Алексей Лукьянов - Миленький
– Нас могут застукать, и вы пожалеете.
– А могут не застукать, и тогда пожалеете вы. Решайтесь, или я буду распродавать коллекцию по одной фотографии уже без вашего участия.
В это время вернулась переводчица с бутербродами:
– Господин Хайтакер, красная икра!
Атташе поблагодарил и взял с тарелки бутерброд. Тут же появился министерский чин в новом пиджаке и красный как рак председатель горисполкома.
– Не скучали? – спросил чин. Похоже, он уже стравил все свое недовольство и теперь пребывал в самом приподнятом расположении духа.
– Мы икру едим, – ответила, жуя, переводчица.
– Я всегда говорил: чтобы не сболтнуть чего лишнего, рот должен быть занят, – чин подмигнул переводчице, и она чуть не поперхнулась.
Банкет продолжился. Алкоголь, наконец, всех расслабил, послышались смех, шутки, министерский чин с Маховиковым уже вовсю травили похабные анекдоты, держа друг друга за пуговицы.
Именно в этот момент в зале и появились Тамара Александровна и Таська. У Таськи на плече вместо ее сумки висела папка из двух листов оргалита.
– Тамарсанна! – громко воскликнул министерский чин и с распростертыми объятиями пошел через весь зал. – Где же вы пропадали? А кто это с вами? Сестра? Племянница?
Маховиков, увидев жену, подобрался. Выражение лица Тамары Александровны ему очень не нравилось.
– Томочка, дай я тебя поцелую! – громко объявил чин и попытался облапить женщину.
– Витя, пойди проспись, дурак пьяный, – сказала Тамара Александровна, ловко увернувшись в сторону. Сказала негромко, так, чтобы слышал только чин, и тот застыл на месте с разведенными в стороны руками.
– Тамара, в чем дело? – строго спросил Маховиков, едва жена подошла к нему. – Я тебя все утро жду! Где ты ходишь? И зачем ты ее сюда привела? Девушка, что у вас за вид? Что у вас с руками? Немедленно…
– Нет, Иваныч, у тебя тут определенно бардак. Как я буду докладывать наверх? – сварливо, но без скандала, сказал министерский чин, подойдя к супругам.
– Лейтенант, выведи постороннюю из зала, – попросил Маховиков у Спиридонова.
Словно хищная кошка, Степан мгновенно оказался рядом с Таськой и аккуратно взял ее за запястье.
– Пройдемте…
– Убери руку, не то закричу, – сказала Таська.
Выражение лица у нее один в один повторяло Тамару Александровну. Как будто обе недавно плакали, но тщательно привели себя в порядок.
Тут, совсем некстати, подошли и атташе с переводчицей. Атташе что-то спросил у Маховикова.
– Это ваши жена и дочь? – сказала переводчица.
– Э… да, это жена, а это… кхм… двоюродная племянница жены, – сказал Иван Иванович.
Таисия поздоровалась по-английски, поинтересовалась, как дела у господина атташе и как ему нравится в Советском Союзе.
– Уандерфул! – обрадовался мистер Хайтакер. – Что у вас с руками, мисс…
– Таисия, – представилась Таська.
– Таисия… – повторил атташе. – Так что?..
– Ехала на мотоцикле, неудачно затормозила, – соврала Таська. – Ничего страшного, до свадьбы заживет.
– О да, я знаю эту идиому! – обрадовался мистер Хайтакер. – Это за вами ехала «Скорая помощь»?
«Скорая помощь» он произнес по-русски, и Таська с Тамарой Александровной переглянулись.
– Нет, не за мной… – ответила девушка по-английски, а потом вполголоса сказала Спиридонову: – Миленький умер.
– Чего?! – хором спросили министерский чин и Маховиков. – Когда?!
– Сегодня.
– Простите, что вмешиваюсь, – переводчица едва поспевала за быстро говорящим американцем. – Вы говорите – «Миленький»? Это знаменитый Святослав Миленький? Я знаком с его работами. Что вы обсуждаете, мне очень интересно.
Маховиков с выражением искренней скорби сказал:
– Скончался ваш Миленький. Только что. – И порывисто обратился к Тамаре Александровне: – Как же это? Почему? Он же нестарый еще был, жить и жить…
– Я не понимать… – атташе вновь перешел на плохой русский. – Я думать, он давно умирать! У нас все думать, что он быть автор времен революция…
Таська сказала:
– Он жил здесь, около шести лет. Оставил после себя большое творческое наследие. Мистер Хайтакер, можем ли мы просить вас организовать мемориальную выставку Миленького в Соединенных Штатах?
Атташе стушевался:
– Оу… это есть неожиданное предложение в такой минута… но, полагать, это будет лучший способ помнить великий художник… ес, это решаемо. Но кто будет сопровождать выставка?
Тут снова вмешался чин:
– Стоп, машина. Я не понял, что здесь за панихида и о какой выставке идет речь. Вы об этих ужасных фотографиях, которые позорят весь Советский Союз?
– Нет, речь идет о картинах Миленького, его живописи и графике, – сказала Таська.
Она сняла с плеча папку и вытащила оттуда пять листов.
Атташе удивленно разглядывал то, чего он вообще не ожидал увидеть.
– А фотографий? – спросил он. – Фотографий ню?
– А фотографии недавно погибли в пожаре. Все, что Миленький когда-либо снял – и снимки, и негативы, – все сгорело, – ответила Таська.
Министерский чин непонимающе обернулся к Маховикову:
– Иваныч? Ты почему мне ничего не сказал? В Москве люди ждут, надеются! Большие люди! Скажи, что у тебя хотя бы немного в загашнике осталось!
По лицу Ивана Ивановича можно было понять, что в загашнике у него ничего нет.
– Твою же маму… – протянул чин. – Я фигею с тебя, Маховиков. У тебя же простая задача была – отбирать снимки и отправлять мне, неужели так трудно проконтролировать?! Не переводи это! – рявкнул чин переводчице. – Короче, Иваныч, сроку тебе до завтра. Или ты…
– Виктор Григорьевич, разрешите обратиться, – сказал вдруг Спиридонов.
– Что такое?
– В сторонку можно?
Недовольный Виктор Григорьевич отошел со Степаном к окну.
– Говори.
– Я по долгу службы изъял все фотографии Миленького до пожара.
– Что?! – Министерский чин ошалело посмотрел на лейтенанта.
– Они у меня в номере сейчас, полный чемодан. Если они вам так нужны, готов передать вам лично.
– Изъятие документально оформил?
– Никак нет. Да как оформить – свалка же, говнище кругом.
– Ровно через час доставишь ко мне. Только смотри, без этих ваших чекистских подъебок, я отбоярюсь в любом случае, а тебе за отсутствие ордера на изъятие голову открутят. Все понял?
– Разрешите просьбу?
Пока они разговаривали, Маховиков с Тамарой Александровной, Таськой, переводчицей и американцем обсуждали картины.
– По-моему, это мазня, – сказал Маховиков, отводя глаза от сверлящего взгляда супруги.
– Нет, что вы, – возражал Хайтакер, хотя, судя по его лицу, он был полностью согласен с Иваном Ивановичем.
Таська посмотрела на американца, и ей стало противно. Он ведь ничего в искусстве не понимает, Ван Гога от Гогена не отличит. Да и Виктор Григорьевич этот из министерства… Сразу стало ясно, как фотки Миленького за границу попадали. Им нужно не искусство, а имитация. Тяп-ляп, торгаши, а не ценители. Придумали историю про мертвого художника, который снимал обнаженку до войны. Продавали не искусство, а пустой фантик.
– Думаю, лучше будет, если за границей покажут керамику по эскизам Миленького, – сказала вдруг Тамара Александровна. – Это красиво, практично и всем понятно.
Иван Иванович оживился:
– Совершенно верно, Тамара Александровна! Мы с вами сейчас на наш керамический завод поедем, там такое! И все по эскизам Миленького! Правда, вся страна из его чашек пьет, из его тарелок ест!..
Маховиков все больше увлекался этой идеей, атташе рад был перейти на более нейтральную тему, к ним подошли чин со Спиридоновым, разговор оживился, все засобирались, Тамара Александровна сказала, что поедет со всеми на завод, иначе они чего-нибудь напутают.
Только Спиридонов вдруг вернулся и молча сунул Таське в руку фотокарточку.
А потом она осталась одна, если не считать официантов, сноровисто разбиравших то, что не было съедено.
17Когда Таська вернулась, то застала музейщицу с лопатой. Виктория Робертовна облачилась на манер Таськи – из одежды на ней была только блузка на голое тело и трусы.
– Как все прошло? – спросила Виктория Робертовна, утирая со лба пот. На ладошках ее багровели огромные мозоли.
– Как по маслу, – ответила Таська, прислонив папку к стене домика. Рядом она поставила авоську. – Никому его мазня не нужна, всем только баб голых подавай. Так что все останется у тебя в музее. А как утопленник?
– Сказали, что говно не тонет, – ответила Виктория Робертовна. – Оставили одеяло, чтобы закутать, и велели приглядывать первое время, чтобы рецидива не было.
– Пошли глянем.
Они вошли в домик. Миленький лежал с открытыми глазами там же, в углу, только закутанный в одеяло, как мумия. Увидев Таську с Викторией Робертовной, он застонал и отвернулся.
