Елена Ржевская - Особое задание. Повесть о разведчиках
— Приём. Приём. Я ракета. Я ракета. Слышу вас. Слышу вас.
Смолк и слушал.
Он содрал наушники, торопливо оделся и выбежал на улицу, быстро миновал крайнюю избу.
Он не шёл, он бежал, нёсся на крыльях в штаб соединения, к подполковнику, со счастливой вестью: «Брат» жив!
* * *
Блеснула в кустах нерасстрелянная пулемётная лента; убитая лошадь завалилась крупом в кювет, выбросив кверху сухие ноги. Земля на дороге, прежде глубоко размытая дождём, теперь накрепко ссохлась нескладными буграми, и машину подполковника то и дело подбрасывало. В стороне оставалось селение, где разместились разведчики, подполковник въезжал в соседнюю деревню. Здесь стояло всегда два-три разбитых дома, растаскиваемых на дрова. Подполковник не замечал тяжёлой угрюмости разрушенного войной человеческого жилья; в душе у него всё ликовало: «Жив, жив, жив. Был ранен, но сейчас снова здоров».
Отдав распоряжение шофёру отвезти пакет в дивизию Довганюку, он хлопнул дверцей и огляделся вокруг. «Стой!» — крикнул он вдруг шофёру, медленно разворачивающему машину. «Стой!» — он вырвал из записной книжки листок, написал всего одно слово «Жив», сложив листок и отдал шофёру.
— Разыщешь в дивизии в политотделе инструктора, старшего лейтенанта, девушку. Отдашь ей это.
Он ведь даже не знал имени этой девушки, ожидавшей возвращения «Брата». Шофёр уехал, а подполковник Ярунин шёл вдоль разрушенной, сожженной деревни; вся деревня покрылась землянками, в них и переселились колхозники, да ещё в уцелевшие кое-где бани. Босоногие, худенькие ребятишки издали бежали за подполковником. Он спросил у старика, мастерившего шалаш из соломы, где тут разместилось районное начальство; старик указал ему. На подполковника глянуло измученное лицо со следами тяжёлых невзгод. «Скорей бы уж»,— горячо подумал Ярунин о готовящемся наступлении.
Замаскированные машины привлекли внимание Ярунина: вот она, знаменитая машина пожарной команды, — множество срубленных молоденьких ёлочек старательно прикрывали её. Около машин у сложенной из кирпичей походной кухни хлопотала пожилая женщина. Другая женщина, в стёганой ватной телогрейке, тёплом платке и больших сапогах, сидя в стороне на брёвнах, чистила картошку над ведром. Она встала, смущённо улыбнулась подполковнику:
— Не узнаете?
— Теперь узнал. Здравствуйте! — Это была Тоня с хутора, на котором прежде размещалась разведка; она пришла сюда издалека, чтобы повидаться с мужем.
— Конохов где? — спросил подполковник у женщин о секретаре горкома партии.
— У них бюро заседает,— сказала пожилая женщина, кивнув в сторону землянки.
— Уж с час как начали,— добавила Тоня, снова принявшись за картошку.
Ярунин спустился в землянку, туго подалась и резко захлопнулась за ним дверь; сидевшие на тесно составленных лавках люди оглянулись на него; в полумраке землянки, сильно продымленной махоркой, подполковник с трудом разглядел сидящего за маленьким столом Конохова.
Тот издали кивнул ему. Рядом на лавке потеснились, подполковник сел. Шло заседание горкома партии. Говорила молодая женщина, председатель колхоза; она теребила концы белого платка, завязанного под подбородком, не освоившись еще в роли докладчика. Речь шла о копке картофеля, о вспашке зяби. Конюхов задал ей вопрос, подполковник не расслышал, что именно спросил он, но вдруг женщину словно прорвало, она заговорила в голос — нет тягловой силы, на коровах много не вспашешь, да и пахать-то некому, людей нет.
Она села, а за ней стали подниматься колхозники. Их заботы, трудности прошли перед подполковником: не откопана картошка, не поднята зябь, не проведен посев озимых, очень мало рабочих рук, поломан инвентарь, нет скота, людям жить негде, а зима на носу.
Потом выступил старик, такой же большебородый и угрюмый с виду, как тот, что повстречался Ярунину только что в деревне: скупо, но толково высказался он о делах и нуждах своего колхоза и от имени колхоза взял обязательство по вспашке зяби в сжатые сроки, по строительству жилых землянок, по ремонту дорог для нужд армии. Он сел, и на некоторое время воцарилось молчание, а затем все заговорили разом, заспорили между собой Конохов постучал карандашом по оловянной кружке, призывая к тишине.
Снова один за другим начали подниматься председатели колхозов, объявляли о принятых на себя обязательствах. В заключение выступил Конохов. Голос у него был сильный, его слушали при полной тишине.
Конохов говорил о тех кровопролитных боях, которые ведёт Красная Армия с фашизмом, о мужественной борьбе партизан, и о том, что сыны, братья и отцы колхозников сражаются не на жизнь, а на смерть в рядах Красной Армии и в партизанских отрядах. Казалось бы, что нового сказал Конохов, — всё это и без него хорошо известно, а всё же во-время брошенное слово падает, как семя в рыхлую землю и цепко прорастает. И когда он после этого заговорил о тех очевидных трудностях, с которыми сталкиваются колхозники освобождённых деревень на каждом шагу, трудности эти увиделись присутствующим не такими уж непреодолимыми.
Конохов поддержал старика-председателя колхоза за его почин — выдвинутое им обязательство, но упрекнул его за план жилищного строительства в деревне.— «Не о землянках, а о домах надо думать. Сегодня может показаться, что то или иное дело еще за горами лежит, а завтра окажется — уже надо за него браться». На то они колхозные вожаки, чтобы смотреть дальше других.
Он кончил, и слово для сообщения попросил однорукий человек в военной форме без знаков различия. Его красивое, суровое лицо показалось знакомым Ярунину. Он вспомнил — этот человек, учитель, муж Тони, назначен теперь зав- гороно. Он доложил собравшимся, в каких школах начинается учебный год, просил председателей колхозов помнить о заготовке дров для школ на зиму.
Заседание горкома кончилось, и председатели колхозов медленно выходили из землянки. Подполковник задержался, он продолжал сидеть, вслушиваясь в разговоры людей, вглядываясь в их лица. На участке армии, бок о бок с действующими частями её, люди мирного труда уже заняты созидательной работой, они налаживают мирную советскую жизнь, ради которой борется Красная Армия.
Он встал, протиснулся к окружённому людьми Конохову.
— Ты ко мне? — спросил Конохов, протягивая ему руку, и, поняв, что подполковник хочет говорить с ним с глазу на глаз, предложил: — Выйдем?
Они вышли из землянки; на улице женщины хлопотали у огня над большим котлом.
— Гость у нас к обеду, — крикнул Конохов женщинам.
— Знаем, — отозвалась пожилая женщина, вытерев рукой лоб, и улыбнулась, — постараемся. Не краснеть же...
Конохов хромал — одна нога его после ранения была сильно укорочена.
Выглянувшее солнце расцветило нескошенную пожухлую траву. Всматриваясь туда, где за густым сосновым бором, за неподнятой землёй, за сожжёнными деревьями, за линией фронта, лежал занятый врагом город Ржев, Конохов, взяв Ярунина за руку повыше локтя и крепко сдавив ее, спросил:
— Скоро ли?
— Скоро, — ответил Ярунин, глядя в пёстрое от весёлых рябинок и жёлтых веснушек лицо Конохов а, правильно поняв его вопрос, — скоро погоним их из Ржева.
На Конохове — командирская гимнастёрка, маленький пистолет на ремне, на плечи накинута телогрейка. Он был одним из секретарей горкома. В партизанских боях Конохова тяжело ранило, его вывезли на самолёте, и теперь после госпиталя он временно возглавлял горком.
— У меня к тебе дело, — начал подполковник,— в Ржеве в лагере заключённых действует подпольная группа.
Конохов заинтересованно поднял лицо.
— Замечательно, замечательно,— сказал он.
Подполковник поделился с Коноховым своими соображениями. Немцы, очевидно, будут держать лагерь в Ржеве до последнего дня, потому что им нужны рабочие руки, а перед отступлением они постараются угнать или уничтожить заключённых.
— Хотел с тобой посоветоваться, — говорил подполковник, — мне кажется, партизаны могут помочь им.
Конохов кивнул одобрительно головой.
— Наши все там,— сказал он задумчиво, махнув рукой в направлении города.— Здесь собрались только покалеченные, те, кто вышел из строя, — сказал он спокойно, без всякой горечи.— Трудно там сейчас работать. Ты ведь сам знаешь. Каратели, гестапо шарят повсюду. Фашисты бросили отборные дивизии против партизан. Значит, говоришь, и в лагере заключённых действуют подпольщики. Это хорошо.
Они присели на остатки завалившейся изгороди возле сгоревшего дома, закурили.
— Им нужно помочь, — сказал подполковник. — Давай, подумаем, как связать подпольную группу лагеря с партизанами, чтобы они могли совместно оказать сопротивление врагу.
