Василий Козлов - Верен до конца
Определенных часов отдыха не было. После небольшой передышки бригады выходили на площадку в любое время суток. Ночи стояли ясные, прохладные, и работалось еще лучше, чем днем.
Все шло давно заведенным порядком: бригады имели свои участки, свои производственные задания, соревновались между собой. Посмотришь — колхоз вышел на работу! Но когда приглядишься внимательно, увидишь, что это не обычный колхоз мирного времени. В любой момент работающие готовы отложить в сторону топор и взяться за винтовку.
Когда однажды мы с Мачульским пришли на остров, к нам стали подходить бригадиры. Некоторые старались походить на командиров и докладывали по-военному. Они сообщали, сколько уже сделано и что надо сделать.
Работа была трудоемкая, требовала много времени и сил, но люди работали с большой охотой, и площадка для будущего аэродрома преображалась на глазах.
Бригада старосековцев полудновала, когда мы подошли к ее участку. Кое-где горели небольшие костры, люди пекли картошку, поджаривали на вертелах сало. Некоторые варили что-то в чугунках. Тут же сидело несколько человек из Загалья. Антон Синицкий что-то с воодушевлением рассказывал, энергично размахивая рукой.
— Должно быть, про свою овечку… — улыбнулся Корнеев, подойдя к нам с соседнего участка.
Эта история была известна чуть ли не всей нашей зоне. Однажды Антон Синицкий привез партизанам овцу и бидон молока. Какая-то подлая душа донесла об этом гестаповцам. Синицкого схватили, начали бить и допрашивать.
— Это все неправда, это вам кто-то наврал, — притворно дрожащим, жалобным голосом оправдывался Антон. — Не одну мою овечку, а все стадо партизаны забрали. Шли недавно и забрали штук сорок. И не один бидон молока выпили, а целых восемнадцать. Каждый всего-то раза два глотнул, а восемнадцати бидонов не хватило…
Синицкий не на шутку напугал фашистов.
Увидев нас, Синицкий поспешно встал и сделал несколько шагов навстречу. Он был здесь старшим и считал своей обязанностью первым поздороваться и пригласить нас пополудновать. Мы присели на пеньки.
— Ну, как идет работа? — спросил я.
Антон сообщил, что через день они закончат раскорчевку и тогда вся бригада переключится на выравнивание площадки. Один из загальцев сказал, что раскорчевку они закончат сегодня. Синицкий недовольно посмотрел в его сторону и как бы вскользь заметил:
— Ну какой там у вас лес, кусты одни!
На это загалец спокойно ответил:
— Такой же самый, как и у вас, — наши участки рядом.
Синицкий возразил:
— Сравнил! У нас сосны, хоть на доски пили, ольха, береза.
— И у нас они есть, — ответил загалец. — Да что ты волнуешься? Кончим раньше, придем и вам поможем.
— Лучше мы вам поможем, — упрямился Синицкий.
Потом он обратился ко мне:
— Скажите, а скоро сюда прилетит самолет?
— Как закончим аэродром, так и прилетит.
— А можно будет тогда в Москву письмо послать?
— Думаю, что можно.
— А если бы нам всем собраться написать письмо правительству? Описать, как мы тут живем, как бьем врага. Можно было б такое письмо послать?
— Можно, и обязательно напишем.
Постепенно вокруг нас собрался народ. Каждому хотелось услышать что-нибудь новое про наш советский тыл, про Москву. Синицкий встал, окинул всех быстрым взглядом и сказал:
— Идемте! Сегодня и нам надо закончить раскорчевку.
Все пошли за ним следом.
На острове часто появлялись командиры отрядов, комиссары, вестовые из боевых отрядов и групп. Они рассказывали колхозникам об обстановке, делились своими впечатлениями о боях. И колхозники жили этими новостями. Работали, а мысли их были там, где шли бои, где их товарищи, односельчане и родные били фашистов.
В это время наиболее крупные боевые операции проходили в районе деревни Катка на Глусщине, в населенных пунктах Холопеничи, Слободка и в совхозе «Холопеничи». Во вражеском гарнизоне в Катке насчитывалось свыше трехсот фашистов. На вооружении у них были сорокамиллиметровые пушки, семь минометов, больше десятка станковых и ручных пулеметов, автоматы, винтовки. Деревня была обнесена окопными укреплениями.
Штаб соединения решил уничтожить этот гарнизон потому, что он находился на стыке трех районов и сковывал действия партизанских отрядов. На операцию пошли подразделения из отрядов Павловского, Храпко, Гуляева, Пакуша и Макара Бумажкова. Вышли также отряды Цикунова, Патрина. К деревне подошло около пятисот партизан с четырьмя пушками, минометом, шестью станковыми и восемнадцатью ручными пулеметами и автоматическим оружием. Операцией руководил заместитель начальника штаба соединения Константинов.
План операции был такой: подразделения Гуляева, Пакуша, Бумажкова и отряды Цикунова и Патрина наносят главный удар по гарнизону с западной и северной сторон. Для прикрытия флангов Павловский и Храпко выставляют боевые засады у деревни Косаричи и на дорогах, ведущих к гарнизону. Сигналом к началу боя должны служить две красные ракеты.
Перед самым наступлением разведка донесла, что противник с обозом и основным вооружением вышел из деревни Катка и двигается к деревне Хоромцы. К вечеру гитлеровцы заняли Хоромцы и выставили усиленные посты и патрули. Пришлось спешно изменять план операции. Командирам отрядов и подразделений были поставлены дополнительные задачи: резервной группе, находившейся при штабе, нанести удар по противнику с юга; Пакушу и Патрину ворваться в деревню с севера; Бумажкову ударить по вражескому гарнизону в совхозе имени Потапенко. У противника оставалась свободной дорога на деревню Бобровичи. Гуляеву и Цикунову было приказано разместить засады в лесу у этой дороги.
Наступление началось утром 10 августа 1942 года. В результате стремительной атаки гитлеровцы были выбиты из деревни. Они отошли в небольшой лесок на север от Хоромцев и там укрепились.
Тем временем подразделения Павловского и Храпко форсировали реку Птичь. Внезапным ударом они разбили противника в совхозе «Холопеничи» и повели наступление на деревню Катка. Здесь оставались охранные группы вражеского гарнизона и военное имущество. Партизаны уничтожили остатки катковского гарнизона и захватили богатые трофеи. Партизаны разбили также гитлеровский гарнизон в деревне Слободка.
Бой с основными силами гитлеровцев, укрепившихся в лесу, продолжался свыше суток. Более трех десятков фашистов было убито, много ранено. Уцелевшие бежали в Глусск, оставив на поле боя почти все вооружение и боеприпасы. Несколько полицаев сдались в плен.
Наши отряды потерь не имели, только двое партизан были ранены.
Эти боевые успехи вдохновляли колхозников, строивших аэродром, на самоотверженный труд. За две недели площадь будущего аэродрома была раскорчевана. За несколько дней ее выровняли, засыпали щебнем и утрамбовали. К концу августа аэродром был готов.
Если самолеты не ожидались, на аэродроме «рос» обычный лес, и с воздуха невозможно было определить его местонахождение. Колхозники построили землянки для обслуживающего персонала и раненых бойцов, которых мы решили отправлять в тыл, оборудовали ложный аэродром. Так уж получилось, что только небольшая часть строителей вернулась в деревни, большинство осталось в партизанах. Одни вошли в команду обслуживания и хозяйственные взводы, другие получили оружие и вступили в боевые ряды партизан.
С первых дней сентября 1942 года на наш аэродром начали прилетать крылатые гости из Москвы и других городов Советского Союза. Наш аэродром скоро стал известен советским людям за тысячи километров. О нем знали на Украине, в Литве, Латвии. О нем знали партизаны Польши и Чехословакии.
Сотни раненых партизан Белоруссии и Украины были отправлены с этого аэродрома в тыл. Аэродромом пользовались на протяжении нескольких месяцев партизаны братской Украины. Однажды к нам прилетели секретарь ЦК КП(б) Украины товарищ Коротченко и начальник партизанского штаба Украины товарищ Строкач. С лесного аэродрома были вывезены в советский тыл и размещены в специальных домах тысячи детей погибших партизан и воинов Красной Армии. Отсюда мы переправили в Москву видных ученых и крупных специалистов Белоруссии, которые не успели эвакуироваться в начале войны.
Отсюда был эвакуирован в Москву тяжело раненный прославленный партизан Кирилл Прокофьевич Орловский, Герой Советского Союза.
Все годы войны пользовались мы зысловским аэродромом. Он служил важнейшим средством прямой связи с Большой землей для многих партизанских соединений Белоруссии.
Как только аэродром был готов, мы стали с часу на час ожидать самолета из Москвы. Тоска по вестям с Большой земли была настолько сильной, что многие в нетерпеливом ожидании не спали круглые сутки. Волновались все: и те, что дежурили на аэродроме, и те, что оставались в лагере. Да и сам я был очень взволнован. С первым самолетом, который у нас приземлится, я должен буду вылететь в Москву. Центральный Комитет КП(б)Б и Центральный штаб партизанского движения вызывали меня для отчета.
