Валериан Якубовский - Дезертир
Начальник ушел. Невзоров отрекомендовался Леушеву и обстоятельно рассказал ему о цели своей командировки.
— Хорошо, что вы приехали, Александр Георгиевич, — выслушав Невзорова, признался Леушев. — Откровенно говоря, я уже выдохся и приступил к обвинительному заключению. Оказывается, за спиной Шилова еще одно преступление.
— Не надо спешить, — посоветовал Невзоров. — Надо к Шилову приглядеться получше, выудить все, что у него за душой, и тогда приниматься за обвинительное заключение… Кстати, кого он здесь убил? Не Ершова?
Леушев понуро опустил голову:
— Ершова, Александр Георгиевич. Еще в сорок шестом году, когда Ершов возвращался из армии. Подкараулил в Кошкинском лесу — и убил.
— Этого я и опасался, — болезненно произнес Невзоров. — Жаль. Хороший был парень! Не послушался. Ведь я его предупреждал. Кто нашел останки Ершова?
— Лучинский.
Леушев рассказал о волчьей яме и показал Невзорову часы, которые помогли участковому разгадать тайну убийства Ершова и назвать имя убийцы.
Невзоров, как известно, знал об этих часах со слов Ершова, но не думал тогда, что подарок Хаджи-Мурата сослужит Татьяне Федоровне плохую службу — развяжет следствию руки, чтобы схватить ее сына и предъявить ему обвинение в убийстве Ершова:
— И где его похоронили?
— Здесь, на городском кладбище, — ответил Леушев, принимая от Невзорова злосчастные часы.
— Кто хоронил?
— Воинская часть, — продолжал Леушев. — Правда, за гробом шли сотни гражданских. Многие женщины плакали… Но похоронили с почестями — с духовым оркестром и ружейными залпами.
— Если вас не затруднит, — попросил Невзоров, — съездим завтра к нему на могилу. На душе неспокойно…
— Это можно, Александр Георгиевич. Съездим.
Собираясь выступить общественным обвинителем на
судебном процессе, Невзоров стремился пополнять следственный материал о Шилове, особенно за эти двадцать три года, и спросил Леушева о судьбе Валентины.
— Покончила самоубийством.
— Ясно. Вот вам уже третья жертва, — записал Невзоров. — Кто же четвертый?
— Щукин.
— Кто такой? Не Ивана Ивановича сын?
— Ивана Ивановича, — с изумлением ответил Леушев, поражаясь осведомленности устюгского коллеги в делах подследственного. — И муж Светланы…
— Сидельниковой?
— Вы и Светлану знаете?
— Мне известно все окружение Шилова до его бегства из училища. Светлана — невеста Ершова… Как ни странно, но получается, что Шилов убивал своих соперников, хотя сам не мог жениться на Светлане…
— Не совсем так, — наконец возразил Леушев. — Шилов убивал тех, кто мог его выдать. А соперники в первую голову оказались его врагами.
— Да, — вздохнул Невзоров. — Уму непостижимо. Какая жестокость!.. Прикажите, Николай Евгеньевич, привести Шилова сюда.
Несмотря на то что Невзоров никогда не видел этого человека, хотя и знал всю его подноготную, представление о нем полностью совпало с настоящей внешностью Шилова. Окладистая борода с проседью на висках, может быть, несколько разлохматилась, но вполне соответствовала его натуре. Ленивые движения. Пустые навыкат глаза, сверлившие какую-то точку в дальнем углу кабинета, выражали не раскаяние и не животный страх перед правосудием, а скорее — безразличие и даже презрение к окружающим его людям.
Но вот Шилов увидел безрукого следователя в одежде юриста и смутился. Он понял, что наконец-то и дед Евсей отозвался. Подойдя к столу, Шилов остановился у табуретки, но сесть не осмелился.
— Садитесь, — разрешил Леушев и, кивнув на гостя, сказал: — Это младший советник юстиции Невзоров из Устюга. Вам знакома эта фамилия?
— Знакома…
— Откуда вы меня знаете? — спросил Невзоров, открывая портфель.
— Мать говорила, — ответил Шилов. — Вы следствие вели по делу Ершова.
— И по делу убийства рыбака Евсея, — добавил Невзоров и протянул листок, вынутый из портфеля. — Познакомьтесь с этим документом.
