Юлия Кузнецова - Парижский паркур
Дяденька заверещал по-итальянски, и его слова никак не напоминали «Белла» и «Беллиссима».
– Ты что? – удивилась Ника, подбегая ко мне и оттаскивая от дяденьки.
– Ника... Я клянусь... Он сам вырвался...
Я огляделась, и меня пронзило током с ног до головы. На набережной через дорогу стоял мотоциклист. Он медленно снимал шлем. Не знаю, как я догадалась, кто под ним будет скрываться, но через секунду я увидела бледное лицо и рыжие бакенбарды. Это был он. Человек-оборотень из самолета.
Он направился к светофору, чтобы перейти дорогу к музею. К нам.
– Харри ап, хани! – Ника дернула меня за руку, и по ее лицу я поняла: она наконец-то испугалась его.
Мы побежали в противоположную сторону, сквозь очередь, на нас вопили на разных языках, Нику даже кто-то ткнул зонтиком, но она крепко держала меня за руку и волокла через забор из людей, а мои ноги все слабели с каждым шагом, и мне казалось, я слышу его голос в голове: «Стой... остановись... дождись меня».
– Не дождется! – неожиданно крикнула Ника и затащила меня в первый попавшийся вестибюль метрополитена.
Там, у хлопающих дверей, через которые сновали люди, мы отдышались. Я все не могла отвести взгляда от лестницы – боялась увидеть там сначала черные джинсы, потом черную куртку и шлем в руках, а потом и бледное лицо с бакенбардами.
– Думаешь, он нас нарочно выслеживает? – прошептала я Нике.
– Не знаю. Но вид у него точно как у психа.
– Я тебе говорила, он оборотень!
– Я не верю во всю эту чушь, – отрезала Ника, – но он явно что-то нехорошее задумал. Может, он хочет нас киднепить? Дэди предупреждал меня о том, чтобы я остерегалась слишком прилипчивых бойзов во Франции. Пойдешь к ним в гости, а они – хоп! И в рабство тебя продадут.
Мы обе помолчали, с ужасом прокручивая в голове слова отца Ники.
– А вот и картинка в тему, – сказала Ника и ткнула наманикюренным ногтем в стену за моей спиной. Там висел плакат с анонсом фильма «Глаза Джулии», и изображено женское лицо с завязанными глазами. Меня передернуло.
– Гильерм Моралес, – прочла я вслух имя режиссера.
– Ты на продюсера посмотри, – кивнула Ника, – Гильермо дель Торо. Даже страшно представить, что там у бедной Джулии под повязкой. Вот уж кто псих на все сто, так это Гильермо дель Торо. Видела его «Лабиринт Фавна»?
– Видела его «Приют», – ответила я, снова содрогаясь. – Пошли отсюда, а? Только не надо ничего есть... Мне сейчас кусок в горло не полезет.
– Я и не собиралась ничего есть, – гордо ответила Ника. – У меня две страсти, ты забыла? Еда и шопинг!
– Но шопинга-то на сегодня хватит? – с надеждой спросила я, кивая на пакеты с логотипом д’Орсе.
– Хани, ты крейзи?! Шопинг еще и не начинался. Харри ап, галери Лафайет ждет нас!
Оставшийся вечер я провела в кафе на диванчиках галери Лафайет, среди унылых папаш с колясками, замученных шопингом бабушек, разглядывающих мозоли на пятках, и детей, перемазанных шоколадом, с визгом гоняющихся друг за другом между столиками. В общем, всех тех, кого достал шопинг, но кто вынужден дожидаться своих мам и подруг (в моем случае), пока они истратят все денежки на туфли, часы и шляпки.
Я рисовала потихоньку то сердитого карапуза, просящего у бабушки кусочек торта с витрины, то восторженную девочку, которой купили какие-то побрякушки, то двух возмущенных русских тетенек, которые подсчитывали что-то на калькуляторе и вскрикивали каждую секунду: «Не может быть! У нас эти платки дороже в два раза! Надо всем пойти накупить!» Но радость от того, что я снова рисую, уже поблекла.
«Никогда не понимала, зачем людям столько барахла», – с тоской думала я, а сама все оглядывалась – не вынырнет ли из-за угла мой преследователь с рыжими бакенбардами?
Глава 11,
в которой я отказываюсь от расследования и иду на тренировку, где становлюсь свидетелем чего-то очень важного
Ночью я не могла спать – болело все. Кроме пальцев. Я поворочалась и в четыре утра с кряхтеньем поднялась с кровати. Ника не шелохнулась: ее здорово утомил вчерашний шопинг, она даже забыла поужинать вечером. А я забыла забрать из-под стола фонарик. Если он еще там.
Попробовала потянуться – больно. Присесть – тоже. Ну и ну...
Я пошарила рукой на тумбочке, и мне попались только те растянутые штаны, в которых я ходила на тренировку.
