Герман Матвеев - Тайная схватка
Они поднялись на палубу, прошли на нос и сели на бухту каната.
В это время просвистел снаряд и разорвался над Литейным мостом.
– Обстрел! Спустимся вниз? – спросил Бураков.
– А зачем? Далеко.
Стали наблюдать за разрывами. Снаряды летели над их головами и рвались где-то правее Невы.
– В район водокачки…
– Вот если бы в Неву… У меня лодка наготове.
– Зачем?
– Поехали бы глушеную рыбу ловить. Я позавчера здоровую лососку поймал.
Когда обстрел прекратился, Бураков достал пару карманных часов и передал их мальчику.
– Держи. Я хочу тебя предупредить, Миша, – начал говорить он вполголоса. – Конечно, мы тебя знаем и верим, но все-таки не лишнее сказать… Не забывай, что тебе поручили серьезное, ответственное, рискованное дело. Если армия воюет открыто, то мы воюем тайно. Кто кого перехитрит… Знаешь, ведь чтобы, скажем, построить Днепрогэс*, нужно много сил, средств и рабочих, а взорвать его может один человек… Ты вдумайся в это. Наш фронт очень трудный. Немцы много хитрых шпионов и диверсантов засылают. Это всё отборные головорезы. А найди-ка их в такой массе людей! Они прикидываются патриотами, и на лбу у них ничего не написано. Ты, конечно, все это знаешь…
– Да.
– Эти часы ты предложи Брюнету. Поторгуйся с ним. Проси за них по полторы тысячи. Скажи, что на рынке продашь за такую цену. Ну а потом уступи немного. Они будут спрашивать, где ты их взял. Придумай что-нибудь. Только попроще, а лучше не очень распространяйся. Они будут уверены, что ты их украл. Так и надо. Будь осторожен. Не вздумай их расспрашивать или навязываться со своими услугами, а тем более что-нибудь сам предлагать. Помни, что ты ничего не знаешь. Они должны сами посвятить тебя в свою тайну. Если они что-нибудь предложат, то сразу не отказывайся и не соглашайся. Скажи, что подумаешь. Потом мы посоветуемся и решим вместе, как поступить. Нам важно знать, что они тебе предложат. Может случиться так, что кто-нибудь из них проболтается. Старайся запомнить все, что они говорят. Еще раз тебе напоминаю: у них не должно быть и тени подозрения, что ты честный сын народа и хочешь разоблачить этих предателей. Если у них возникнут подозрения, то, во-первых, ты ничего не узнаешь, а кроме того, они не будут церемониться, постараются тебя уничтожить. Очень может быть, что они захотят тебя проверить. Тогда держись, не смущайся. Теперь ты понимаешь, какое мы тебе серьезное дело поручаем? Одно неосторожное слово – и все пропало. Приятелям своим ничего не рассказывай. Они вчера такой номер выкинули, что придется с ними вообще никаких дел не иметь. Я только что был у них. Это не игра в Пинкертонов*, Миша, а борьба не на жизнь, а на смерть.
– А что они сделали?
– Они сами расскажут.
– Если они самовольно что-нибудь натворили, я им за это голову отверну…
– Голову отворачивать не за что… Они хотели сделать хорошее дело, хотя об этом никто их и не просил. Во всяком случае, о своей задаче с ними не откровенничай.
– Я никогда им ничего такого…
– Ну как никогда… Про красный дом ты им рассказывал?
– Какой красный дом?
– На Международном проспекте, куда Семена Петровича проводил из Старой Деревни.
– A-а!.. Ну, так ведь мы вместе были… Они знали, – смущенно сказал Миша.
– Они знали только то, что им знать полагалось.
– Учту.
– Учти, учти. Вопросы есть?
– Если вы сказали все, что мне полагается знать, то я понял.
– Да, кажется, все, – усмехнувшись, сказал Бураков. – Значит, твоя задача – поближе сойтись с кем-нибудь из этой шайки и ждать… Ждать и наблюдать.
– С Шуркой Кренделем?
– С ним… Кстати, он тебе своим спасением обязан.
– А я вас тогда здо́рово свалил?
– Неплохо.
– Вы даже шатались, когда встали.
– Это я нарочно. Значит, вопросов нет?
– Есть один вопрос.
– Ну, говори.
– Как же их немцы хотят использовать?
– Ну, Миша, подумай сам, как могут немцы воров использовать. Одно то, что они занимаются кражей карточек, а значит, часть людей лишают продовольствия, это уже немцев устраивает… Но, конечно, кроме этого, задача у них есть особая…
– Наверно, шпионят или обстрелы корректируют.
– Вот это ты и выяснишь, – с улыбкой сказал Бураков.
– Значит, я вечером опять схожу к ним?
– Как условился, так и поступай.
– А до вечера что делать?
