Ольга Степнова - Тень секретарши Гамлета
Разные люди смеялись над разными анекдотами.
Маргарита Петровна не смеялась ни над какими. Она видела в них исключительно одной ей ведомый подтекст, как правило – невеселый.
– А то и за три месяца вперед заплатить, – закончила свою мысль хозяйка.
– Как избежать изнасилования в темном переулке толпой негров? Бросить им баскетбольный мяч! – Сева сел и босыми ногами поймал тапки.
– Значит, не сможете, – как всегда, нашла свой невеселый подтекст в анекдоте Маргарита Петровна. – Значит, никак.
– У вас есть счет в банке? Есть, но он не в мою пользу! – подтвердил Фокин ее опасения очередным анекдотом.
– Ваш счет не в мою пользу, Всеволод Генрихович, – вздохнула хозяйка и ушла.
Севка встал и понюхал связку чеснока.
Все было плохо.
Предстояло есть чеснок, искать чужие трусы и весь день носить спортивный костюм. И все это – даром.
При всем его оптимизме Севке захотелось завыть.
Мысль, что Маргарита Петровна может поискать другого жильца – такого, который легко заплатит за два, а то и за три месяца вперед, усугубляла депрессию.
Сева очень дорожил комнатой, которую снимал в частном секторе за небольшие деньги. Он считал, что лучше снимать офис в центре, а комнату на окраине, чем наоборот. Конечно, хорошо бы и то и другое – в центре, но даже в наилучшие времена, когда от клиентов отбоя не было, он жмотился на оплату жилья. Что ему, холостому оболтусу неполных тридцати лет, в сущности, нужно от собственного угла?
Выспаться да поесть.
Остальное – работа. Если она есть, конечно. А если нет, то ожидание работы в офисе. Так зачем платить дважды?! В качестве жилья Севу вполне устраивала дешевая комнатушка в частном доме, где удобства на улице.
Фокин умылся в огороде дождевой водой из бочки, отыскал среди немногочисленных шмоток тренировочный костюм, съел пару зубчиков чеснока с черным хлебом, выпил кофе, потом подумал и съел еще зубчик, решив, что кофе нейтрализует требуемый запах. Затем он замазал черным лаком передний зуб, создав видимость его отсутствия, сел на велосипед и поехал к свидетелям.
Депрессуха назойливой мухой жужжала возле правого уха, вызывая раздражение у в общем-то жизнерадостного и веселого Фокина.
Прежде чем пойти по указанному адресу, Фокин прицепил велосипед к дереву и внимательно осмотрел двор.
Райончик был так себе – спальный. Представить смешно, что в этом муравейнике из плотно натыканных пятиэтажек могла гостить жена банкира Говорухина. Впрочем, с первым размером груди ей в Монте-Карло точно делать нечего…
Рядом с детской площадкой располагался «турник» для выбивания ковров, а недалеко от него по старинке тянулись веревки для сушки белья. Ветер трепал на прищепках чьи-то разномастные носки и носовые платки.
«Каменный век», – подумал Севка, но тем не менее отметил, что незаметно спереть с веревки белье очень трудно – кругом гуляют мамаши с детьми, а за окнами близлежащих домов наверняка прячутся граждане, любящие наблюдать, что происходит на улице.
Нужная квартира находилась на втором этаже, и окна ее выходили прямо на веревки с носками. Как Вася вычислил, что именно здесь должны находиться свидетели, Сева не понял, но ему на это было плевать. Сказано поговорить, источая чесночный запах, он и поговорит. Исключительно из уважения к прошлым и будущим заслугам Лаврухина перед частным сыском.
– Мужики! – завопил Сева, едва дверь начала открываться. – Я сосед ваш из соседнего дома! У меня покрывало с веревки сперли! Новое совсем покрывало, бабка его крестиком в сорок шестом году вышивала! Вечером сушить повесил, утром вышел – фиг вам, а не покрывало висит! Носки, платки всякие, а покрывало – тю-тю! Может, на видеокамеру скинемся, мужики, чтоб спокойно жилось, а?! И домофоны во всех домах забабахаем! Поддержите меня, мужики… – Севка поперхнулся темпераментной речью, потому что «мужиками» оказались две прехорошенькие девчонки лет двадцати. Брезгливо морщась от запаха чеснока, они словно курочки топтались возле двери – в халатиках, в тапочках, с нежными лицами, которые не успели накрасить.
Из квартиры на Фокина пахнуло ароматом свежезаваренного чая. «Тьфу, леший!» – ругнулся он про себя. Его мужские позиции перед красотками были безнадежно утрачены.
– Мы квартирантки, – сказала одна из них. – Мы скидываться на ваши видеокамеры и домофоны не будем.
– Но ведь прут и прут, – пробормотал Севка, стараясь дышать в сторону. – Что ни повесишь, все прут…
– Да плюньте вы на свое покрывало! – воскликнула та квартирантка, которая была погрудастее.
– Плюньте! – поддержала ее та, что поглазастее. – Если его еще ваша бабушка вышивала, то ему как минимум сто лет в обед.
