья-доминикане исчезли в темноте.
В последний раз хохотнули им вслед казаки и сразу свалились, кто где сидел, и, сонно что-то бормоча, сомкнули веки. Не успел я и глазом моргнуть, как уже спали богатырским сном казаки, живописно раскинувшись в разных позах вокруг догорающего костра.
И мощнее всех храпел, положив на плечо Ивану Пушкаренко чубатую, губастую и носатую голову, Тимоха
Смеян, шутник и характерник[20], каких немало было среди запорожцев и каким, как об этом любят пересказывать народные легенды, помогал не кто-нибудь, а нечистая сила, – и вправду, от кого же этот искромётный, зажигательный, чудотворный казацкий юмор, как ни от самого чёрта, лукавого и смешливого сатира?!
Об этом не раз говорил и мой дед Грицько, особенно после рюмки. Потому что и рюмку выдумал не кто иной, как Люцифер. То же самое повторяла и моя баба Галя, когда дед Грицько начинал слишком уж размахивать руками.
– Ну, теперь их и пушкой не разбудишь, – сказал Елисей Петрович.
– Точно, – улыбнулся Чак, явно любуясь картиной богатырского сна запорожцев.
– А что же делать? – спросил я. – Мы ж с Тимохой Смеяном так о смех-траве и не поговорили.
– А мы бы и не смогли сегодня поговорить, – сказал Елисей Петрович. – Главное, что мы Тимоху Смеяна увидели и теперь сможем его узнать. А время для разговора ещё наступит. Но это уже в другой раз. Потому что сейчас меня ждут неотложные дела. Поступила жалоба из Голосеевского леса на компанию школьников-старшеклассников, которая вчера гульбу в лесу устроила и не очень по-человечески себя вела. Надо выяснить. Поэтому, извините…
Глава XIV
Нам поставили телефон. Лофофора. Что такое юмор? Отправляемся во времена Богдана Хмельницкого
Сурена опять сегодня в школе не было. Опять – съёмки. А мне очень хотелось с ним увидеться. Ещё бы! Он же тоже Муха. Как и я. Я чувствовал к Сурену нежность. Я невольно улыбался без всякой причины. Хотя нет, причина все-таки была. Кроме того, что Сурен оказался Мухой. И кроме того, что меня ожидало новое путешествие в прошлое с Чаком и Елисеем Петровичем (мы договорились встретиться сегодня).
Была ещё одна причина.
Когда вчера я пришёл домой, оказалось, что нам поставили телефон. Красный блестящий аппарат стоял на
подоконнике и как будто улыбался мне. И наша полупустая, ещё без мебели, квартира сразу стала другой – более уютной.
У меня от радости перехватило дух, когда я поднёс к уху трубку и услышал ровное непрерывное гудение (так называемый зуммер). Я должен был куда-то позвонить. Не мог не позвонить. Я набрал номер, не задумываясь, просто так. В трубке щёлкнуло, и послышался голос:
– Слушаю!
– Здравствуйте! – дрожащим голосом сказал я.
– Здравствуйте! – услышал я вежливый ответ. – Вам кого?
– Простите… До свидания… – я быстро положил трубку и нервно загоготал: «Го-го-го!» Как гоготал, убегая с ребятами из чужого сада при появлении хозяина.
Это было так волнующе-прекрасно, что я должен был ещё куда-то позвонить.
Около телефона лежала памятка, на ней было несколько телефонов: пожарная охрана – 01, милиция – 02, скорая медицинская помощь – 03…
Я набрал 01.
– Пожарная охрана, – услышал я приятный женский голос.
– Здравствуйте… Не волнуйтесь, пожалуйста… У нас всё в порядке… Выполняем все правила пожарной безопасности… До свидания… – и, опять чувствуя в груди нервный холодок правонарушителя, повесил трубку.
Потом я позвонил в скорую помощь и сказал, что чувствую себя хорошо, что все у нас здоровы, что беспокоиться и присылать врача не нужно.
Звонить в милицию было страшновато, но я все-таки позвонил.
– Дежурный лейтенант Варфоломеев слушает! – послышался густой бас.
Я втянул голову в плечи и, не сказав ни слова, тихонько положил трубку.
Больше звонить было некуда. А так хотелось с кем-то побеседовать по телефону!
Конечно, я понимаю, вы презрительно улыбаетесь. Конечно!
Тем, кто прожил всю жизнь в городе, кто родился с телефоном, кого бабушки подносили визжать к телефонной трубке, а потом говорили родителям первые слова по телефону, для кого телефон с первых мгновений жизни был таким же обычным, как погремушка, соска и манная каша, – тем этого не понять.
