Януш Корчак - Кайтусь-чародей
Все в Польше станут богатыми. А потом и китайцы, и эскимосы. Что-то он будет делать сам, наколдует, а что-то купит за деньги. И у всех будет работа и заработок.
На десерт Кайтусь съел сладкую, сочную грушу, а потом по винтовой лестнице поднялся на башню и стал смотреть на город.
Справа королевский замок стережёт карабкающиеся вверх дома, в которых загораются и гаснут звёздочки окон. Золотыми искрами отражаются в воде фонари бульваров.
Кайтусю захотелось взглянуть в бинокль: он увидел на берегу маленькие тёмные точки – людей.
И тут он вспомнил, как во время школьной экскурсии на пароходике играла музыка.
А почему бы не попробовать? Прямо сейчас. Почему бы не приветствовать Варшаву музыкой?
Кайтусь дважды произнёс приказ. И Варшава услыхала небывалый концерт.
Остановились автомобили, чтобы не мешать. На улицах и площадях замерли прохожие. Открылись окна. Знатоки говорили потом, что первый раз в жизни слышали такое великолепное исполнение.
А чародей Кайтусь спустился по крутой железной лесенке в ванную комнату, снял рубашку и стал мыться душистым мылом.
– Сасан адан ра? – спрашивает негритёнок.
– Не понимаю.
– Может быть, господину принцу помочь?
– Не надо. Иди спать.
Кайтусь неожиданно рассмеялся. Ему вспомнилось, что он, когда был маленький, сказал маме: «Если бы я был волшебником, то сделал бы так, чтобы никогда не нужно было мыть шею и уши и чистить зубы». Четыре дня и три ночи провёл Кайтусь у себя в замке. В город выбрался всего раз.
Хлопнул он в ладоши – появилась моторная лодка. Кайтусь сел в неё, надел шапку-невидимку. Но в городе был он недолго. Ему больше нравится у себя в саду. Добавил он там беседку, велел петь птицам. У него есть собака, кролики, ёжик (как у Робинзона). Стену он сделал ниже, чтобы не закрывала вид на город. Да и зачем крепостная стена, если никто не нападает? И в комнатах он всё время что-то меняет, улучшает, переставляет. Придумывает, какую новую неожиданность приготовить на вечер, что устроить в воскресенье.
У Кайтуся интересные книжки, и он их читает, но время от времени отрывается, потому что разные важные мысли приходят в голову.
Когда и где появиться в первый раз? На острове, в королевском замке, на балконе в театре, на площади, в ратуше или, может, во время процессии по улицам города?
Что сказать, какую произнести речь?
Его речь будет короткой.
Во-первых, он попросит прощения за всё, что натворил, когда был легкомысленным мальчишкой, и пусть каждый скажет, какой потерпел ущерб и чего за это хочет.
Потом пригрозит врагам Польши, чтобы не вздумали из зависти напасть на неё или причинить какой-нибудь вред. Предложит им немножко подождать. Он постарается, и всё будет хорошо.
Странно ему только, что газеты ничего про него не пишут, будто забыли или вообще не знают.
«Когда я делал глупости, они печатали чрезвычайные выпуски, а про концерт ни словечка не написали».
Ну прямо как в школе. Все начинают кричать и ругаться, если что-то пропадёт или сломается, или окно разобьют, или чернила прольются. Если день прошёл спокойно, о нём вообще не говорят. Зато стоит произойти какой-нибудь неприятности, сразу поднимается крик. Можно подумать, будто лень и невнимательность куда важнее, чем прилежность и старательность.
Не знает Кайтусь, что газетам запретили писать про него. Но скоро, бедняга, он об этом узнает.
Во второй вечер, кроме музыки, Кайтусь устроил танцы на стене и на террасе. Был прекраснейший балет при свете бенгальских огней и живые картины.
А в третий вечер он показывал кино на огромном экране, чтобы можно было смотреть издалека. Долго варшавяне стояли на берегу. Даже детям разрешили позже лечь спать.
«Пусть получают удовольствие», – думает Кайтусь, радуясь, что у него всё так здорово получается.
Но вот весь четвёртый день Кайтусю было не по себе. Как будто он предчувствовал что-то скверное. Предчувствовал, что произойдёт ночью.
Голова болит. Унылый, сонливый, бродит Кайтусь по саду. Грустными глазами смотрит на него негритёнок. Собака лизнула Кайтусю руку, положила голову на колени. Даже Висла словно бы медленней течёт. Не хочется Кайтусю вкусных кушаний, стоящих перед ним на фарфоровых и серебряных тарелках.
Собрались на берегу люди. Ждут. Наконец разошлись по домам. Сегодня миллионер, видать, не в настроении. А может, надоело ему?