Шилов взял листок с показаниями экспертизы, прочитал его и возвратил Невзорову в ожидании вопроса. Но вопросов не было — посыпались обвинения, которых Шилов боялся всю свою жизнь…
— Верно. Я следователь, — проговорил Невзоров, поднимаясь со стула, — и должен вам высказать то, чего не высказал в сорок третьем году. Вы изменили самому святому, что есть у человека — Родине и не ждите пощады. Но вы не только дезертир. Вы — убийца. У вас патологическая тяга к убийству. Но мы не будем предъявлять вам обвинений за черную козу Власа Ивановича и за смерть Николки. Это еще детские шалости. Но вы уже тогда были преступником Не сделали выводов и в партизанском отряде. Пять месяцев симулировали болезнь. В этом вам помогала ваша любовница Зося. Недаром Ян Францевич, раскусив вас, заявил: "От симуляции до дезертирства — один шаг". И вы этот шаг сделали, убив при этом старика Евсея. Я требовал вашего ареста, чтобы пресечь преступную деятельность и ограничить ее убийством одного человека. Но увы! Дорого обошлась людям непоставленная прокурорская виза. Прокурор пустил волка в овечье стадо. За эти годы, кроме Евсея, вы убили друга детства, Сашу Ершова, который спас вам жизнь на фронте. Вы убили мужа Светланы, оставив без отца маленьких детишек. Вы, фактически, убили свою сестру Валентину, и, наконец, собственную мать — советчика и пособника в ваших преступлениях…
— Не убивал я матери! — злобно зарычал Шилов и, ударившись лбом о толстое стекло письменного стола, потерял сознание.
Леушев и Невзоров переглянулись. Обрызгали из графина водой, и Шилов пришел в себя. Мутные от бессонницы глаза бесцельно блуждали по темным углам кабинета. Наконец, сосредоточились на чернильном приборе.
— Увести арестованного! — приоткрыв дверь, приказал Леушев.
Шилова увели.
Во второй половине дня Невзоров просмотрел все документы в папке Шилова. Ознакомился с протоколами допроса Светланы, Лучинского, Марии Михайловны. Перечитал письма Ершова, адресованные Светлане с фронта, и долго беседовал с Леушевым. Обмен данными о преступлениях Шилова в Великом Устюге и в Кошачьем хуторе обогатил следственный материал, и Леушев посмотрел на Шилова иными глазами. Невзоров тоже расширил свой круг познаний о Шилове.
Весь следующий день прошел в хлопотах, разъездах и встречах Невзорова и Леушева с потерпевшими и свидетелями.
С утра они побывали на кладбище. По пути заглянули на рынок. Купили цветов. Оставив машину у ворот кладбища, Леушев повел Невзорова к могиле Ершова. Остановились у оградки, Невзоров снял фуражку и в скорбном молчании поклонился бетонному обелиску с красной звездочкой на коротком шпиле. Открыв дверцу ► оградки, он подошел к обелиску вплотную и прочитал на
латунной пластинке, вделанной в бетон, надпись:
Гвардии капитан А. В.Ершов.
1922–1946 гг.
У подножья обелиска прямоугольная чугунная рама, опоясывающая свежий дерн, строго очерчивала могилу с четырех сторон. На дерне, помимо венков с выгоревшими на солнце черными лентами, лежали живые цветы.
— Кто-то заботливо ухаживает за могилой, — заметил Леушев и протянул Невзорову взятые на рынке цветы.
— Люди не забывают своих героев, Николай Евгеньевич. — Невзоров положил букет к обелиску. Уходя, еще раз поклонился: — Простите, Саша, что не смог вам помочь, — сказал он дрогнувшим голосом и, надев фуражку, закрыл за собой дверцу оградки.
После завтрака, в новом кафе на улице Ленина, Леушев увез Невзорова на милицейском катере в затон. Невзоров навестил Сидельниковых. Более часа беседовал с Марией Михайловной и Светланой. В машинном парке встретился с Лучинским и расспросил о причинах самоубийства Валентины. Походил с Леушевым на пепелище бывшего Кошачьего хутора с его почерневшей трубой и невыкопанной картошкой. Побывал у волчьей ямы и долго стоял у Черного омута.
Завершив таким образом командировку по делам "давно минувших дней", Невзоров оставил Леушеву номер своего телефона, записал его номер и попросил сообщить дату начала судебного процесса. Леушев обещал держать связь с прокуратурой Великого Устюга, взял адреса потерпевшего и свидетелей из числа устюжан, предложенных Невзоровым.
Проводив гостя на вокзал, Леушев в тот же день закончил обвинительное заключение и дело передал прокурору.
***
Прошло еще две недели. На углу пересекающихся улиц, в двухэтажном деревянном доме, где когда-то размешался райком партии, в зале судебных заседаний собралось много народу Начинался процесс по делу Шилова. Его судила выездная сессия областного суда.
В десять утра ввели подсудимого. Он был в черных очках, без головного убора. Окладистая борода его еще сильнее побелела, словно ее осыпали зубным порошком.
Два милиционера, которые привели Шилова и усадили на скамью подсудимых, остались за его спиной и застыли в неловком молчании.