Тоже сойдет, лучше, чем в пижаме, гулять по дому. Я взяла толстовку, телефон и выползла в коридор. Спустилась в гостиную, залитую лунным светом. Подошла к столу, с трудом присела на корточки и принялась шарить руками под столом, стараясь не оборачиваться на клетку с застывшим попугаем, прекрасно вырисовывающуюся на фоне окна, за которым ярко светила луна.
Фонарика, конечно, не было. Я сунула руку в карман, чтобы достать телефон и посветить им под столом, и вдруг...
– Are you looking for this one?[42] – раздался шепот с лестницы, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не заорать.
Как бледно-розовое привединие, Доминик стояла на лестнице и освещала лицо фонариком. Моим фонариком. Освещенное снизу, ее лицо, особенно выражение глаз и пухлые щеки, приобрело какой-то зловещий оттенок.
Я кивнула.
– Have you found it?[43] – спросила я.
– No. Madame.
Доминик объяснила, что вчера утром она спустилась в гостиную и обнаружила там мадам с фонариком в руках. Мадам улыбнулась при встрече и попросила передать фонарик темноволосой русской девочке.
Я протянула руку, но Доминик не спешила.
– It seems, – прошептала она, оглядываясь на дверь комнаты мадам, – it was charmed[44].
– Charmed?[45] – переспросила я.
– Yeah... Do you know «Harry Potter»? I think Madame can use magic[46].
Я больше не могла смотреть в ее круглое, освещенное фонарем лицо и знаком предложила перейти на кухню. Там я достала из холодильника молоко, которое купила накануне, налила в чашку и приготовилась слушать рассказ Доминик. Она устроилась на подоконнике и с расширенными глазами рассказала мне о том, что мадам иногда одна кружится по комнате, будто танцует, под музыку и без, а еще (она сама видела!) залезает на свой письменный стол с ногами и швыряет оттуда бумажные самолетики! И они долго-долго кружатся по комнате. Как будто они с моторчиком. А самое главное волшебство мадам – она печет по утрам прекрасные крепы и подает их с мороженым и кленовым сиропом.
– I don’t think it’s black magic[47], – покачала я головой, впрочем, думая то же самое и о самолетиках.
Но Доминик пожаловалась, что не знает, откуда мадам берет ингредиенты. Я хотела ей сказать, что у нее-то в шкафчике вообще один лук, но передумала. Чтобы печь блинчики, нужны яйца, сахар, мука, а в холодильнике нет ничего, кроме моего молока и десяти видов французского сыра, купленного Никой вчера.
– Maybe she keeps the ingredients in her room?[48]
Но Доминик покачала головой. Судя по всему, тема еды ее так интересовала, что она проверила и комнату мадам. Мда, загадочно.
– Yesterday... – начала я, а потом подумала, что не знаю, как по-английски «пепельница», и просто поманила Доминик рукой, снова возвращаясь в гостиную. Доминик освещала путь моим фонариком.
Я указала ей на пепельницу, но она была пуста. Тогда я показала на фотки дядек, под которыми вчера нашла письма, но теперь под фотографиями лежало что-то другое. Доминик посветила, и я снова еле подавила возглас изумления.
Под рамками фотографий дядек лежали наши собственные фото! Сделанные «полароидом». На них мы спали.
Мысли зароились в моей голове. То есть мадам приходила, пока мы спали, и сфотографировала нас. Зачем?!
Доминик только скорбно покачала головой. Наверное, в душе радовалась, что ее фотографии тут нет. Мне захотелось уйти из дома мадам. Что-то зловещее исходило и от двери в ее комнату, и от фотографий, и даже от фонарика. Наверняка старая ведьма его заколдовала. Иначе зачем ей настаивать, чтобы Доминик передала его именно мне?
Я снова поманила Доминик, на этот раз мы вышли на крыльцо.
– Listen! – прошептала она, – don’t you want to investigate this case? Like a real detective? You know, like Sherlok Holmes or miss Marple...[49]
Я покачала головой. Как ни странно, мне совершенно не хотелось расследовать дело мадам. Во-первых, мне хватило вчерашней погони оборотня за нами. Я в Париж отдыхать приехала. И папа меня просил ни во что не влезать. Во-вторых, раньше я расследовала дела, которые со мной лично никак не связаны. А тут еще неизвестно, до чего доведет такое расследование... Не хотелось бы стать чучелом в гостиной мадам.
В общем, я отказалась, сославшись на боль в мышцах. Доминик посоветовала мне сделать растяжку, а у самой в глазах явно горела мысль о расследовании.
Я удивилась, как же мне не пришло в голову сделать растяжку. Пойду-ка я сейчас на детскую площадку. Вдруг и трейсера там встречу своего?
– I’ll do it myself, – решила Доминик, – I’ll be Sherlok Holmes and I’ll investigate this case[50].
– Thanks, Dominique. Keep me informed. And good luck![51]
Я с облегчением отошла от крыльца домика мадам, перепрыгнула через большой ком земли, валявшийся на дорожке, в предрассветной темноте напоминавший дохлую кошку, и вдруг хихикнула. Просто представила себе нашу пухлую американку в клетчатой шляпе с трубкой во рту. Ну, настоящий Шерлок. Надо будет нарисовать.
