Виктор Бычков - Вишенки в огне
– Коль человек чист телом, тело легче идёт на поправку, – назидательно сказала бабка, собираясь уходить. – Я схожу пока к Петрикам: больно плоха Галка. А потом к вам вернусь. Вы тут постарайтесь, а я мигом… У ней же помимо зятя ещё и сына старшего со внуком Колькой нашли убитыми. Вот оно как, бабы… И младший гдей-то ушёл в Красную армию в начале войны. Что с ним? Неведомо. А матке как? Как ей снести всё, вытерпеть? Троих?
Сразу? Терпелка-то у молодицы кончается… Спасать подругу надоть.
Она сама ещё оплакивала гибель среднего сына Кости – учителя начальных классов здесь же в Вишенках и старшего внука Серёжку. Но уже и помогала другим, спасала, отодвинув в сторону свою боль, излечивала чужие раны, и не только раны телесные, но и более тяжкие раны – душевные. Вот такая она – деревенская знахарка бабка Акимиха.
Кузьма пришёл в сознание уже в землянке, подолгу лежал молча, прислушивался к себе, к своим чувствам. Опять та же нога раздроблена осколком чуть выше колена, снова те же боли, что и вначале войны. Долго не проходила контузия. Сейчас только звон небольшой остался в голове, да ещё не хорошо слышит, слух не восстановился полностью. А так, по голове, уже жить можно. Вот нога… Самое плохое – началась гангрена. Рваная рана не заживает, напротив, стала гноиться. Нездоровая синь на опухшей ноге потихоньку поднималась выше и выше, всё ближе и ближе к паху. Кузьма начал впадать в беспамятство, стал бредить, поднялась температура, подолгу не спадала.
– Вот что, голубь ты наш сизокрылый, – бабка Акимиха сегодня была настроена очень решительно. – Скажу, а вы, людцы добрые, и ты, Кузьма Данилович, думайте. Истину скажу, скрывать от вас правду не след, – старуха сидела на скамейке, сложив руки на груди. – А правда та горькая, страшная, но она правда. Не жилец ты, Кузя! Не – жи-лец! Вот что я тебе скажу. Пошло заряжение крови, ещё немного, и всё: заказывайте панихиду. Тут не надо быть большим специалистом, знахарем, чтобы понять, что с такими ранами долго не живут.
В первые мгновения, пока ещё не осознали в полной мере те реалии, что ожидают чудом выжившего в том страшном бою Кузьму, стояла тишина в землянке. Потом стало доходить…
– Цыть! – видя, что Марфа, Глаша, Танюшка наладились в который уж раз за сегодняшний день голосить, причитать, Акимиха пресекла плач в самом начале. – Слезами горю не поможешь, девки, как и отвары, и заговоры мои не помогут. Тут не плакать надо, а ногу отрезать. Вот что я вам скажу. Пока ещё не поздно. Пока синь в пах не пошла. До всего тела не добралась.
– Дрогунова бы, – робко заметила Танюша. – Он бы…
– А ещё лучше – в район в больницу, – зло заметила Акимиха, съязвила. – А может, сразу в Москву?! Беги уж, запрягай коня да вези! И скажет тоже?! – старуха в негодовании подскочила со скамейки, хлопала по ляжкам, бегала по землянке. – Слухать нечего. Где ж ты возьмёшь доктора? Поговаривают, он гдей-то за Сож подался с партизанами, укрылся под Смоленском. Там с фрицами бьётся. А Кузьма Данилович что? Помирай?! Не к немцам же идтить. Те как узнают, что это партизан… Вот и всё лечение, прости, Господи. Да где это видано, чтобы фрицы лечили нашего брата? Так налечили, что деваться некуда, антихристы… У них одна микстура – пуля для нашего человека. Тут уж не знать, к кому обращаться, какому Богу молиться, – в который раз развела руками бабка. – Долго не решалась, а вот сегодняшнюю ночь не спала, всё думку думала, и вот решилась. Я резать буду! Сама! А что? Не смотреть же, как он помирает. Мне нужно литр первача, хорошая пилка. Отвары? Отвары у меня тоже есть, а чего нет – приготовлю, эка невидаль, – женщина уже говорила сама с собой, ни к кому не обращаясь. – Хлопец молодой, выдержит, должен выдержать, если жить захочет. Тут и так помирать, и так не жить. Лучше уж попробовать, попытаться спасти, а не ждать медленной смерти. Разве ж у нас души нет? Будем сиднем сидеть, глядеть, как мужик гибнет?! Их же, мужиков настоящих, раз-два, и обчёлся. Беречь надо каждого. Вот и будем спасать Кузьму Даниловича. От святого духа бабы не рожают. А нам ещё Вишенки возрождать, смену погибшим готовить. Так что, спасать мужика будем, вот и весь мой сказ.
В который уж раз в землянке повисла тяжёлая, гнетущая тишина, когда надежда на выздоровление сменялась безысходностью, а потом безнадёжность обрастала маленькими ростками надежды.
– Ну, так как? – присела у изголовья, положила руку на грудь Кузьме. – Ты готов терпеть, солдат?
Кузьма был в очередной раз на грани потери сознания, однако понимал, что говорила Акимиха, и потому лишь слабо, через силу улыбнулся, закрыл глаза.
– Вот и ладненько. Побегу до хозяина: пилку пускай подготовит. И позовите сюда Ольгу Сидоркину. Пусть мне поможет. Она – бабёнка крепкая, не вам чета. Не гляди, что молодая да видом плюгавая. Она сильная! Внутри стержень, это – главное. Всё сдюжит. Из вас же помощники, как из… это… пуля. Слабые вы все, прости, Господи. Только и можете, что слезами да криком исходить.
Акимиха одной рукой поддерживала голову раненому, другой – вливала в рот Кузьме второй гранёный стакан первача, приговаривала:
– Ты пей, пей, соколик, хмелей. Боль не исчезнет от этого, да только сердцу легче будет эту боль переносить. Пей, пей. А хозяин мой сгоношит тебе костыль, будешь бегать как незнамо кто. У него опыт. Вишь, как он у меня шкондыляет? Всей деревне на зависть, вот как. И ты так будешь. На пару, в перегонки с дедом моим бегать станете. Важно, чтобы живым ты остался, голуба. А раз голова сохранится, даст Бог, то и с одной ногой по жизни скакать будешь. Вишь, мой-то Акимушка?! Мало кто верил после той войны, что он с одной ногой сможет. А ведь смог. Детишек настрогал полую хату. В этом деле отсутствие ноги – не главное. В люди ребятню вывел. Так и с тобой будет, даст Бог. Делать надо, резать. Без ноги проживёшь. Вот то-то и оно, голуба. Это без головы не проживёшь. А голову тебе мамка с папкой добрую привесили. Пользуйся.
В это время во дворе сам Аким Макарович на жарком костре прокаливал лучковую пилу. Потом долго точил нож.
Прокалил, наточил, подал жене. Та тут же промыла инструмент самогонкой, принялась выгонять всех из землянки.
– Идить отседова. Без вас тошно, а тут вы ещё… А ты, хозяин, – обратилась к мужу Акиму, – с Ольгой становитесь поближе. Держать будете горетника, прости, Господи. И чтоб я от вас слова не слышала! Замолкли! А то и вам ещё чего отпилю под горячую руку.
Кузьма лежал на самодельном столе по центру землянки, где совсем недавно лежало тело Агаши, горели два жировика, освещая место операции. На всякий случай бабка приказала привязать раненого верёвками к столу.
– Чтоб не выпрыгнул, не дай Бог. Не сбежал, – зло пошутила. – А то ещё убёгнет, а ты лови его потом, чёрта хромого.
Прикрепила резинкой на нос тяжёлые очки без дужек, перетянула жгутом ногу у паха. Отмерив два пальца чуть выше синевы на ноге Кузьмы, Акимиха перекрестилась, сначала резанула ножом по живому мясу, сделала надрез до кости по кругу, и только потом взяла в руки пилу, приступила пилить…
После первого, вырвавшегося на поверхность крика раненого, Марфа, Глаша, Ульянка и Танюшка, обхватив головы руками, кинулись прочь со двора. Только Стёпка побелел весь, напрягся, остался сидеть на входе в землянку, до хруста сжав зубы, скрёб пальцами землю, не замечая, что сорвались на пальцах ногти и из – под них уже давно хлещет кровь.
К шедшему на поправку Кузьме почти каждый день приходила Ольга Сидоркина. Она садилась у изголовья, и они говорили. В такие моменты домашние старались оставить их одних, уходили из землянки под любым предлогом.
– Вовку уже не вернёшь, – девушка гладила голову Кузьме, говорила с болью в голосе. – Он как чувствовал свою смерть. Вот здесь, – она взяла руку парня, положила себе на живот, – уже зародился маленький человечек, Вовкин ребёночек. Я же говорю: чувствовал свою смерть вот и спешил. А я и рада. Значит, Вовка не исчез, не утоп в болоте, а будет бегать среди нас.
Васька Кольцов и Илюшка Сёмкин объявились в Вишенках, когда землю первый раз сковало морозами. Снега ещё не было, но земля взялась крепкой замёрзшей коркой. Потом, правда, отошла, оттаяла, дождём даже промочило, и только после этого выпал снег на постоянно, до весны.
Откуда они пришли и куда направляются, парни не сказали. Поведали лишь, что партизанский отряд Лосева Леонида Михайловича влился в партизанское соединение, которым командуют из самой Москвы.
На груди Васи сиял самый настоящий орден боевого Красного Знамени!
– Эт-то кто тебя наградил? Откуда? – удивился Кузьма, когда младший брат разделся, встал посреди землянки.
– Из Москвы пришёл! – гордо поведал Вася. – Когда объединились, оказывается, все партизанские соединения уже давно поддерживают связь с Москвой. Оттуда присылают оружие, медикаменты. Леонида Михайловича отправили самолётом в Москву в госпиталь лечить его руку: тоже, как и у тебя, загнивать начала. Командовать нашим отрядом остался Кулешов Корней Гаврилович. Да он уже теперь и не отряд, а батальоном называется. Москва стала ближе, не то, что здесь было… Вот и орден прислали. Нас тогда многих наградили, не меня одного. Корнею Гавриловичу, я слышал, Лосев хлопотал, чтобы Героя Советского Союза… это… присвоили. Вот, не знаю, может, уже пришла золотая звёздочка. Вовку нашего наградили орденом Красной Звезды. Посмертно.
