Иван Василенко - Артёмка (сборник)
Коля кончил рассказывать и весело спросил:
– Ну как? Попробуем? Роли я взял напрокат в театре, мизансцены записал, когда смотрел спектакль, декорации сделаем. Неужели нам «Леса» не поднять?
– Правильно, – подтвердил Алеша. – Хватит водевили разыгрывать, клоунов из себя строить.
Гимназисты заговорили все сразу, и все соглашались с Колей. Петька, оттопырив толстую губу, сначала молчал, потом почесал в затылке, вздохнул и уныло сказал:
– Куда нам за «Лес» браться! Это пьеса трудная. Артемка не думал вмешиваться в разговор, а тут его будто подбросило чем-то. Он и сам не заметил, как у него вырвалось:
– Ну и пусть трудная! Зато пьеса какая! Ему все трудно!
Все удивленно оглянулись. Петя строго погрозил пальцем.
– Это что за чудак? – еще сильнее сдвинул Коля брови. – Ты к кому?
– К вам. Вы ж режиссер?
– Ну?
– Вот и дайте мне, роль. Я тоже буду играть. Гимназисты засмеялись.
– Да ты кто такой? – опять спросил Коля. – Где ты учишься?
– Я? Я не учусь. То я раньше учился, а, теперь уже кончил…
– Университет, – подсказал толстяк. Артемка взглянул на него и ничего не ответил. Все с веселым любопытством рассматривали Артемку.
– А что ж ты сейчас делаешь? – продолжал спрашивать Коля. – Чем занимаешься?
– Починяю ботинки, калоши заливаю. Могу и новое делать. Мастерую.
– Так что же тебе вздумалось на сцене играть? – удивился Коля.
– А вам чего вздумалось?
Ответ всем понравился. Алеша даже в ладоши хлопнул.
– Молодец! – воскликнул он. – За такой ответ дать ему роль.
А Артемка подумал: «Это, наверно, про него говорил Попов».
– Ты уже играл где-нибудь? – спросил гимназист с усиками.
– А то как же! В цирке.
– Рыжего! – прыснул толстяк.
– Ну чего ты до меня цепляешься? – не выдержал Артемка. – А сам ты что умеешь? – Он состроил глуповатое лицо и передразнил: – «Ба, знакомые все лица!»
Гимназисты громко и дружно засмеялись. Это Артемку ободрило:
– Я в пантомиме играл прошлым летом, видели? А так, чтобы слова говорить, еще не пробовал.
– Ну ладно, – сдерживая улыбку, сказал Коля, – когда будет подходящая роль, мы тебе дадим. Как тебя зовут?
– Артемка, Артемий, значит. А когда будет подходящая роль?
– Не знаю. Когда-нибудь будет… Раздавай, Сеня, роли.
Мальчик, у которого было испуганное лицо, вскочил и схватился за тетради.
Роль ханжи Гурмыжской дали бледной гимназистке Нюре, наушницы Улиты хорошенькой Наде, веселого Аркашки – Алеше Лунину. Благородного трагика Несчастливцева решил играть сам Коля. Петька получил роль купца Восмибратова. Леночка почему-то не пришла, и роль Аксюши послали ей на дом.
Подняли занавес, расставили на сцене стулья, и репетиция началась.
Об Артемке забыли. Он сидел на скамье для публики, чуть в сторонке от гимназистов, и смотрел так, будто на сцене показывали фокусы: с жадным любопытством и недоверием. То, что два дня назад он видел в настоящем театре, его околдовало. Такое, думал он, могли сделать только самые настоящие актеры, о которых рассказывал Пепс.
Вдруг Коля повернулся, нашел Артемку глазами и поманил его пальцем.
«Что такое? – подумал Артемка. У него замерло сердце. – Может, роль даст?»
Он поднялся со скамьи и, стараясь не спешить, хоть его так и толкало вперед, подошел к подмосткам. Коля нагнулся и шепотом попросил:
– Сбегай-ка в лавочку, тут вот, на углу. Купи «Ласточку» – десяток.
Артемка взял гривенник и пошел к калитке. Он нашел лавочку, купил коробочку папирос, на глянцевой крышке которой раскинула свои острые крылышки белоголовая ласточка, и поскорей вернулся назад: ему ничего не хотелось пропускать в репетиции.
Но только он сел на прежнее место, подошел Сеня:
– Ты был в лавочке?
– В лавочке.
– Квас там есть?
– Есть.
Гимназист вынул кошелек:
– Сбегай купи две бутылки.
– Четыре, – поправил другой гимназист и протянул, в свою очередь, Артемке монету.
«Это как же так? – подумал Артемка, выходя опять на улицу. – Лакей я им, что ли?»
Он принес запотевшие бутылки холодного кваса, поставил их на скамью перед сценой и отошел в сторонку. Из флигеля вынесли стаканы. Хлопнула пробка, над горлышком зазмеился белый дымок. Толпясь и толкаясь, гимназисты окружили бутылки. Пили под шутливые тосты и смех. Но, когда взялись за последнюю бутылку, ее выхватил Петька и, гогоча, как гусак, побежал в глубь двора.
– Отнять! – воинственно крикнул Алеша Лунин и понесся за Петькой.
Несмотря на тучность, тот бежал быстро и легко, и Лунину пришлось трижды обежать двор, прежде чем толстяк споткнулся и повалился в траву. Лунин отнял бутылку, брызнул из нее Петьке в лицо и бегом вернулся к товарищам:
– Добытое в бою вдвое вкусней! Все потянулись со стаканами:
– Алеша, капельку! Алеша, глоточек!
– Вот тебе капелька, вот тебе глоточек, – разливал Алеша по стаканам. Петька, не подставляй, все равно не получишь. Ну и жадный ты! Немыслимо!.. Нюра, ваш стакан. Не стесняйтесь.
Когда последний глоток был выпит, кто-то тихо и смущенно сказал:
– А Артемке?
У Артемки появляется надежда
Прошло две недели, а Артемка все еще был чужим среди гимназистов. И не то чтобы они нарочно им пренебрегали – нет, после случая с квасом ему оказывали даже внимание: за руку здоровались, угощали грушами, предлагали закурить. Но интерес он возбуждал только в одном отношении: просто было забавно, что мальчишка-сапожник, может и неграмотный вовсе, тоже хочет на сцене играть. В Артемке видели чудаковатого парня и, задавая вопросы, всегда смотрели на него выжидательно смеющимися глазами: не брякнет ли что-нибудь уморительное?
На репетициях Артемка сидел в стороне от других и молчал.
Иногда к нему подходила Леночка и спрашивала:
– Ну как? Нравится вам наша игра?
У нее были карие теплые глаза, и смотрела она ласково и внимательно.
Артемка прятал под скамью босые, в серой пыли ноги и хриплым от смущения голосом отвечал:
– Да… нравится…
Петька над Леночкой подшучивал, но она не обращала внимания.
Подходил и Алеша Лунин. Этот больше расспрашивал, как Артемка живет и много ли зарабатывает. И то, что Артемке казалось обыкновенным – например, что он живет в будке и сам себя кормит, – Алешу удивляло и вызывало к Артемке уважение. Но к его упорному желанию играть на сцене Алеша тоже относился как к чудачеству.
Как-то Артемка пришел на репетицию, а во дворе – никого, только ходят по сцене куры да носами о пол стучат. Артемка сел на скамью перед сценой и принялся ждать.
Время шло, а гимназисты не приходили. Артемка решил, что репетиция отложена. Он опасливо посмотрел в сторону флигеля – не смотрит ли кто из окна – и взобрался на подмостки Ему уже давно хотелось походить по сцене, посмотреть, как оттуда все выглядит Стоя у самого края сцены, он подумал: «Да тут куда легче! В цирке на тебя со всех сторон смотрят, а тут что! Тут только с одной!»
Он опять глянул на флигель, потом ударил себя кулаком в грудь и гулким «басом», как в бочку, заговорил, подражая Коле:
– «Тетенька Раиса Павловна, у вас только и родных, что я да Аксюша: она уже больше не попросит, а мне приданого не нужно Я бедный труженик, но если бы у меня были деньги…»
Тут вдруг брякнула щеколда, и в калитке показалась Леночка, а за ней гимназисты.
Артемка охнул, кубарем скатился со сцены и забрался под подмостки. Там, еле дыша, он и просидел, пока не кончилась репетиция.
Спектакля Артемка ждал, как праздника, и в этот день явился па Сенную еще засветло, когда не только публика, но даже исполнители не все были в сборе, Алеша Лунин выглянул из-за занавеса и позвал:
– Иди сюда, посмотри, как мы гримируемся. Переодевались и гримировались артисты за сценой, под открытым небом. Два густых куста сирени служили естественной перегородкой между артистическими «комнатами». На ветках сирени артисты развешивали и принадлежности своего гардероба.
Артемке уже по цирку был знаком острый запах грима и лака, которым приклеивают бороды и усы, и теперь он с удовольствием опять ощутил его.
Коля-режиссер сидел перед зеркалом и кремом мазал лицо. Увидев Артемку в зеркало, он, не оборачиваясь, сказал:
– А, и ты тут! Ну-ка, помоги Сене поставить павильон, а то, видишь, мы заняты.
Весь вечер Артемка бегал то за кулисы, то в публику. В антрактах он прибивал к декорациям деревянные откосы, опускал сверху падуги, перетаскивал мебель. Потом забирался на акацию, и, сидя над головами публики, жадно смотрел на сцену.
За время репетиций он выучил всю пьесу наизусть и теперь мысленно подсказывал гимназистам их роли. Если кто из исполнителей пропускал слова или комкал их, Артемка морщился и тихонько крякал. Невольно он сравнивал игру гимназистов с игрой актеров настоящего театра, и ему было обидно, что гимназисты говорят ненатуральными голосами и так ходят по сцене, будто их ноги спутаны веревками.
Но, когда на сцене появлялся Коля, Артемка забывал, что сидит не в настоящем театре, и сам того не замечая, отражал на своем лице всю мимическую игру гимназиста.
