Михаил Сухачев - Дети блокады
Из булочной Витька торопился, как только позволяли силы, ведь из всей семьи только он знал о прибавке хлеба. Мать уже два дня не отходила от постели Анны, которой с каждым днем становилось все хуже и хуже. Мальчик хотел быстрее обрадовать родных, и особенно Анну.
– Ма! Хлеба прибавили! – по возможности, громко сказал он.
Но мать и Галя, сидевшие около Анны, не шевельнулись. Витьке показалось, что они не поняли или не поверили ему.
– Честное слово, хлеба прибавили! Глядите, на сколько! Во кусища! – Он стал бережно разворачивать тряпицу.
– Тихо! Аннушка умирает, – остановила его мать.
Витька умолк и приблизился к постели сестры.
Анна была страшна не только в своей худобе. Из ее полуоткрытого рта в такт дыханию выходила струйка розовой пены. Это был единственный признак еще теплившейся жизни. Даже веки не двигались. Лицо приобрело серо-грязную окраску, как у египетской мумии, которую Витька когда-то видел в Эрмитаже.
Анна уже два дня не просила есть. Даже как могла сопротивлялась, когда Александра Алексеевна пыталась накормить ее или влить подслащенную воду. Витьке не верилось, что можно отказаться от пищи. Но сестра отказывалась.
Пузырьки перестали выделяться изо рта сестры, и мать тихо сказала:
– Отмаялась… – Потом подтянула простыню на голову Анны и перекрестила ее. – Подождем, когда вернется Ольга с работы, а потом уж… – Она не договорила.
Витька знал, что Анну надо перенести в прачечную либо на тротуар, к стене дома.
Ольга вернулась позднее обычного. Она еле вползла в комнату.
– Видно, я тоже отработалась, – тихо сказала она, садясь у двери. – Думала, не дотащусь до дома. Два раза теряла…
– Аннушка умерла, – перебила ее Галя.
– Отмаялась, – так же, как мать, сказала Ольга. – Наверное, теперь очередь за мной.
– Помогите ее зашить. – Александра Алексеевна пошла доставать простыню.
Мать и две дочери в течение двух часов с трудом управились со своей страшной работой.
– Может, на кладбище на санках довезем, а, Вить? – обратилась Александра Алексеевна к приткнувшемуся в углу, так и не раздевшемуся сыну. – Ведь если бросить, потом и не узнаем, куда пойти навестить ее, помолиться.
Все с надеждой посмотрели на мальчика.
Он не знал, что отвечать. Ведь до Волкова, самого близкого кладбища, страшно подумать – так далеко! Ему хотелось заплакать от бессилия и изнеможения, и мать догадалась об его состоянии.
– Ну ладно, Бог простит… Давайте оставим в прачечной.
Витя притащил санки. С трудом они переложили на них тело Анны и с еще большим трудом вытащили их на улицу.
В прачечной трупами было завалено все помещение. Несколько покойников уже лежало возле незакрывающихся дверей.
Александра Алексеевна стояла в раздумье, с понуро опущенной головой.
– Ма, потащим на Волковку, – потянул ее за руку Витя.
Мать зашла предупредить дочерей, и они тронулись в долгий скорбный путь.
Шли тихо, молча.
На углу Расстанной и Лиговки Александра Алексеевна остановилась:
– Давай отдохнем. – И она опустилась на сугроб.
Сын сел рядом. Они прижались друг к другу. Так было теплее и удобнее сидеть. Санки стояли напротив. Легкий снег уже успел толстым слоем покрыть тело сестры, сровняв впадины, образовавшиеся на простыне от лица, шеи, провалившегося живота. Теперь она больше походила на снеговика, уложенного на детские санки. Только волочившиеся ноги не были покрыты снегом.
– Ма, может, смести снег? – робко предложил Витя, надеясь, что мать пожалеет его и не согласится. Ему очень не хотелось шевелиться.
– Не надо. Телу ее уже не холодно, а душа нашла пристанище.
– Где? – без большого любопытства спросил он.
– Ну, где надо, – неопределенно ответила мать и перевела разговор на другое: – Гляди-ка, простыня на пятках протерлась. Старая материя.
– Ма, хорошо, что мы все-таки отвезем ее на Волковку. Валеркину соседку, тетку Евлампиху, на второй день крысы так объели, что не узнать. – Мальчик замолк, прикрыл глаза и вдруг почувствовал, что начал как будто растворяться. Это было приятное состояние, в то же время не похожее на сон. Когда он засыпал, то что-то видел во сне, что-то чувствовал. А тут, как сахар, просто растаял…
Сколько времени прошло, он не знал. Первые слова, дошедшие до его сознания, были сказаны проходившей мимо женщиной:
– Голодный обморок. Обычное явление. Им, подросткам, приходится хуже всех. Растущий организм требует питания, а они даже детской карточки не получают.