– Покрывало дрянь, конечно, – согласился Фокин. – Только у одной дамочки тут недавно трусики с лифчиком сперли, так вот они полторы тысячи евро стоили. Слыхали про такое происшествие?
– Проходите, – неожиданно пригласила его глазастая.
– Через порог нельзя разговаривать, – поддержала ее грудастая.
Фокин тяжко вздохнул и, проклиная свой спортивный костюм, а в особенности лаврухинский чеснок, прошел на уютную кухню, где на плите, весело посвистывая, закипал чайник. Присев на табуретку, Севка почувствовал, что портит собой интерьер этого девичьего гнездышка.
– Я Маша, а это Даша, – представилась глазастая. – Мы тут всего месяц живем. Учимся в институте, а квартиру снимаем. Сами посудите, дорогой сосед, какой нам резон на видеокамеры и домофоны скидываться, если это не наша квартира?! Пусть хозяйка платит, если ей надо, а ей не надо, потому что она большей частью в Америке живет.
– И потом, – вмешалась Даша, – ну кто в наше время белье на улицу сушить вывешивает?! Ну зачем?! Это в советские времена принято было, а сейчас – наркоманы, маньяки, пьяницы, трудные подростки и эти, как их… фетишисты. Да они за копейку убьют, не то что бабушкино раритетное покрывало стащат!
– Абсолютно с вами согласен, – закивал Севка. – Сушить свои причиндалы на улице – дурной тон и плебейство. Я сделал это первый и последний раз, просто покрывало надоело, не знал, как от него избавиться.
Девчонки дружно захохотали – хорошенькие такие курочки, каждую из них он взял бы к себе в секретарши. У Севки существовал единственный критерий женской красоты – взял бы он девушку в секретарши или не взял.
Этих бы – взял. Сразу обеих, но на одну ставку. Тем более что контакт с ними уже был налажен, несмотря на мерзкие треники с оттянутыми коленками и чесночный аромат изо рта.
Девчонки расселись вокруг него, одна забралась с ногами на подоконник, другая пристроилась возле стола. Не стыдясь своего черного зуба, Севка широко улыбнулся и спросил:
– Нет, ну ладно, я не знал, как от старья избавиться, но как эта краля догадалась такие дорогие вещички на улицу вывесить?
– Это ее бабка по старинке белье сушить повесила, – засмеялась Даша. – В тазике постирала хозяйственным мылом эксклюзивные кружева и повесила полторы тысячи евро на веревочку возле дома. А что? Раньше всегда так делали. Только белья такого дорогого не носили. Внучка-то у бабки – жена самого банкира Говорухина!
– Вот была бы хоть одна захудалая камера на весь двор, вора бы быстро поймали, – подтолкнул Сева свидетельниц для дачи так называемых «показаний».
Девчонки переглянулись, вздохнули и вдруг в один голос признались:
– Это мы белье сняли.
– Как?! – опешил Фокин. – Сперли, что ли?! Ни за что не поверю. Там размерчик не то чтобы ваш, – сболтнул он лишнюю информацию.
– Да нет, – вздохнула Маша, сидевшая на подоконнике, – ничего мы не перли. Сначала видим, лифчик с трусами потрясающей красоты висят. Поудивлялись, поахали, посмеялись, а потом… – Девчонки вопросительно переглянулись, словно решая, довериться соседу из соседнего дома или нет. – А потом такой дождь пошел! – продолжила Маша. – Да не просто дождь, а ливень с градом и ветром. Все, у кого вещи на улице сохли, повыскакивали, простыни свои поснимали и домой убежали. А белье дорогое все висит и висит, вот-вот ветер его сорвет и унесет…
– Значит, все-таки ветер, – пробормотал Сева.
– Что? – не поняла Маша.
– Я говорю, и ветер зашвырнул бельишко Говорухиной в вашу открытую форточку?
– Нет, конечно! – обиделась Маша. – Ну что вы за ерунду несете? В разгар ливня раздался телефонный звонок, и бабушка, – слышите вы, соседский сосед, – ба-буш-ка этой самой Говорухиной сказала еле слышным, умирающим голосом: «Нелечка, сними Жанкины труселя с веревки, а то буря их на мелкие кусочки порвет и по белу свету разнесет. Сними, дорогая, очень тебя прошу. У меня давление подскочило, «Скорая» приехала, на носилки меня уложили, в больницу увозят. А Жанна по магазинам шляется, приедет – убьет меня на хрен и за труселя, и за бурю… Она ж знает, что я все всегда на улице сушу». Бабка отключилась, мы в окно глянули – и правда у дома напротив «Скорая» стоит. А Неля – это хозяйка наша, у которой мы комнату снимаем. Значит, бабулька ей позвонила, не зная, что та в Америку укатила, и попросила внучкино белье спасти. Ну что мы, звери, что ли?! Вышли, белье сняли, дома просушили и в надежное место спрятали. Только Говорухина за ним не пришла. Она в полицию о краже заявила, представляете?! У бабульки инсульт приключился, она без сознания в реанимации лежит. И что же теперь получается?
