Джон Стейнбек - О мышах и людях. Жемчужина (сборник)
А она все вырывалась, и в глазах у нее застыл ужас. Тогда он встряхнул ее, все больше сердясь.
– Не кричите, – сказал он и снова встряхнул ее. Она забилась как рыба. А потом вдруг затихла, потому что Ленни сломал ей шею.
Он посмотрел на нее и осторожно отнял ладонь от ее рта.
– Я не хотел сделать вам больно, – сказал он. – Но Джордж рассердится, ежели вы будете кричать.
Она не отвечала, не двигалась, и тогда он склонился над ней. Он приподнял ее руку, потом отпустил… Сперва он как будто был только удивлен. Потом прошептал со страхом:
– Я чего-то натворил. Я опять чего-то такое натворил.
И стал забрасывать труп сеном, покуда не завалил до половины.
Со двора донеслись крики, двойной удар подковы. И тут Ленни впервые подумал о том, что происходит там, на дворе. Он присел на корточки и прислушался.
– Я и впрямь чего-то натворил, – сказал он. – Не надо было мне этого делать. Джордж рассердится. И… он сказал… спрячься в кустах и дожидайся меня. Он рассердится… В кустах дожидайся меня. Так он сказал.
Ленни повернулся и взглянул на мертвую, полузаваленную сеном женщину. Щенок лежал рядом с ней. Ленни взял его в руки.
– Я его выброшу, – сказал он. – И без того худо…
Он сунул щенка за пазуху, на четвереньках подполз к стене и поглядел сквозь щель на игроков. Потом ползком обогнул ближнее стойло и скрылся.
Солнечные полосы поднялись теперь высоко по стене, конюшня была залита мягким вечерним светом. Жена Кудряша лежала навзничь, прикрытая сеном.
В конюшне было тихо, и на всем ранчо царила предвечерняя тишина. Даже звон подковы и крики игроков, казалось, стали глуше. Сумрак постепенно окутывал конюшню, хотя на дворе было еще совсем светло. В отворенную дверь влетел голубь, покружил под потолком и снова вылетел на волю. Из-за крайнего стойла вышла овчарка, длинная, поджарая, с тяжелыми, отвисшими сосцами. Не дойдя до ящика, где лежали щенки, она почуяла мертвечину, и шерсть у нее на загривке встала дыбом. Она заскулила, на брюхе подползла к ящику и прыгнула в него, к щенкам.
Жена Кудряша лежала, полузаваленная сеном. Ожесточенность, тревога, тщеславие – всего этого как бы не бывало. Она стала теперь такой милой, такой простой, и ее личико казалось нежным и юным. Нарумяненные щеки и накрашенные губы оживляли его, словно она лишь задремала. Локоны, похожие на колбаски, разметались по сену вокруг головы, губы были приоткрыты.
Как это иногда бывает – время вдруг на миг остановилось, замерло. И звон смолк, и движение прервалось, и длилось это много, много долгих мгновений.
Потом время ожило и медленной поступью двинулось дальше. Лошади забили копытами в своих стойлах, и зазвенели уздечки. Голоса снаружи стали громче и звонче.
Из-за крайнего стойла послышался голос старика Плюма.
– Ленни, – позвал он. – Эй, Ленни! Ты здесь, что ли? Я придумал еще кое-чего. Мы могли бы, Ленни… – Старик Плюм появился из-за крайнего стойла. – Эй, Ленни! – позвал он снова и вдруг остановился как вкопанный. Он потер культей седую щетину на щеке. – Я не знал, что вы здесь, – сказал он жене Кудряша.
Она не откликнулась. Тогда он подошел ближе.
– Негоже вам тута спать, – сказал он укоризненно; потом подошел вплотную и…
– О Господи! – Он беспомощно огляделся и потер подбородок. Потом резко повернулся и выбежал из конюшни.
Конюшня давно уж вся ожила. Лошади били копытами, фыркали, жевали соломенную подстилку и звенели уздечками. Вскоре Плюм вернулся.
Следом за ним поспешал Джордж.
– Так чего такое ты хотел мне сказать? – спросил он.
Плюм указал на лежащую женщину. Джордж в недоумении уставился на нее.
– Чего это с ней такое? – спросил он. Потом подошел поближе и сказал, как Плюм, слово в слово: – О Господи!
Он опустился рядом на колени и приложил руку к груди женщины. Когда же он наконец встал, медленно и с трудом, лицо у него было каменное, а взгляд застывший.
– Кто ж это мог сделать? – спросил Плюм.
Джордж взглянул на него пустыми глазами.
– Ты что, не понял разве? – спросил он. И Плюм сразу смолк. – Я должен был это предвидеть, – сказал Джордж, беспомощно озираясь. – В душе я чувствовал, что так оно и будет.
– Что ж нам теперь делать, Джордж? – спросил Плюм. – Что же делать?
Джордж ответил не сразу, после долгого молчания.
– Вот что… Надобно рассказать… им всем… Надобно поймать его и посадить под замок. Нельзя дать ему улизнуть. Ведь этот дурак разнесчастный вскорости помрет с голоду. – Тут он сам попытался ободрить себя: – Может, его не тронут, просто посадят под замок, и всех делов.
Но Плюм воскликнул взволнованно:
– А по-моему, надобно помочь ему сбежать! Ты не знаешь Кудряша. Кудряш захочет его линчевать. И забьет насмерть.
Джордж пристально смотрел, как шевелятся губы Плюма.
– Да, – вымолвил он наконец. – Да, Кудряш так и сделает. И другие тоже.
Тут он снова взглянул на мертвую женщину.
А Плюм заговорил о том, что волновало его больше всего прочего:
– Но мы с тобой все одно купим ранчо, ведь правда, Джордж? Переедем и заживем там, ведь правда, Джордж? Ведь это правда?
Но еще прежде, чем Джордж ответил, Плюм потупил голову и уставился в пол. Он сам все понял.
Джордж сказал тихо:
– Сдается мне, я предвидел это с самого начала. Сдается мне, я предвидел, что этому никогда не бывать. Он любил слушать про это, и я сам поверил…
– Стало быть… все кончено? – спросил Плюм с тоской.
Джордж не ответил. Помолчав, он сказал:
– Поработаю до конца месяца, получу свои полсотни долларов да закачусь на всю ночь к девочкам. Или буду сидеть в бильярдной до тех пор, покуда все не разойдутся по домам. А потом вернусь и буду вкалывать еще с месяц и получу еще полста монет.
Плюм сказал:
– Он такой славный. Никогда не думал, что он может такое натворить.
А Джордж все смотрел на женщину.
– Ленни сделал это без умысла, – сказал наконец Джордж. – Он частенько, бывало, натворит чего-нибудь, но всегда без умысла. – Джордж выпрямился и повернулся к Плюму. – А теперь слушай. Надо сказать им всем. Они, известно, его изловят. Тут уж ничего не поделаешь. Может, они его не убьют. – И он обронил с ненавистью: – Я не дам им убить Ленни. Слушай, ты. Они могут подумать, будто и я в этом деле замешан. Сейчас я пойду в барак. А малость погодя ты выйдешь и скажешь всем про нее. Потом приду и я, будто ничего не видел. Сделаешь это? Тогда никто на меня не подумает.
– Само собой, Джордж, – ответил Плюм. – Само собой, сделаю.
– Ну и ладно. Тогда обожди маленько, а потом выбежишь и скажешь так, будто только что ее нашел. А я пойду в барак.
Джордж повернулся и быстро вышел из конюшни.
Старик Плюм проводил его взглядом. Потом беспомощно поглядел на женщину, и вся его досада вдруг излилась в словах.
– Ты, потаскуха разнесчастная, – сказал он со злобой. – Добилась своего? Теперь небось рада? Все знали, что с тобой не миновать беды. Какой от тебя был толк? И теперь нету толку, дрянь ты паскудная, задрыга. – Он всхлипнул, и голос его задрожал. – А я мог бы работать на огороде и мыть посуду для друзей. – Он помолчал, потом продолжал заученным тоном, снова повторяя те же слова: – А ежели приедет цирк или будет бейсбольный матч… мы пойдем туда… скажем: «К чертям работу», – да и пойдем. Ни у кого не будем спрашиваться… У нас будет и свинья, и куры… а зимой… пузатая печка… и дождь… И мы будем сидеть у печки…
Глаза его затуманили слезы, он потер культей щетинистую щеку, повернулся и побрел к двери.
Шум игры смолк. Послышались удивленные крики, быстрый топот ног, и в конюшню ворвались люди: Рослый, Карлсон, молодой Уит, Кудряш и Горбун, который держался позади всех. Потом вошли Плюм, а последним – Джордж, Джордж успел надеть свою синюю куртку, застегнулся на все пуговицы и низко надвинул на лоб черную шляпу. Мужчины, обогнув крайнее стойло, в полумраке отыскали глазами убитую и остановились.
Потом Рослый тихонько подошел и пощупал у нее пульс. Он коснулся пальцами ее щеки, подсунул руку под вывернутую шею. Когда он выпрямился, все, толпясь, подступили ближе. Чары были разрушены.
Кудряш взъярился.
– Я знаю, чьих рук это дело! – заорал он. – Того здоровенного сукина сына! Кроме его, некому! Ведь все остальные играли в подкову.
И он начал все пуще себя распалять:
– Ему от меня не уйти! Вот только возьму ружье! Своей рукой пристрелю мерзавца! Кишки ему выпущу! За мной, ребята!
Он в ярости выбежал из конюшни.
Карлсон сказал:
– Побегу возьму револьвер, – и выскочил вслед за ним. Рослый медленно повернулся к Джорджу.
– Видать, это и взаправду Ленни сделал, – сказал он. – У нее шея сломана. С Ленни такое станется.
Джордж не ответил, только кивнул. Шляпа его была надвинута низко, на самые глаза.
– Может, это случилось, как тогда, в Уиде – помнишь, ты рассказывал, – продолжал Рослый.
Джордж снова кивнул. Рослый сказал со вздохом:
