Павел Автомонов - Каштаны на память
— Идет! — улыбнулся Рубен.
— Значит, снова в немецкую шкуру одеваться? — недовольно пробурчал Живица. — А мне-то так хотелось на танке прокатиться!
— Прокатишься! — ответил Майборский и, подняв руку, скомандовал: — По машинам!
Тридцатьчетверки и КВ, поднимая тучи пыли, двинулись к молодому леску. Под тополями остались только танк комбрига и машины, которые пойдут на шоссе в засаду. Одна группа танков обогнула дорогу и налетела на расположение немецких машин со стороны села. Другой взвод КВ атаковал вражескую технику, сгрудившуюся у шоссе. Переворачивались, падали на бок бронетранспортеры, автомобили, под гусеницы танков попадали пушки, прицепленные к тягачам…
Конечно, офицеры и солдаты из автоколонн, которые остановились, как и велел им майор фельджандармерии, у лесочка, давно уже слышали гул машин, доносившийся с востока. Но на войне, да еще во время активных действий на фронте гул этот не стихает ни днем, ни ночью. Ревут моторы самолетов, гудят двигатели, и лязгают гусеницы «тигров», «пантер» и «фердинандов», которые передислоцируются преимущественно ночью. Кто мог подумать, что советские КВ и Т-34 примчатся к этому леску за восемьдесят километров от линии фронта?
Солдаты непонимающе смотрели друг на друга широко раскрытыми, обезумевшими от страха глазами. Весь стан врага охватил ужас. Немцы метались в поисках малейшего укрытия от пулеметного огня, гусениц, но ни на шоссе, ни под машинами, ни в леске — нигде не было никакого спасения. Некоторые водители бронетранспортеров и тягачей старались вывести машины в поле, пока не сомкнулись два бронированных вала, катившихся навстречу один другому через немецкие колонны. Но только они сворачивали с дороги, как машины начинали буксовать, натужно ревя моторами. Солдаты и офицеры вопили, ругались, плакали, закрывая руками лица, и падали на землю под градом пуль. Танки с надписями на башнях: «За Родину!», «Капитан Тулин» и «Пятая застава» — все сбивали и сбивали таранными ударами немецкие машины, волчками кружили на одном месте, как бы стараясь совсем вдавить в землю то пушку, то автомобиль…
Наконец стихло. Вся полевая дорога была завалена металлическим ломом, над которым то тут, то там клубился дым. Поле, поросшее полынью и бурьяном (две весны и три осени стояло незасеянным), тоже было похоже на свалку.
Взошло солнце и сразу же спряталось в дыму, повисшем над дорогой, над молодым леском, над полем. Танковые экипажи, замаскировав машины, заглушили моторы — и вдруг услышали несмелый пересвист птиц, отважившихся даже в такую грозную пору встречать утро нового дня.
Где-то поблизости на стволе сосны долбил морзянку дятел: у него своя работа. Старательно, будто такой же дятел, поработал на своей радиостанции и Артур Рубен, докладывая генералу Шаблию о результате танковой атаки. Потом он в форме майора фельджандармерии снова вышел на дорогу.
Артур пропускал транспорт, идущий на восток, надеясь дождаться большой колонны, направляющейся к Днепру. Но в это утро движение с востока было вялым. Может, немцев напугал рев машин и стрельба из пулеметов.
Вдали показалось семь мотоциклистов. Артур вышел на дорогу в сопровождении Живицы и поднял руку. Один за другим мотоциклисты остановились. Гауптман, сидевший в коляске первой машины, подал бумаги. Это были разведчики, они шли впереди большой колонны грузовиков и бронетранспортеров.
— Как на этой дороге? — спросил гауптман у майора фельджандармерии.
— Тихо. А там… — показал рукой Артур, — на рассвете была стрельба. Наверно, партизаны…
— Спасибо, господин майор! За нами идет штаб корпуса.
— Я предупрежу! — пообещал Рубен, отдавая документы гауптману.
Мотоциклы зарычали, будто псы, сорвавшиеся с цепи, и умчались вперед.
Когда вдали показалась машина и синий автобус, Артур дал рукой знак подполковнику Майборскому быть наготове и решительным шагом вышел на середину дороги. Расстояние между ним и легковой автомашиной сокращалось. Автобус и «мерседес» остановились в нескольких шагах от него.
— В чем дело? — спросил оберст с «мерседеса».
— Нужно обождать, герр оберст, ваших мотоциклистов. Партизаны уничтожили мостик. Сейчас его должны починить, — ответил Рубен.
— Вот как?
— Именно так. Но машинам лучше съехать с дороги, стать над кюветом, — дал распоряжение Рубен.
«Мерседес» и автобус свернули в сторону и, проехав с десяток шагов, стали у дороги над глубоким рвом, Рубен показывал рукой и тем водителям, которые были сзади, чтобы они освобождали проезжую часть шоссе. Те хотя и неохотно, но исполняли распоряжения майора фельджандармерии.
Вдруг к Артуру подъехала еще одна машина. В ней было только двое: водитель и эсэсовский офицер со знаками отличия штурмбаннфюрера. Задняя кабина была забита саквояжами и картинами в тяжелых золоченых рамах и без рам, свернутых в рулоны. Это трофеи эсэсовца Вассермана, добытые в Полтаве, Гадяче, Миргороде, Лубнах, Корсуне и Белой Церкви.
Артур Рубен в погонах майора и с металлической подковой фельджандармерии на груди так увлекся «регулировкой» движения, что не узнал эсэсовца в «мерседесе». Зато штурмбаннфюрер Вассерман вдруг почувствовал что-то неладное. Он решил выяснить, почему образовалась на шоссе пробка. Вассерман вылез из кабины. Майор фельджандармерии разговаривал с офицером. Только сейчас Вассерман увидел его лицо и чуть было не подавился воздухом. Машинально расстегнул френч: Вассерману стало душно. «Неужели капитан Рубенис? Мой бывший пленник?..»
В двух десятках шагов от «мерседеса» Вассермана стоял с немецким офицером тот самый Артур Рубенис, за голову которого гестапо и жандармерия (эмблема ее висела на груди самого Артура) обещали деньги, разные награды и даже землю. Сомнений не было: перед Вассерманом — комиссар партизанского отряда, посланец штаба генерала Шаблия, разведчик, минер, исключительно отчаянный человек, сумевший босым сбежать в пятнадцатиградусный мороз, разнеся черепа эсэсовцам-конвоирам.
«Какая наглость!» — заскрежетал зубами Вассерман, лихорадочно думая, как схватить Рубена, чтобы и полковник и генерал, которые вот-вот подъедут, заметили его, Вассермана, решимость.
Но рядом с Рубеном так и стриг глазами еще какой-то бандит в униформе немецкого лейтенанта, готовый, как видно, в любое мгновение дать очередь из автомата. И губы Вассермана посинели, руки задрожали — был он таки не из самых храбрых. Рубен перевел на него свой взгляд. Еще мгновение — и латыш узнает своего палача. Вассерман словно потерял разум. Конвульсивно поднял руку с пистолетом, забыв о том, что немцев тут сотни, а партизаны только вдвоем, и завопил нечеловеческим голосом:
— Ка-пи-тан Ру-бе-нис!!!
И в то же мгновение нажал пальцем на спуск пистолета.
Артур Рубен не упал, хотя Вассерман целился в сердце, он схватился рукою за рану. Такого с штурмбаннфюрером не случалось давно. Стрелял он всегда метко, уверенно, словно играючи: еще до войны был чемпионом по стрельбе среди эсэсовцев-штурмовиков своей части. Но сейчас его руки, как и обескровленные губы, дрожали от страха.
Раздался второй выстрел, третий… Четвертый раз штурмбаннфюрер выстрелил, уже выпуская из рук пистолет: автоматная очередь перерезала его пополам. Это стрелял Терентий Живица, за которым столько охотился Вассерман.
В это время где-то позади колонны грохнул пушечный выстрел. Это стрелял танк Т-34, замаскированный под копну сена на краю усадьбы дорожного мастера. Танк попал в бронетранспортер и выскочил на шоссе, подминая под себя машины. За ним двинулся тяжелый танк КВ. Один за другим поджигал он бронетранспортеры, расстреливал солдат, выскакивавших из машин. С исступленным ревом оба танка врезались в колонну, сбивая вражеские машины в ров, освобождая шоссе и даже грунтовую дорогу, которая тянулась рядом с мощенной.
— Заметай дорогу, заметай смелее! — передал по радио через ларингофон подполковник Майборский с КВ на тридцатьчетверку.
— Есть! — ответил молодой командир роты Игнат Тернистый и повторил: — Есть заметать шоссе!
Оба танка носились как бешеные, набрасываясь на бронетранспортеры, стреляя и стреляя из пулеметов по бегущим фашистам. Через каких-то десять минут шоссе было «заметено», а кювет на несколько сот метров оказался заваленным перевернутыми машинами, бронетранспортерами.
Подполковник Майборский остановил свой КВ, вылез из машины и подошел к бойцам, окружившим Артура Рубена.
— Жив? — нетерпеливо спросил Майборский.
— Кажется, нет… — сказал кто-то.
— Жив! — воскликнул Живица, так как в эту минуту он ничего больше не желал, как только бы выжил его верный друг.
Артур еще дышал, и после каждого его вздоха из пробитой разрывной пулей груди струилась кровь. Сердце билось все глуше. Огоньки в широко открытых глазах постепенно угасали. Однако жизнь еще тлела.
