Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)
Я шагал, следуя за разводящим. Место назначения — склад нашего полка, где хранился картофель. Этот пост у нас считался крайним. Склад окружала поляна, где с первых дней весны и до поздней осени зеленела буйная трава.
Стоя на посту днём, я обычно встречал здесь старого лесника. Он появлялся в деревьях и уходил по тропинке, бегущей меж заграждений из колючей проволоки. Иногда он напевал непонятные песенки и сам был мне непонятен: окружающее его будто не интересовало.
Сегодняшний наряд начинался с ночи. Луна, поднявшаяся из-за леса, поглядела на свою сестру-купальщицу, плавающую в зеркальной глади реки, и осветила всё вокруг; свисающие ветки деревьев похожи на распущенные волосы, и в них — силуэт девушки…
Временами девушка нагибалась и присматривалась к тропинке. Может быть, прислушивалась к шорохам. Вскоре я заметил — кто-то мчится по берегу. Не добежав до девушки, остановился и, присев на корточки, стал пить. Затем они поравнялись.
— Лайма, ты знаешь, мама попросила навестить сестру в соседнем колхозе, сама она больна. А придёшь — не отпустят, чтобы не усадить за стол, — сказал он и взял девушку за руку.
— Я бы и до рассвета ждала, — прошептала девушка.
Парень некоторое время глядел в её освещённое луной лицо. Потом опустил глаза.
— Лайма, ты мне будешь писать или…
— Конечно, напишу. А что значит это «или»? — спросила девушка.
— Этим «или»… Если ты можешь поступить, как Януте, скажи мне об этом сейчас, чтобы у меня не было никаких надежд.
Девушка обиделась.
— Не все мы похожи на Януте. Если девушка настоящая, у неё и в мыслях нет угождать всем парням подряд. Давно известно, что нельзя согреть всех мужчин, как солнце.
Девушка отвернулась.
— Лайма, прости, милая, ты же знаешь, завтра я уезжаю служить. Пришлось немного выпить… ты прости… давай немного пройдёмся.
Девушка молча согласилась и пошла рядом с парнем. Луна всё светила. Парень говорил:
— Эта ночь не исчезнет из моей памяти.
— А… меня, меня ты будешь вспоминать? — спросила девушка.
— А зачем мне эта ночь без тебя?
Девушка взяла его руку и, будто говоря, слышишь, как бьётся сердце, прижала к своей груди.
Они сидели на берегу реки, слушая звуки бурлящей воды и шелест листьев. И ночь была длинной для меня, для них — короткой.
На рассвете пришло время прощаться. Глядя друг на друга, они стояли несколько минут. Девушка ждала, что первым заговорит парень. Но он, ничего не сказав, привлёк её к себе и стал целовать в лоб, в щёки, в глаза.
— Жди меня, Лайма!
— А ты почаще пиши, ладно?
Парень кивнул, а девушка вдруг заплакала.
Ветерок донёс солдатскую песню со стороны нашего полка:
Не плачьте вы, меня провожая,
Уходит в запас солдат…
И девушка, будто отвечая этой песне, зашептала:
— Я не плачу, зачем мне плакать… Он отслужит срок и вернётся.
Она постояла ещё немного, глядя в ту сторону, куда ушёл парень, а мне захотелось крикнуть ей: «Дождись его, Лайма! Люби его. Ты и не знаешь, что для солдата верность. Это слово вписано в присягу!»
Перевод С.Залевского
Атагельды КАРАЕВ
КРАСОТА
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Довлет смотрел в чистое, бездонное небо. Высоко-высоко над степью парил, медленно описывая огромные круги, одинокий беркут. Временами он тонул в ярких лучах полуденного солнца и на какое-то время исчезал из глаз, но проходила минута-другая, и миниатюрный крестик вновь возникал в лазури и плыл дальше.
Солнце, словно сказочная чаша, переполненная золотом, заливало мир обильным светом. И всё вокруг, — голубое, безоблачное небо, дрожащие в зыбком мареве барханы и дальние заросли саксаула, — казалось каким-то особенным, родным и несказанно близким.
«Вот что такое солнце! — подумал Довлет. — Всё прекрасное на земле — от него».
На душе у парня стало гак светло и радостно, что ому захотелось обнять весь мир. И он позавидовал беркуту. Как хорошо, наверное, смотреть из поднебесья на эту по-весеннему щедро и ярко убранную землю. Эх, почему природа не наделила крыльями и человека!..
Направляясь к работавшему у чабанского коша движку, Довлет услышал вдруг нежный перезвон колокольчиков: «дзинь-дзинь, дзинь-дзинь». Вначале он подумал, что это у него в ушах от пьянящей красоты степного простора, но звуки слышались всё явственнее и чётче. Довлет обернулся, и… онемел. Он понял, что крылатое выражение «не поверил собственным глазам» не вымысел, не преувеличение, а святая истина.