Мать пыталась поднять его. Стоя перед ним на коленях, она подсовывала руку под голову сына.
– Ма, я еще полежу! – умоляюще попросил Витя.
– Вставай, сын. Не надо лежать: замерзнешь. Пойдем потихоньку.
Они снова двинулись в путь. Виктор заметил, что мать старается тянуть сильнее, чтобы ему было легче идти. В другое время он бы воспротивился. Но сейчас чувствовал, что не может не только тянуть, но и идти.
Вдоль ограды Волково кладбище до самых ворот и дальше было завалено трупами. На санках, листах фанеры и железа люди один за другим везли трупы.
Стоговы подтащили санки с телом Анны к длинному широкому рву, наполовину уже заваленному покойниками.
– Давай здесь положим, рядом. Сил нет стаскивать туда, – предложила мать.
Они отвязали тело, положили на землю и сели на санки.
Уже начинал густо синеть короткий декабрьский полдень, а с ним усиливался мороз.
– Ма, пойдем: ноги стынут, – сказал Витя, хотя самому очень не хотелось вставать.
– Эх, не уходить бы отсюда, чтоб не возиться вам потом со мной. Совсем немного осталось ждать. Слава богу, полвека прожила – видно, хватит. Жаль вас…
– Ма, ты что? Ты что говоришь?! А ну пойдем. Хлеба прибавили. Я слышал, скоро еще прибавят. Говорят, немца начали гнать от Ленинграда. Знаешь, сколько всего навезут? Ужас! Вот тогда наедимся! Вставай!
Но с матерью что-то случилось. Она несколько раз пробовала встать, но снова бессильно опускалась на санки.
– Витя, возвращайся домой один, оставь меня здесь, – еле слышно прошептала она. – Обещаю: отдохну немного, а потом догоню тебя.
Но Витька все понял. Он заплакал, потом твердо сказал:
– Хорошо, давай отдохнем вместе. Без тебя я домой не пойду!
…– Ну слава богу, дотащились, – сказала мать, когда из-за угла улицы показался их дом. – Ты обо мне-то не говори девчонкам.
Вечером зашли Валерка Спичкин и Борька Угольков.
– Грошевы ходили на Бадаевские склады за жженкой, – рассказал Спичкин, – меня посылают завтра. Пойдем?
– Не, я не могу больше ходить, – покачал головой Витька. Он чувствовал такую усталость и равнодушие ко всему, даже к еде, что заранее отказывался от такого лакомства, как жженый сахар. – Там же охрана. Помнишь, как нас турнули оттуда месяц назад?
– Так это месяц назад. А теперь там и забора даже нет: сожгли.
– Пойдем, Витька, – прошепелявил Борька, как старичок. У него от цинги выпали передние зубы.
У Витьки тоже качались зубы, особенно по утрам. Это даже было приятно и небольно. Он с удовольствием раскачивал их языком.
Утром друзья все-таки зашли за ним и уговорили пойти на склады.
Собственно, складов уже не было. Даже то, что не сгорело во время пожаров после нескольких бомбежек, было разобрано на дрова. Территорию покрывал толстый слой недавно выпавшего первозданно чистого снега. На том месте, где когда-то стояли складские помещения с сахаром, копошились скрюченные фигурки людей.
Некоторые ковыряли крепкую, как гранит, землю ножами. Кое-где раздавался стук топорика.
Ребята выбрали участок и ногами расчистили снег. Валерка отковырнул кусочек земли и положил в рот. Остальные терпеливо ждали, что он скажет.
– Кажись, сладкая, улыбнулся Валерка, а потом добавил: – И немного горькая.
Сосед мальчиков, пожилой мужчина, каждый комок земли немедленно отправлял в рот. Потом, тихо подвигав челюстями, тут же сплевывал. Стоящая рядом стеклянная банка его была пуста.
Виктор принес с собой стамеску и молоток, и работа его шла быстро.
Едва старый чайник наполнился кусками земли, Витька передал свой инструмент Валерке. Потом они вдвоем помогли Борьке.
…Мать растопила принесенную землю, процедила через марлю черную, как нефть, жижу. В основном горькая, она тем не менее чуть сластила и отдаленно напоминала привкус леденцов.
Но зато размоченные в ней кусочки дуранды принимали совершенно неповторимый вкус довоенной коврижки.
Глава 13
Эльзу Виктор не видел давно, с тех пор как опубликовали постановление Ленгорисполкома о прикреплении ленинградцев к определенным магазинам. Пожаровы отоваривались на Расстанной. От Валерки он слышал, что Эльза жива.
И вот теперь они встретились по дороге к Обводному каналу. Оба тащили санки с привязанными кастрюлями, чайниками, бидончиками.
– Как ты? – спросил Витька. – Как мама? Что слышно от Сергея Яковлевича?
Эльза тихо всхлипнула:
