Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна
Дядько Микола беспомощно махнул рукой, и они ушли.
Я с благодарностью посмотрел на Елисея Петровича.
Дядько Микола шёл молча и только кряхтел с досады.
– Да не расстраивайтесь, дядько, – сказал Хихиня. – Чёрт с ним, с этим негодяем! Идёмте лучше картошку есть!
– Какую картошку? – удивлённо поднял брови дядько Микола.
– Вот увидите! Идёмте! – и Хихиня повёл его мимо хат, мимо садов и огородов в поросший кустами и деревьями овраг.
Мы полетели следом.
Среди кустов в овраге была выкопана уютная пещерка. В ней дымился угасающий костёр, над которым на рогатой ветке висел щербатый котелок.
– Ишь ты! Да здесь у тебя целое хозяйство! – всплеснул руками дядько Микола. – А откуда же картошка?
– Да у этого же толстяка в счёт заработка одолжил, – улыбнулся Хихиня.
– Ой, будь осторожен! Поймает тебя этот изувер – прибьёт. За одну картофелину он и душу живую не пожалеет.
– Я прыткий. Не поймает, – беззаботно отмахнулся Хихиня.
– Эх, бедолага ты, бедолага! – покачал головой дядько Микола. – И я же помочь тебе по-настоящему не могу. Сам же знаешь, что случайными заработками перебиваюсь, чтобы мои от голода не опухли.
– Ешьте, дядько, она давно сварилась, уже и остыла, – Хихиня наколол на остриё ветки картофелину и протянул дядьку.
– А ты?
– Ия, – улыбнулся Хихиня и себе начал чистить картофелину. – Вот хорошо, что Бог создал картошку. Хоть есть нам с кого шкуру драть. А то всё с нас да с нас.
Дядько Микола горько улыбнулся, обнял мальчика, прижал к себе:
– Молодец! Не поддавайся горю. Не склоняйся перед судьбой! Не унывай! Печалью судьбу не одолеешь.
– А я и не унываю. Во мне смех живёт. Здесь, вокруг пупа. Хи-хи! – Хихиня поднял рубашку и хлопнул себя по животу.
Дядько Микола засмеялся:
– Только не потеряй смех. Подпоясывайся хорошо!
И глаза его вдруг засверкали:
– Ничего! Ничего! Придёт время, и всех этих вымогателей, всех угнетателей наших сметёт народ, как ветер мякину. Будет у Украины воля, только разбудить её надо. «I треба миром, громадою обух сталить. Та добре вигострить сокиру – та й заходиться вже будить». Не мои слова. Я так сказать не способен. Тараса Шевченко слова…
– Того, который у Пашковской жил?
– Того самого, сынок. Великого Кобзаря нашего.
– Хороший человек. Всю детвору приорскую угощал. Целый воз подарков раздал вчера перед отъездом. И мне сопилка калиновая досталась. Подождите, я вам покажу. Она у меня недалеко здесь, в тайнике, в дупле. Я мигом! – Хихиня подхватился и исчез за кустами.
«Ну! Надо сейчас! Потому что, может, больше подходящего момента не будет», – мелькнуло у меня в голове, и я почувствовал, как сразу налилось моё тело земным весом.
– Дядько! – почему-то шёпотом сказал я.
Дядько Микола обернулся, и глаза его от удивления округлились:
– Ой! А ты откуда? Кто такой?
– Об этом потом. Извините, некогда… А сейчас слушайте, что я вам скажу. Исполнились слова Тараса Шевченко: всё-таки смёл народ своих угнетателей, как ветер мякину, стала Украина свободной, и… – я говорил быстро, спешил, чтобы успеть всё сказать, пока не прибежал Хихиня.
Глаза дядька Миколы округлились ещё больше:
– Откуда ты это знаешь? И когда это случилось?..
– Потом. Через много лет…
– А кто ты такой? – спросил он, прищурившись. – Цыган? Гадальщик? Что будущее предсказываешь?
– Нет. Просто меня попросили… Я из будущего…
В это мгновение зашуршали кусты – прибежал Хихиня.
Я не хотел встречаться с ним сейчас с глазу на глаз. Хотел исчезнуть. И я исчез… У-у-ух!
В груди у меня ухнуло, перехватило дыхание, как будто я прыгнул в бездну.
…Я стоял рядом с Чаком возле домика с мемориальной глыбой, напротив кинотеатра «Кадр».
– Ну вот… Одно дело сделано, – кивнул Чак.
– А где Елисей Петрович? – оглянулся я.
– Наверное, по своим лесным делам полетел. Да он нам сегодня уже и не нужен. Сегодня мы уже никуда не отправимся. Не те у меня, Стёпа, силы, чтобы два раза в день… Прости, едем домой.
Мы сели в восемнадцатый троллейбус и поехали в сторону центра.
Я сидел у окна, смотрел на улицу и думал, вспоминал всё, что только что произошло.
Какое все-таки чудо эти мои воображаемые странствия с таинственным Чаком!
Только что я чуть не встретился с Тарасом Шевченко. Ещё б немножко, всего один день – и встретился бы…
Мог бы вместе с приорской детворой поиграть с ним в прятки, в жмурки, в салки. Шевченко очень любил играть с детьми. И живя здесь, на Куренёвке, на Приорке, тогда, в августе 1859 года, он часто играл с ними, и угощал их, и подарки дарил. Об этом во многих книгах пишется.
И мне он мог что-нибудь подарить – сопилку, свистульку или что-то ещё.
Так вот на какой сопилке играл тогда дед Хихиня!
А может, она к кому-то попала, когда деда не стало? И сохранилась до наших дней? И кто-то, может, играет на ней, не зная, что это Шевченковская сопилка. И ещё, может, какие-то подарки Тараса Григорьевича где-то сохранились. А что? Не может разве храниться глиняная свистулька больше ста лет? Вон археологи откапывают разные глиняные изделия, которые тысячу лет в земле пролежали. А за каких-то сто двадцать лет что ей, свистульке, сделается?! Вот бы найти где-то!
…В тот вечер я долго не мог уснуть.
Я лежал на своей раскладушке у окна, смотрел на усеянное звёздами небо и думал. Думал о том воображаемом Елисее Петровиче, добром симпатичном лесовике-инспекторе по Киеву и Киевской области, который помогает нам с Чаком путешествовать в далёкое прошлое. Какая странная, какая непостижимая вещь – человеческое воображение! В нём одинаково ярко живёт и то, что в жизни есть, что происходило, и то, чего нет, что не происходило, чего в действительности быть не могло.
Прошлым летом, ну когда я перечитал всего Дюма, который был в нашей сельской библиотеке… Как разыгралось тогда моё воображение! Ужас!.. Это был прямо какой-то поток фантазии, какое-то стихийное бедствие.
Сколько благородных подвигов я совершил!
Сколько коварных, подлых врагов проткнул я своей шпагой!
От скольких несчастий спас рыжую графиню Гафийку Остапчук из седьмого класса!
Загадочный и всемогущий, как граф Монте-Кристо, я совершал подвиги тайно и бескорыстно, оставаясь для графини Остапчук таинственным инкогнито.
Мне даже в голову не приходило тогда, что граф Монте-Кристо, можно сказать, из Киева…
Гафийка Остапчук стояла, освещенная солнцем, и, прикрыв ладонью глаза, смотрела на меня.
Я чувствовал себя виноватым перед ней.
Неожиданно в моё воображение ворвалась Туся Мороз.
В длинном белом королевском платье, она сидела на трапеции под куполом цирка и загадочно улыбалась мне…
«Глупый бросит топор в воду – десять умных не найдут», – ни с того ни с сего вспомнилось почему-то дедово.
И ещё: «Упал в сон, как топор в воду».
Дальше я уже ничего не помнил. Я заснул.
Уже на первом уроке я почувствовал: опять что-то в классе случилось. К тому же что-то, связанное со мной. Девочки перешёптывались, поглядывали в мою сторону и потихоньку хмыкали, прикрывая рты ладонями. Ребята тоже смотрели как-то странно. А Игорь Дмитруха сидел хмурый и исподлобья сердито поглядывал на меня, как будто я был в чём-то виноват перед ним.
Глава XIIІ
Неожиданная радость. Игорь переживает. Мы отправляемся в путешествие к куренёвским запорожцам Братья-доминикане
Сегодня Сурена в школе нет. Сегодня у него с самого утра съёмочный день.
Надо же! Сам меня обижает на каждом шагу, ещё и надулся, как жаба на лопухе.
Я не знал, что и думать.
«А может, – вдруг мелькнуло у меня в голове, – может, они о чём-то узнали?..»
Но как они могли узнать? Как? Видели меня вместе с Чаком? Ну и что? А Елисея Петровича не могли они видеть. Не могли! Потому что он воображаемый.
Весь первый урок я ломал себе голову. А на перемене всё выяснилось.
Когда мы, впопыхах схватив свои вещи, перебегали из одного кабинета в другой, Туся Мороз не выдержала и зашептала, оглядываясь:
– Ой! Слу-у-уша-ай! Такое случилось! Такое случилось! Вчера после уроков Сурен по секрету сказал Лёне Монькину, знаешь, что? Ужас! Оказывается, Сурен по-армянски… знаешь, что? Муха! Представляешь? Муха! «По-вашему, – говорит, – муха делает «дж-ж-ж», а по-нашему – «с-с-с-с». Поэтому и произносится: с-сурен». Представляешь? А Игорь тебя при нём… всё время… Представляешь? Так неудобно! Игорь теперь тоже переживает. Ужас!
«Хи-хи!» – как-то само собой засмеялось у меня внутри. Так вот почему тогда Сурен странно посмотрел на меня и ничего не сказал!
Сурен – муха! Хо-хо!
Меня как будто окутала тёплая волна и подняла вверх.
Игорь переживает. Ну и пусть! Пусть переживает, карабас!
А я не переживал разве, когда он меня всё время Мухой дразнил?
Не переживал? Дж-ж-ж… Пусть ему теперь пожужжит! Пусть узнает, каково мне было! Пусть!