Он увидел вышедшую из-за бархана молоденькую, хрупкую, как стебелёк тюльпана, девушку и не поверил собственным глазам. В этой глуши, в центре Каракумов она показалось ему привидением, так как живой, реальной девушке взяться здесь было решительно неоткуда.
Незнакомка вела в поводу двугорбого верблюда. Девушка шла горделивой походкой с высоко поднятой головой, и, кажется, не заметила остолбеневшего Довлета. «Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь» нежно позванивали на ней изящные украшения.
Рядом с верблюдом неуклюже ступал своими непомерно длинными и худенькими ножками верблюжонок. Был он, несмотря на неуклюжесть и несуразность, нежным и приятным, таким, что его хотелось потрогать. На шее у верблюжонка болтался медный колокольчик, звон которого рассыпался мелкими горошинками по степи.
Девушка, одетая в простенькое красного штапеля платье, чёрные туфли и унизанную серебряными монетами тюбетейку, выглядела удивительно нарядной и какой-то праздничной. А может быть, Довлету это показалось.
Ему шёл восемнадцатый год, но любви, о которой он много слышал и читал в книжках, он ещё не испытывал. Нельзя сказать, что он был равнодушен к девушкам, — нет, некоторые из них нравились ему, и даже очень, но так страдать и маяться, как страдали и маялись почти все его одноклассники, Довлету не приходилось.
Правда, однажды приключилась история… Под Новый год, на бале-маскараде в водовороте невероятных масок и костюмов, когда весь зал включился играть в «почту», к Довлету подошёл его одноклассник Аллаяр.
— Карандаша не найдётся у тебя? И помоги написать письмецо Дурсун.
— Какой Дурсун?
— Сегодня познакомлю…
— О какой Дурсун ты толкуешь, Аллаяр?
— Во-он о той… Об индианке, что с паранджой на лице.
— А как ты узнал, что это именно она, Дурсун? Лицо-то закрыто?
— Эх, верблюжонок ты, несмышлёныш. Мы ещё вчера договорились. Она сама сказала мне, в каком костюме будет.
Письмо, которое сочинили Довлет и Аллаяр, начиналось с новогодних поздравлений, а заканчивалось предложением встретиться, сейчас же, для «неотложного и очень важного разговора» где-нибудь наедине, в одном из пустых классов, например.
Через минуту друзья получили ответ: «Бессовестный… Как ты смеешь об этом думать?». «Сама ведь просила, говорила, что любишь… — написали на это Довлет и Аллаяр. — Чего же теперь фокусничаешь? Я люблю тебя, Дурсун». «Хорошо. Я согласна. Приходи в 9 «б», — ответила индианка.
— Идём, — сказал засиявший Аллаяр. — Понял, как надо с ними разговаривать? Пошли.
— Да-а… Зачем же я пойду?
— Как зачем? Увидишь Дурсун. Ты же хотел познакомиться с нею.
— Нет, не пойду. Я только помешаю вам.
— А кто тебе сказал, чтобы ты торчал там колом. Взглянешь на Дурсун, познакомишься и катись себе.
— Что ж, пойдём, — согласился Довлет и покорно последовал за Аллаяром.
Друзья вошли в тёмную комнату девятого «б» класса и, затаив дыхание, стали ждать. Смех, голоса и музыка бал-маскарада слышались здесь приглушённо. Слабый синеватый свет в окнах придавал классной комнате какую-то таинственность.
В коридоре послышались чьи-то шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошла «индианка».
— Дурсун, включи свет, — сказал Аллаяр, — чего доброго, кто-нибудь из учителей ворвётся.
«Индианка» щёлкнула выключателем и, усмехнувшись, спросила:
— Ворвётся, говоришь?
Друзья опешили: перед ними стояла молоденькая учительница истории Шекер Бердыевна Ниязова.
— Кто она такая, эта Дурсун?
Друзья стояли с раскрытыми ртами и не могли вымолвить слова.
— Аллаяр, Довлет, что же вы? Пригласить пригласили, а теперь молчите, как…
В этот момент в комнату вошёл муж Шекер Бердыевны, учитель математики Чары. Ниязович.
— Что случилось, Шекер?
— Да вот… Влюбились парни.
— В кого?
— В меня.
— Вот как? Что ж, может быть нам с тобою развестись?
— Я согласна, — лукаво улыбнувшись, сказала Шекер Бердыевна. — Мы с тобою живём уже несколько лет, а сказать «люблю» ты не сказал ни разу. А вот парни готовы повторять это слово ежеминутно.
Спасибо Чары Ниязовичу, — он пожалел попавших впросак незадачливых «донжуанов». Взяв под руку жену, учитель математики направился к двери:
![Урсула Ле Гуин - Индеец с тротуара [Сборник]](/uploads/posts/books/276971/276971.jpg)
![Пол Андерсон - Кокон [ Межавт. сборник]](/uploads/posts/books/72467/72467.jpg)
