Богдан Сушинский - На острие меча
– Во Франции у нее все еще слишком много влиятельных врагов, – суховато, но все же ответил ротмистр. – Настолько много, что графиня опасается, что Мазарини не сумеет спасти ее от ареста, если на этом настоят наиболее яростные недруги.
– Теперь становится понятно, что на самом деле она преследовалась как участница заговора против короля, а не против Ришелье. Но тогда выходит, что в Польше у нее должны быть столь же влиятельные друзья.
Ротмистр оглянулся на карету, чтобы убедиться, что графиня все еще не явила свой лик казачьему каравану, а значит, не сможет услышать его слов.
– Среди них – даже посол французского короля, граф де Брежи. А следовательно, большая часть двора его величества Владислава IV. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов мадам д’Оранж.
– А это что за особа? – поморщился полковник. Всякое упоминание о любой варшавской мадам он считал недостойным мужского общества.
– Ну… – замялся ротмистр, не зная, как бы получше представить эту женщину. – Мадам д'Оранж – это мадам д’Оранж. Честно скажу, я с ней не знаком. Но о ней говорит вся Варшава. Вернее, вся Варшава опасается говорить о ней. Кстати, графине покровительствует и сама королева. Не будем забывать, что она тоже француженка.
– Так бы сразу и сказал, – вмешался в разговор сотник, как-то слишком уж резко утрачивая интерес к заговорщице. – Все они, чертовки, или заговорщицы, или француженки.
И, отъехав в сторону, махнул рукой возницам, разрешая двигаться дальше.
* * *Снова появился орел. В этот раз он был настроен менее воинственно. Облетев два обоза, хищник величаво спланировал на близлежащую скалу и, распластав могучие крылья, изобразил собственный родовой герб: орел на фоне солнечного круга.
– Такая знатная особа, и вдруг – посреди украинской глуши, при столь незначительной охране? – как бы про себя проговорил Сирко, отводя взгляд от этого гранда степей. – Не слишком ли рискованное путешествие?
– Но, господин полковник… Я считаю, что охрана у графини достаточно надежная, – высокомерно парировал ротмистр. Ему было около тридцати, располневший, розовощекий… Сирко он показался одним из тех офицеров, которые добывают себе чины, неся службу в охране какого-нибудь замка в центре Польши, и при этом вряд ли когда-либо участвовали в настоящем бою. – Тем более что мы находимся на земле Польского королевства.
– Совсем упустил из виду, – иронично ухмыльнулся Сирко.
– И все же будет приятно, если господин полковник позволит присоединиться к его отряду, – вдруг занервничал ротмистр, побаиваясь, как бы Сирко не увел свой обоз, снова оставив их без действительно надежной охраны. – Говорят, в этих местах разгуливают татары.
– Об этом мы уже договорились. Мои казаки ваших гусар в обиду не дадут. Не говоря уже о графине де Ляфер.
Казаки рассмеялись. Ротмистр еще пуще побагровел и даже машинально схватился за эфес сабли. Но вовремя отдернул руку и, прокашлявшись, мужественно промолчал.
– Однако заболтались мы, ротмистр, совершенно забыв о самой графине, – подъехал Сирко поближе к карете. – Показали бы ее, что ли?
– Пока довольствуйтесь лицезрением ее слуги, Кара-Батыра, – плеткой указал Радзиевский на широкоплечего татарина. В кольчуге, с небольшим круглым щитом на груди, Кара-Батыр выглядел довольно воинственно. – Судя по всему, графиня переодевается.
– В бальное платье?
– В походное. Узнав о появлении здесь татар, она попросила подать ей оседланную лошадь. Два пистолета у нее есть, лук с колчаном стрел – тоже, подарок этого литовского татарина. Кстати, хотя он и слуга, но происходит из весьма знатного татарского рода. Там у них целое сословие уланов, то есть знати, принадлежащей к огромному ханскому роду.
– Тогда, панове казаки, нам вообще нечего опасаться татар. Графиня просто-напросто расстреляет орду, – не стал выяснять родословную Кара-Батыра полковник.
– Дай-то Бог, чтобы не распугала ее своим видом, – мрачно заметил Гуран, все это время подозрительно поглядывавший на ротмистра и его стоявших чуть поодаль вояк.
Ни для кого в обозе не было секретом, что сотник не питал особого уважения ни к польским гусарам, ни к полякам вообще. Да и сам ротмистр вызывал в нем какое-то особое неприятие.
12
К тому времени, когда д'Артаньян появился в таверне «Приют беглецов», посетители ее успели разделиться на две компании. В одной, уже опьяневшей и состоящей в основном из горожан, – всеобщее внимание привлекали две красотки, очень смахивающие на цыганок. Судя по тому, с каким интересом подвыпившие мужчины присматривались к ним, как прилаживались грубыми руками к вызывающе высоким грудям и с какой настойчивостью допытывались, откуда и куда они следуют, – избранницы почитателей Бахуса только что появились в городке и еще не успели ни надоесть местным ухажерам, ни обрасти сплетнями.
Вторая компания, копошившаяся в дальнем углу, показалась мушкетеру более пристойной. В ней он сразу заметил нескольких офицеров и местных чиновников. А сотворилась она вокруг сидевшего в самом углу рослого посетителя, с виду иностранца, лет тридцати пяти – широкоплечего, загорелого, с довольно привлекательным волевым лицом слегка состарившегося римлянина.
Граф не имел намерения присоединяться ни к одной, ни к другой компании. Однако подсел поближе к столу иностранца. Внимание его привлекло то, с какой почтительностью слушают этого, очевидно, случайно забредшего сюда путника.
В «Приюте беглецов», кажется, не заведено было принимать какие-либо заказы от посетителей. Появившийся хозяин и так знал, что на стол перед путником нужно выставить все лучшее, за что он способен уплатить. А уж по части определения возможностей любого забредшего сюда он был тончайшим знатоком, почти оракулом. Вино и жареная, сочно приправленная говядина появились на столе д'Артаньяна с такими извинениями, словно хозяин действительно не мог простить себе, что дожидаться заказанного гостю пришлось слишком долго.
– Эти удивительные воины вообще никому не подчиняются, кроме вождей, которых сами же избирают, – донеслось до д'Артаньяна. – Ни один король, султан, хан или князь не имеет над ними абсолютно никакой власти. Вся их жизнь посвящена походам и войнам. Представьте себе: огромная река Борисфен [10] , а посреди нее, за каменными скалами, которые там у них, на Украине, называют порогами, есть несколько островов. Так вот, казаки устроили себе лагерь на одном из них, назвав его Сечью, и чувствуют себя в нем, словно в неприступной крепости. Добраться до них можно лишь на лодках да кораблях, однако из лагеря, сидя за высокими земляными валами, на которых установлены орудия, казаки способны отбить любой штурм, потопить любой корабль.
– Так кто же эти люди, коль никому не подчиняются? Разбойники – так следует полагать?
– Нет, это войско. У них есть командиры, и существует воинская дисциплина. Не хуже, чем во французской армии.
– Но кому же тогда служит это войско? – допытывался один из офицеров, загоревшую лысину которого перепахивал давний пепельный шрам. – Кто ему платит жалованье? Не может же армия существовать сама по себе, господа! Без службы королю, без жалованья, без государственного провианта!
Рассказчик задумался. Чувствовалось, что он и сам себе еще не ответил на этот в общем-то обычный вопрос: «Кому служат казаки?»
– Одно твердо знаю, господа, – они защищают свой край. Без какого-либо жалованья. Да, смею вас заверить, без жалованья и провианта. Они рады возможности спасать от врага отечество – вот все, что я могу вам сказать по этому поводу. Кстати, на Борисфене есть тринадцать порогов с убийственными водопадами. Так вот, настоящим казаком может считаться только тот, кто на утлой лодчонке способен преодолеть все эти пороги, а потом, на чуть большем челне, вместе с другими запорожцами переплывет Черное море. Для казаков это то же самое, что для рыцарей, желающих стать членами Мальтийского ордена, совершить трудное, связанное со множеством опасностей, паломничество на Восток. Причем всяк переплывший море казак тут же получал право именоваться черноморцем. В казачьей среде это воспринимается как рыцарский титул.
– Но позвольте, мсье, – подключился к разговору тучный чиновник, – неужто вы станете утверждать, что эти парни всю жизнь проводят только на островах и в походах? Разве ни у кого из них нет дома, они не имеют семей?
– Вступая в рыцарский казачий орден, они как бы дают обет безбрачия. Казак, умудрившийся завести семью, просто-напросто изгоняется из Сечи. Можете верить этому, я провел там почти два года. Именно так, господа, два года в краях, где непрерывно идут войны и где тебя каждый день подстерегает смертельная опасность. Это не бравада, это история, да освятит меня звезда путника.
Только сейчас д'Артаньян понял, что человек этот вовсе не иностранец. И дело здесь не в его отличном французском языке. Скорее всего, он принадлежал к тому отрекшемуся от бренного мира племени вечных путешественников, представителей которого можно встретить сейчас в любом конце света.
