Анастасия Баталова - Тонкие струны
– В каком смысле? – спросил он, изображая интерес. Кирилл думал в этот момент о своём, но его нельзя было винить: на работе возникли определённые трудности и, досадуя и тревожась по этому поводу, он не мог переключить мысли ни на что другое.
– Просто ничего, – ответила Добби, – вот ты сейчас поцеловал меня – и ничего, вот я сейчас обниму тебя, – она встала и, приблизившись к Кириллу, прижалась к нему, – тоже ничего, как к столбу подошла или к дереву. Так быть не должно. Это неправильно. Кажется, я тебя не люблю…
– Да что с тобой сегодня, детка? – удивлённо пробормотал Кирилл. – На солнце перегрелась что ли? Или гормональный перекос какой? С вами это иногда случается…
– Нет никакого перекоса. Я просто ничего не чувствую. – упрямо и сухо повторила Добби, уже зная, что разговор ни к чему не приведёт.
– А с чего ты вообще взяла, что должна чувствовать что-то особенное? Кто тебе сказал, будто любовь – это какие-то ощущения? – спросил Кирилл непривычно строго. – Да будет тебе известно, детка, любовь – это логика. Вот скажи, находишься ли ты в безопасности рядом со мной? Тебе удобно, комфортно? Тебя удовлетворяет как мы проводим вместе время? Тебе весело? Интересно? Нам хватает денег?
Добби пожала плечами. Всё вышеперечисленное её вполне устраивало. Кирилл, судя по всему, подходящий партнёр для неё. Ей вполне хорошо с ним. Они ужинают по вечерам дома, рассказывая друг другу как прошёл день, или ходят куда-нибудь, в кино, в ресторан или в паб, заказывают коктейли или закуски, обсуждают культуру, политику, общих знакомых, беззлобно подшучивая над ними. У них с Кириллом сходные точки зрения по очень многим вопросам и даже совпадают вкусы в музыке и в еде, что весьма удобно в быту.
Немного поразмыслив обо всём этом, Добби произнесла:
– Да, Кирилл, пожалуй, ты прав. Будем считать, что я перегрелась на солнце. У нас всё хорошо. Так и должно быть.
– Вот и славно, – сказал он, и снова чмокнул ещё в макушку, – давай ужинать, я голодный.
Добби загремела посудой.
– Почему ты сегодня позже, чем обычно, – спросила она, хотя это и не слишком её волновало.
– Да так, ерунда, – махнул рукой Кирилл, – сперва нужно было кое– что обсудить, а потом коллега в кино затащил, у него билет был лишний, спросил – пойдешь, ну я и решил сходить, расслабиться немного… На "Фантом". Может слышала?
– У нас в офисе только о нем и говорят. Ну и как?
Кирилл разочарованно покачал головой.
– Туфта, – резюмировал он, – хоть и лидер проката, а такая туфта, прямо обидно, что время потратил, целых два часа жизни прошло – сидел-сидел, а так ничего и не понял.
– О чем хотя бы? Я только трейлер видела…
– Мистика. Один мужик, самый обыкновенный мужик, не бедный и не богатый, не дурак и не ума палата, ну вот как мы с тобой, среднестатистический, всю жизнь хотел банк ограбить, обидчикам своим отомстить, сбежать ото всех и жить себе потом на острове припеваючи, с бабой любимой, да всё никак не мог решиться, смелости у него не хватало. Баба любимая замуж тем временем вышла за другого, обидчики успеха добились, на бабло поднялись, а он всё сидел, ручки сложив, и стенал, как жизнь его бесцветна и уныла. А потом, откуда ни возьмись, появился второй мужик, точь-в-точь как первый, двойник, он это ограбление преспокойно совершил, обидчиков всех прокатил ловко, бабу любимую быстренько в оборот взял, от мужа увёз, ну а менты, естественно, сели на хвост тому, который ничего не делал, а сидел себе и тихонько мечтал. Ну, а дальше понеслось: погони, перестрелки, как это у них обычно бывает…
– А в конце? – чуть напрягшись, спросила Добби.
– Ничего особенного. Один из мужиков умер.
– Как?
– Весьма странно. Просто взял и растворился в воздухе. Компьютерные спецэффекты.
– Который из двух?
– Да не понял я. К концу фильма их было уже не различить. Перепутались они, пока от ментов бегали.
5
Добби лежала в темноте с открытыми глазами. Она задалась целью вспомнить, когда и при каких обстоятельствах, пусть даже это было очень давно, она испытывала настоящие чувства.
… В неподвижном теплом воздухе душно пахло черемухой. Её опавшие лепестки собирались в выбоинах на асфальте как снег. Тихий переулок был пуст, и это наполняло Добби сладостным беспокойством. Оно нарастало внутри, подобно звукам музыки из приближающегося автомобиля. Это – его дом. Второй подъезд. Она догадалась, куда именно выходят окна его квартиры, как сыщик, (адрес она узнала, тайком заглянув в классный журнал) и теперь иногда приходила сюда, перед занятиями или после, когда успевала, ненадолго (он, разумеется, об этом не знал), приходила, чтобы просто побыть там, где он, урвать себе кусочек его неба, глоток запаха его черемухи…
Внезапно дверь подъезда (как раз второго!) отворилась. Добби испуганно встрепенулась, метнулась в сторону и притаилась за плотной стеной акаций.
Вышел Михалыч: размеренным и чуть самодовольным шагом красивого парня, с сумкой через плечо и свисающей с губ неприкуренной сигаретой. Щелкнула зажигалка. Он прошёл так близко от Добби, что она ощутила, как всколыхнулся черемушный воздух с плывущим в нем маревом табачного дыма. И в этот момент большая птица, очнувшись у неё под сердцем, сильно взмахнула крыльями…
Это был выпускной класс. Добби перевернулась на другой бок. Сон не шёл к ней. Она думала о том, что уже много лет прошло с тех пор, как птица её сердца затихла навсегда, будто её пристрелили, или, быть может, просто никто не может разбудить её, кроме того единственного заклинателя птиц, которого она всегда выбирает сама.
…Закончилась выпускная ночь, и небольшая группа одноклассников облюбовала две сдвинутые скамейки на бульваре под сенью сочной листвы. Вчерашние школьники распивали купленную тайно от родителей и учителей бутылку шампанского, наливая пенистую жидкость в бумажные стаканчики с надписью Happy Birthday, что было весьма символично.
Добби сидела на скамейке с ногами, обхватив заостренные девичьи колени, без туфель. Она смотрела на Михалыча не отрываясь и уже почти не стыдилась этого.
Ведь через какие-нибудь полчаса, когда все устанут и начнут расходиться, ей суждено расстаться с ним навсегда, школа закончена, у каждого теперь своя дорога, и хотя номер телефона, так же как адрес, украдкой подсмотренный в классном журнале, Добби помнит наизусть, позвонить ему она не решится никогда, разве только если будет война, и несколько зажигательных бомб упадут одна за другой на крыши соседних домов, тогда, быть может, она всё-таки осмелится дрожащими от волнения пальцами набрать эти семь цифр, и, приставив словно дуло пистолета телефонную трубку к виску, пережить гудки, чтобы напоследок снова услышать этот голос, от которого в позвоночнике натягивается тонкая, непостижимо тугая струна, а тело как будто бы разом теряет вес и плотность, превращаясь в чистую звенящую дрожь…
Кроме шампанского была ещё пепси-кола, тёплая, липкая, уже почти лишённая газа. Допив её, смятую бутылку бросили на росистую траву.
Михалыч давно заметил, как смотрит на него Добби, но, несмотря на некоторое самодовольство по этому поводу, он никогда не думал о ней как о ком-то особенно важном в его жизни, женского внимания ему всегда хватало с лихвой, он знал девушек гораздо более смелых и…раскрепощённых. А Добби… Что Добби? Большие испуганные глаза цвета сухого асфальта.
– Давайте сыграем в бутылочку, – предложил кто-то из ребят.
– О-кей. Только на какие поцелуи играть будем? Взасос?
– А все умеют?
– Я не умею, – сказала Добби и покраснела.
– Ну тогда будем играть на простые поцелуи-чмоки, – великодушно согласился идейный вдохновитель.
Нашли кусок фанеры, положили его на примятую траву. Завертелась бутылочка. Юноши и девушки поначалу нерешительно подходили друг к другу, коротко соприкасались губами: одни – подчёркнуто формально, другие – с показной неохотой, ёрничая и хихикая, а некоторые – даже вполне темпераментно.
Настала очередь Добби. Застыв, она напряжённо следила за бутылкой, как следит за волчком игрок, поставивший последнее. Вращение постепенно замедлялось. Синяя пробка мучительно тянула время, ползла из последних сил, пока, наконец, не остановилась, указав прямо на Михалыча. Добби слегка подалась вперёд, намереваясь встать. Сердце её стучало где-то в горле.
– Нет, – запротестовал Михалыч, отчего-то побледнев, – только не с ней!
– Да брось ты, это же просто игра, давай, – пытался его уговорить кто-то, – это же ничего не значит…
– Нет, – короткое слово упало как камень в прохладный неподвижный воздух.
Добби чувствовала себя так, словно ей в лицо плеснули ледяной водой. Ему противно. Он брезгует. В носу у неё защекотало. Она готова была расплакаться от унижения.
Игра продолжилась, но в ней как будто бы что-то сломалось. У всех резко упало настроение, многим захотелось спать. Те, кто хотел, целовались уже без всякой игры, и, утратив в конце концов остроту и смысл, она прекратилась.
