Павел Автомонов - Каштаны на память
— Ты слышишь меня? — шептал Живица, склонившись над лицом Рубена. — Что же я хлопцам скажу, когда выйдем сегодня на берег Днепра? Как же я не уберег тебя? — Он взял его руку в свою. — Артур! Выживи еще раз! А?.. Выживи…
Живица упрашивал друга выжить, будто это зависело от Артура. А жизнь Артура Рубена висела на волоске с первых минут войны. Много раз он стоял уже одной ногой за последней чертой жизни. Но всегда находил выход, и смерть отступала перед его мужеством, солдатской сметкой и неодолимым желанием бить врага.
— Артур! — позвал и подполковник Майборский, положив руку на плечо Живицы.
— Он уже не слышит…
Два танкиста сняли с танка брезент и положили на него убитого Артура. Им помогал Терентий. Танкисты не оставляют своих погибших товарищей на поле боя — берут их на танки с собой, чтобы потом похоронить.
Надевая танкошлем, Майборский сказал танкистам:
— Положите убитого партизана на мой танк. — Комбриг закашлялся, ибо ветер пригнал сюда от горящих немецких бронетранспортеров и автомашин целые тучи черного дыма.
9
С востока доносилась пулеметная стрельба. Небо периодически вспыхивало от осветительных ракет. Там фронт. Там всеми силами враг стремится задержать продвижение советских частей, цепляется за клочки земли, чтобы побольше увезти награбленного, угнать с собой людей, скот. После разгрома партизанами гарнизона в Хоцках и рейда танкистов Майборского у берега образовалась неширокая полоса, освобожденная от оккупантов. Эту ситуацию и использовал генерал Шаблий, дав по радио сигнал форсировать Днепр силами партизанских отрядов.
Переяславцы подтащили к берегу два десятка дубов, шесть понтонных лодок, а со дна реки в эту ночь подняли затопленный паром деда Романа. Палуба на нем так и не успела просохнуть, она была скользкой, кое-где поросла водорослями. И весь паром в ночной тьме поблескивал как-то таинственно. В этом сооружении было нечто сказочное, ибо оно вынырнуло со дна, где пролежало целых два года, служа пристанищем для рыб и раков.
К Оленеву один за другим подходили командиры групп и докладывали, что бойцы готовы отчалить.
— Хорошо. Сейчас двинемся! — кивнул Оленев.
— Слушай, друг! Тебе же на лодке, когда начнется стрельба, будет нелегко… с одной рукой, — обратился к Оленеву Андрей.
— Вот именно. С одной рукой! А это уже что-то да значит! Мы только что похоронили Артура, а три месяца назад Перелетный и Вассерман схватили мою Надю, повезли куда-то за Днепр.
— Вассерман свое получил! — вмешался Терентий Живица. — Может, ты, Ваня, остался бы на этом берегу наших встречать, генерала Шаблия. А уж потом…
— Вот именно!.. Еще выскажется старшина Колотуха — и вас будет трое, а я один! — с иронией заметил Оленев.
— Я уже давно для тебя не старшина. Разве кого-нибудь из вас можно в чем-то переспорить? Вы же все, как быки, упрямые! — сердился Максим Колотуха, а потом махнул рукой. — Твое дело. Держись только, Иван, за палубу, ее хорошо отполировали русалки, танцуя на своих хвостах.
— Зачем подобные разговорчики? Нас же люди слышат! — решительно, с обидой предупредил Оленев.
— Что, товарищи пограничники? — спросил командир переяславцев, сняв фуражку и вытирая рукой пот с бритой головы. — Рация будет с нами?
— На всякий случай, — ответил Андрей.
— Но случай предстоит не «всякий», а очень важный, ответственный, и Оленеву надо бы остаться на левом берегу, — сказал командир переяславцев. — Там же несколько сот человек из пленных, которых мы освободили. У них уже сейчас работы по горло. Нужно снести к берегу из села все, что может плавать: колоды, доски, ворота, заборы, кадушки. Подойдут наши танкисты — им немедленно нужно передать пять тонн бензина, захваченного в Хоцках.
— Танки не бензином заправляются, а соляркой, — заметил Терентий.
— Ну да. Таких грамотных, как вы, поискать, — несердито сказал переяславец. — А немецкие «пантеры» — бензином. Скажешь, нет?
Партизаны отчаливали на лодках, на бревнах, на пароме, на плотах, державшихся на поплавках (поплавки — кадушки). Все пошло в дело, чтобы сразу же могло переправиться как можно больше людей. На пароме были даже две пушки и несколько ящиков снарядов. Пока готовились, ветер пригнал с северо-запада большие тучи, стало совсем темно, холодно.
— Тут скользко. Держись за меня, Ваня! — подал Андрей руку Оленеву.
— Хорошо, что мы вместе. А ты хотел оставить меня на том берегу, — укоризненно сказал Оленев.
— Какая же широкая река! — зажмурился Андрей.
Ему никто не ответил: и потому, что говорил он шепотом, и потому, что каждый был занят своей работой. Гребцы на левом борту изо всех сил налегали на весла, чтобы пересилить течение и ветер, который все сильнее разгуливался над водами Днепра. Тревожно бились сердца у партизан. Удастся ли без шуму и стрельбы переплыть реку? Так важно, чтобы их не заметили немцы до тех пор, пока они не взберутся на кручу, не подползут к их окопам.
Андрей вынул из кармана часы и даже в темноте увидел на белом циферблате, что стрелки сошлись: полночь. Он обернулся. На корме партизаны спускали в воду канат, по которому паром пойдет назад.
Далеко на левом берегу как бы вспыхнули облака — расцвел букет осветительных ракет, повис над черной полосой лесов. Это немцы прощупывали фронтовые рубежи. Ракеты эти за два десятка километров, но от их вспышки кольнуло в сердце каждого. Стало видно берег, к которому плыли партизаны. Над Днепром возвышались холмы, казавшиеся Андрею горами, потому что смотрел он на них снизу. А ведь по ним придется карабкаться, ползти. Ракеты угасли, и на душе отлегло. Только бы не вспыхнули они тут, над водой.
— Был бы на этом пароме канат, который мы с Максимом протянули через Днепр по ту сторону Киева, давно бы уж пристали к берегу, — сказал Андрей Оленеву.
— Вот именно. Теперь ваш канат послужит другим партизанам, а может, и красноармейцам.
Слышны всплески весел на лодках, плывущих поблизости, свист ветра, журчание воды. Нервы у каждого напряжены до предела: слишком уж широк Днепр в этом месте, слишком уж долго они плывут.
И командиры и партизаны-бойцы понимали, какая трудная и ответственная задача стоит перед ними. Все, что сделано ими до этого часа во вражеском тылу, сейчас отдалилось, как левый берег. Впереди — берег правый, их надежда, впереди — крепость, которую нужно взять внезапным штурмом. Как сложится бой? Удастся ли причалить к берегу незаметно хотя бы нескольким лодкам?.. Дед Роман убежден: немцы так ошеломлены партизанским нападением на левом берегу, что о правом не станут и думать этой ночью, ведь Красная Армия еще не близко. Наверно, так же считает и генерал Шаблий, раз дал сигнал форсировать Днепр.
Флотилия бревен и лодок идет не вслепую. Каждый окоп, каждый дзот врага, каждую тропку на правом берегу партизаны знают. Это их родная земля. Плещет днепровская волна, бойцы размеренно поднимают и опускают весла. Большинство людей стоят на левом борту. Но ветер и течение все-таки сбивают паром с курса. Андрей стал на колени, наклонился и погрузил руку в воду: пытался определить, не плывут ли вдруг по течению.
Миновав середину реки, паром внезапно во что-то уперся.
— Это мель у островка, — недовольно возвестил дед Роман. — Немного снесло. Темно. Вербу не видно. Да и я слепой уже стал.
Трое разделись и полезли в холодную воду. У них перехватило дух. Общими усилиями сняли паром с мели.
Уже виден берег, вставший над ними высокой черной стеной, над которой нависло небо, испещренное звездами. С лодок и бревен спрыгивали партизаны, хотя воды было по грудь. Надо спешить, и каждому казалось, что он будет на берегу быстрее, если добираться вплавь. Да и лодкам легче причаливать, если на них останется меньше людей.
— Вот и правый берег! — прошептал старый Роман, как молитву, и сказал тем, кто опускал канат в воду: — Хлопцы! Закрепите его за вербу!
Два парня спрыгнули на мокрый песок с концом каната. Оставшиеся на пароме перебросили на берег длинные плахи и стали стаскивать по ним орудия.
— Черт побери! Какая вода холодная! — кто-то выругался.
— Не ругайся! Днепр — святая река. Днепро — наш батько! — сказал старый паромщик Роман Шевченко.
Спрыгнули с парома и Андрей с Оленевым. Лодки все подплывали и причаливали к берегу. Для многих эти тропы знакомы: по ним хлопцы ходили к Днепру ловить рыбу, купаться. Теперь эти стежки-дорожки выводили их на плацдарм южнее Киева.
Стоколос, Колотуха и Живица ползли с разведчиками. В их ладони впивались колючки, лица заливало потом. Стучали от напряжения сердца у каждого. Потом вперед ушли трое. Их ждали с нетерпением. Разведчики возвратились быстро, сообщив, что в сотне метров — блиндаж с двумя амбразурами.