– Занимайся своими делами. Да, относительно звонков. Ивану Васильевичу теперь звони только в крайнем случае и маскируй разговор. Они могут следить за тобой. Условимся так: если ты звонишь «дяде Ване», чтобы тебе обед оставили, потому что ты опоздал, – значит, ты идешь на судно и у тебя есть важные сведения. Каждое утро я буду к тебе заходить. С телефонами сейчас трудно. Во всяком случае, звони только по необходимости.
– А по проводу могут подслушать?
– Все может быть. Разве ты можешь ручаться за то, что рядом не стоит враг?
Миша вспомнил плакат с мордой предателя и громадным ухом и невольно оглянулся.
– Не могу, – согласился он.
– Вот-вот… Фотография Горского у тебя?
– У меня.
– Давай сюда. Она больше не нужна.
Миша достал бумажник и вынул фотографию.
– У тебя записаны наши телефоны где-нибудь?
– Записаны.
– Уничтожь. Надо их держать в памяти.
– Я их помню, – сказал Миша, вырывая листок из записной книжки.
Он понял, для чего нужна эта предосторожность, и не расспрашивал.
– Брюнет может украсть у тебя бумажник и заинтересоваться номерами, – пояснил Бураков, протягивая руку на прощанье. – Ну, ни пуха ни пера!.. Не теряйся. Помни, что ты не один.
Стоя на борту, Миша долго провожал глазами уходившего по набережной Буракова. Мальчик, конечно, понимал, что выполняет скромную роль в общем деле борьбы. Встреча с Трифоновым в столовой, сведения относительно воровской шайки – все это говорило о том, что ведется большая невидимая работа советской разведки. Но то, что он был тоже маленьким полезным звеном в этой борьбе, наполняло гордостью его душу. Он сделает все, что в его силах, и если нужно, то и жизни не пожалеет.
Сбоку раздался знакомый голос, и, повернув голову, Миша увидел на набережной приятелей. Не спеша он спустился по трапу вниз и поздоровался.
– Притопали?
– Как дела, Миша? – небрежно спросил Вася.
– Дела, как сажа бела.
– Видал? – сказал Вася, показывая поцарапанные и распухшие руки.
– Подумаешь! Две царапины, – сказал Степа. – Ты лучше на мои посмотри.
– Нашли, чем хвастать.
– А ты спроси, где это мы поранились.
– И спрашивать не желаю.
– Почему?
– Знаю, что по глупости. Подрались или что-нибудь в этом роде…
– Ничего подобного. Ты только послушай…
И ребята начали наперебой рассказывать о своих вчерашних похождениях, о том, как их, в конце концов, выручил знакомый по огородам шофер Трифонов, как он подвез их на машине до дому, как сегодня приходил к ним Бураков и категорически запретил ездить в Московский район заниматься разведкой, пока не скажет.
– А знаешь почему? – спросил Степа.
– Что «почему»?
– Почему он приказал больше не следить за Горским, если мы его опять встретим?
– Почему?
– Потому что уже все сделано.
– Это вы и сделали?
– А то кто же?
У Миши зашевелилось ревнивое чувство. Захотелось их обрезать, чтобы они не задирали нос, объяснить, что они дураки и что после этого им нельзя доверять ничего серьезного, что ничего еще не сделано и главное впереди. Захотелось, хотя бы намеком, дать понять, что вот перед ним, Мишей, поставлена действительно сложная задача. Но он легко подавил это желание.
Помолчали.
– А ты что делал вчера?
Миша вяло рассказал, что он поймал рыбу.
– И всё? – удивился Вася.
– Всё… Вечером дрова пилили.
На этом разговор закончился, и Миша ушел на судно.
Ребята, не удовлетворенные отношением Миши к их похождениям, отправились неизвестно зачем на Невский проспект. Вчерашний случай все еще волновал их. Хотелось какой-то бурной деятельности, новых подвигов, но ничего такого пока не предвиделось. Нужно было ехать в подсобное хозяйство. За ними уже приходили одноклассники, но ребята решили еще один день остаться в городе.
Сразу после разговора с Бураковым они пошли к Мише, единственному человеку, с которым можно откровенно говорить, а между тем он встретил их прохладно.
– Что это с ним? – удивился Степа. – Какой-то сам не свой.
– Ему завидно, что в подвал попал не он, а мы, – решил Вася. – Или рыбиной хвастает… Подумаешь, лососка! Каждый бы поймал мертвую.
На Марсовом поле кое-где копошились огородники, снимая остатки урожая. За углом загремел трамвай. Ребята побежали на остановку и сели в третий номер. Народу ехало много, и почти все женщины.
Доехав до Невского, Степа предложил слезть, на двенадцатом номере вернуться домой и после обеда отправиться в подсобное хозяйство.
– Едем до конца, – возразил Вася. – Посмотрим на окошко, какая там куча-то была…