– Господская милость – кисельная сытость, – ворчат, расходясь, люди. – Надо было предупредить, чтобы напрасно не ждали. Нет, завтра уж я сюда не пойду, очень мне нужна его музыка. Полиция обязана запретить, а то детей дома не удержать – перестали учиться и простужаются.
«Завтра пойду в школу, – думает Кайтусь. – Трудная жизнь у чародеев. Устал я. Надо отдохнуть. А может быть, я заболел? Интересно, а чародеи вечно живут? В книжках они всегда старые, а вот умирают они или нет, там не пишется».
И в этот вечер Кайтусь рано лёг спать. И очень скоро уснул.
Вдруг… В ночной тишине – залп. Пушечный выстрел. Что-то сверкнуло, грохот раздался. Задрожали стёкла.
Вскочил Кайтусь. Хочет зажечь свет – не загорается. Бежит к двери – она заперта.
Второй, третий залп. Остров ходуном ходит.
Кайтусь подбежал к окну.
Прогремел одиночный выстрел. Видит Кайтусь: снаряд летит прямо в окно, но внезапно замирает в воздухе. Нельзя ни секунды мешкать. Кайтусь решает выскочить в окошко, разбивает рукой стекло. Видит – из руки кровь течёт: порезался.
С шумом распахиваются двери.
– Беги!
Кайтусь бежит.
Взрыв! Сыплются кирпичи. Кайтусь уже на лестнице. Уже на лужайке. Холодно: он ведь не успел одеться.
Кто-то коснулся его кончиком жезла, и вот Кайтусь уже одет.
– Сюда! Быстрей! Здесь!
Кайтусь почувствовал толчок, подумал, что падает в воду.
Нет, сидит в моторке. Она качнулась и поплыла.
Грохот, взрывы. Как будто лишь сейчас все снаряды попали в остров.
Темно. Только вода журчит.
Лишь теперь Кайтусь окончательно проснулся и пришёл в себя. Кто стрелял? Кто испортил свет? Кто закрыл двери и кто их открыл? Две неведомые силы вступили из-за него в бой: одна хотела погубить, другая – спасти.
Кайтусь вышел на берег. Затопил лодку. Увидел силуэты двух солдат-кавалеристов.
«Хочу, желаю: шапку-невидимку. Желаю, велю: шапку-невидимку».
В один миг Кайтусь исчез. И вовремя, потому что тут же на то место, где он стоял, упал луч электрического фонарика.
– Слышал? – спрашивает солдат товарища. – Кто-то тут причалил к берегу.
– Слышал, да только никого нет.
– Да, ни лодки, ни человека.
В это время большой армейский прожектор осветил Вислу, принялся обшаривать берега.
– Гляди-ка. Начисто снесли и остров, и замок. Жаль, красивый был.
– Красивый. А мне вначале казалось: не попали.
– Да как тут не попасть? Видишь, пусто, как будто ничего не было. Остров – это тебе не аэроплан и не корабль. Навели прямо на башню. Артиллерия у нас хорошая.
– Уничтожили чародея.
– А ты веришь, что он был чародей?
– Да вроде учёные так говорят. Или пришелец с другой планеты, или чародей. Сержант рассказывал.
– А по мне, так не надо было его трогать. Сидел он себе спокойно – играл, пел, людей веселил.
– Это не моего ума дело. Начальство лучше знает. А помнишь, как он мост дыбом поставил и деревья повыворачивал? Никогда не известно, что такому в голову взбредёт…
– Можно было бы ему объяснить. Польше бы пригодился чародей.
– Нет уж. Попасть к такому в кабалу…
– Сержант рассказывал, что наши не хотели стрелять, но немец упёрся.
– Утопили, и ладно.
– А вдруг не утопили? Ежели он чародей, то мог спастись и теперь начнёт мстить.
– Это не моего ума дело. Начальству видней.
И поехали они дальше.
«Так, значит, это наши в меня стреляли? Нет, мстить я не стану. Уеду лучше отсюда в чужие страны», – подумал Кайтусь и, сгорбившись, побрёл по берегу.
Глава 11
Совещание в Женеве. Учёные советуются. Волшебство или не волшебство? Неизвестный Икс
Кайтусь не понял, о каких учёных идёт речь. Он ведь не знал, что происходило в мире после его озорных проделок, а газеты молчали, потому что держалось всё это в тайне.
Дело в том, что власти решили усыпить бдительность Кайтуся: пусть он считает, будто безнаказанно может выкидывать свои волшебные штучки.
У каждого иностранного государства в Варшаве есть свой посол. Он обязан сообщать обо всём, что происходит в Польше. Точно так же и у Польши есть свои послы во всех странах.
И вот английский, немецкий и французский послы послали телеграфом донесения.
Немецкий посол телеграфировал своему правительству:
