Станислав Ваупшасов - Партизанская хроника
Газета «Минский большевик» из номера в номер рассказывала об успешном наступлении нашей армии и ударах, нанесенных гитлеровским оккупантам партизанами.
Сотни юношей и девушек прибывали во 2-ю и 3-ю Минские бригады и в бригаду «Буревестник».
Почти все мужское население деревень готовилось к усилению борьбы за освобождение. Одни вступали в партизанские отряды, другие строили в лесу лагеря для своих семей.
И вот в такой обстановке «президент» Островский издал приказ о мобилизации мужчин 1908—1924 годов рождения. Его приказ ничем не отличался от приказов фашистов. Островский грозил уклоняющимся от мобилизации расстрелом, уничтожением их семей и конфискацией имущества.
Командующий так называемой «БКО» («Белорусская краевая оборона») — майор Кушель — занялся сколачиванием командных кадров, организацией офицерских школ и курсов. А каратели и полицейские отряды пытались путем организации облав набирать рядовой состав.
Большую шумиху вокруг «БКО» подняла немецко-фашистская печать. Однако вся эта трескотня заглушалась грозной канонадой советской артиллерии, громившей противника уже на территории Витебской, Могилевской, Гомельской, Полесской областей.
Мобилизацию оккупанты намеревались произвести в основном за счет западных областей Белоруссии и в первую очередь в Вилейской и Барановичской областях. Но, несмотря на всевозможные ухищрения, провокации и угрозы, желавших служить гитлеровцам, драться против родной Красной Армии и своих братьев-партизан находилось немного: только сынки бывших кулаков и помещиков вступали в «БКО», мечтая возвратить свои поместья.
Партийные подпольные организации и партизанские отряды в своей печати разоблачали сущность этой мобилизации как попытки фашистов спровоцировать братоубийственную войну. Партизанские отряды и бригады нанесли одновременный удар по многим призывным пунктам, гарнизонам и карательным отрядам противника, занимавшимся мобилизацией в «БКО».
Население не явилось на призывные пункты, и лишь в городах, где оккупанты располагали крупными силами, им удалось наскрести небольшое количество «добровольцев». Однако насильно мобилизованные, получив оружие, уходили в партизанские отряды.
Разведчики узнали, что в Столбцы на сборный пункт гитлеровцы согнали из Вилейской и Барановичской областей около тысячи восьмисот человек. Необходимо было действовать быстро и решительно, чтобы сорвать мобилизацию. Нужен был человек, хорошо знающий Столбцы и имеющий доступ к солдатам.
Мы сидели в штабной землянке и гадали, кто бы мог подойти. Наконец Сермяжко сказал:
— Такой человек есть, это Павел Рулинский, знаете?
Я припомнил бывшего учителя, партизана из роты Усольцева, который в прошлую весну в самую распутицу повел подрывников на железную дорогу. Он был очень симпатичен, но казался мне слишком говорливым и даже немного бесшабашным.
— Видишь ли, Константин, если трудна и опасна работа подрывника, то работа подпольщика еще более сложна и опасна. Подпольщик должен проводить работу на глазах у немцев и в то же время не быть замеченным. Справится ли Павел? — усомнился я.
— Более подходящего человека я не знаю, — ответил Сермяжко.
Я решил поговорить с Павлом Рулинским. В землянке Усольцева мне сказали, что Павел ушел на железную дорогу, но скоро вернется. Я направился к конным разведчикам.
Здесь что-то веселое рассказывал Ларченко, все громко смеялись. Когда я вошел в землянку, замолчали.
Едва я встретился глазами с Жардецким, он понял, что я пришел за ним, и поднялся.
— Юлиан Дмитриевич, — сказал я, когда мы с ним вышли из землянки, есть важное задание. Выполнишь?
— Если очень нужно, выполню, — твердо ответил он.
— Столбцы хорошо знаешь?
— Приходилось бывать, а что? — посмотрел он на меня.
— Езовитов и Кушель собрали там часть мобилизованных. Если немного шатнуть изнутри — эта часть рассыплется, — пояснил я. — Нельзя допустить, чтобы советских людей толкали в пропасть.
— Понимаю, опять, значит, мозги чистить, — проговорил Юлиан. — Только вы подскажите мне, с чего начинать.
— Дадим вам второго товарища, снабдим воззваниями… Когда он придет, поговорим о том, как вам действовать.
— Ясно, — согласился Жардецкий.
Сакевич и Машков написали воззвание, типография отпечатала тысячу экземпляров.
В землянку вошел Павел Рулинский.
— Есть у вас в Столбцах знакомые, которым можно довериться? — спросил я.
— Есть. Двое железнодорожников, учитель и еще кое-кто найдется.
Я подробно рассказал Рулинскому о задании.
— Дело нелегкое, но я думаю, что справимся, — проговорил Рулинский.
— Вы поляк?
— Да.
— Это даже лучше. Ведь там народ в большинстве из западных районов, — заметил я.
Мы позвали Жардецкого и вместе обсудили план действий. Юлиан попросил, чтобы им дали связного.
— Выбирай сам, — согласился я.
— Дайте Терновского, он парень смышленый, везде пролезет.
На другой день Рулинский, Жардецкий и Терновский, взяв по два пистолета, ручные гранаты и воззвания, вышли в Столбцы.
Поздней ночью они, пробираясь лесами и глухими местами, пришли в город, и Павел тихонько постучал в окно к знакомому железнодорожнику. Двери открыл сам хозяин и, пропустив их, спросил:
— По какому делу пришли, Павел?
— К тебе за помощью. Как солдаты держатся? — сразу приступил к делу Рулинский.
— Это ты про мобилизованных? — переспросил хозяин.
— Да, да.
— Старая польская пословица говорит: «Насильно согнанные в костел — не молятся». Так и здесь. Живут люди в казармах, муштруют их, но каждый смотрит, как бы удрать. Те, кто смелее, убегают поодиночке. Зато офицеры — настоящие собаки. Почти все бывшие пилсудчики, — взволнованно рассказывал старый железнодорожник.
— А с мобилизованными как встретиться? — спросил Рулинский.
— Из гарнизона их не выпускают, так как многие не возвращаются. К ним пробраться можно: ведь входят же в казарму столяры, печники, кровельщики.
Павел обрадовался: он умел делать оконные рамы и вставлять стекла.
— У тебя есть знакомые мастера, которые ходят работать в казарму? — поинтересовался он.
— Найдем, — бодро отозвался хозяин. — Ты что, к солдатам собираешься?
— Возможно, придется зайти. Твои мастера как, надежные люди?
— Для кого как!.. Я лично надеюсь на них.
— Вот и хорошо, а теперь нам надо хоть немного поспать, — попросил Жардецкий.
Хозяин постелил на полу.
Утром хозяин ушел на работу. Терновский вышел в город посмотреть на казармы.
В обеденный перерыв железнодорожник привел с собой пожилого мужчину-столяра. Разговорились. Но Рулинский не решался начать речь о деле.
— Да ты говори со мной в открытую, — не выдержал столяр и оглянулся на железнодорожника.
Тот, улыбаясь, кивнул:
— Не бойся. Павел, это свой человек.
Столяр согласился принять Павла в свою группу.
— Но ведь ты молодой, и люди твоего возраста все уже мобилизованы, — вдруг спохватился хозяин.
— Ничего, я притворюсь инвалидом, — улыбнулся Рулинский.
Ночью он тренировался ходить с вытянутой ногой, а утром, взяв у хозяина топор, заковылял к знакомому столяру.
У входа в казарму молодой, с чуть пробивающимися усиками новобранец внимательно оглядел Павла и хотел его задержать, но тут вмешался столяр.
— Что ты цепляешься? Он идет со мной. Работы много. Начальство разрешило мне взять помощника.
— Коли так, иди. — Солдат отошел в сторону.
Павел зорко смотрел по сторонам. Во дворе офицер, сердито крича, муштровал новобранцев.
В одной из комнат казармы была устроена столярная мастерская. Туда частенько заходили мобилизованные. Они узнавали о родных и вообще, что делается в городе.
Павел молча работал, стараясь прислушиваться к разговорам мобилизованных, узнать их настроение и мысли.
К вечеру в мастерскую зашел пожилой усатый новобранец, бывший колхозник. Он несмело попросил табаку. Павел подал ему кисет и улыбнулся.
— Правительство не обеспечивает?
— Эх, обеспечат они! Веревкой на шею… И влезли же мы в этот капкан… — пугливо озираясь на дверь, произнес усач.
— Да, дела у вас неважные, — задумчиво сказал Павел.
Наступило короткое молчание.
— Послушали, дураки, а теперь ни вперед ни назад. Побежишь домой — смерть от властей, останешься здесь — смерть от партизанской пули, — прошептал новобранец.
— Нужно искать выход, — сказал Павел.
— Поздно, — безнадежно махнул рукой солдат.
В этот момент в мастерскую вошли еще двое, и так хорошо начатый разговор оборвался.
Павел вышел во двор. За конюшней он нашел в заборе проход. Видно, ночью новобранцы уходили через него в город. Павел осмотрел и постарался запомнить местность вокруг казармы.
