Елена Ржевская - Особое задание. Повесть о разведчиках
* * *
Дубяга пристально посмотрел поверх лица арестованного. Бутин понял его взгляд, он сорвал с головы диверсанта пилотку, вырвал красноармейскую звёздочку, спрятал её в карман и бросил тому пилотку назад.
— Подойди, — приказал Дубяга.
Прибалтийский немец, высокий, сильный, лицо
белесое, тяжёлая нижняя челюсть.
— Задание?
— Никакого задания, — ответил тот на чистом русском языке.
— Спрашиваю, задание? — повторил Дубяга.
Немец едва пожал плечами.
— Где собирался обосноваться с рацией?
— Где придётся.
— Приведите второго-, — сказал Дубяга Бутану.
Шофёр вошёл, не смея разогнуть спину. Пойманный с поличным враг. Лоб низкий, глубокий шрам между бровей. Этот теперь во всём признается.
— Почему он пришёл к тебе?
Арестованный шофёр растерянно поглядел на
немца и, видимо, соображая, что тот ему больше не хозяин, что жизнь его теперь в руках Дубяги, не мигая уставился на него.
— Он знал...— нерешительно сказал он.
— Что он знал?
Арестованный молчал, опустив голову.
На лицо Дубяги легла тень.
— Знал, что ты струсил, изменил родине, сдался в плен, продался врагу, а фашисты погнали тебя назад сюда на них работать. Твои хозяева растолковали ему, где ты находишься»
Шофёр развёл руками.
— Зачем ты понадобился ему? — спросил капитан Довганюк; он сидел у стола рядом с Дубягой.
— Выходит, хотел удобно устроиться с рацией,— Дубяга усмехнулся.
Лицо диверсанта ни разу не дрогнуло, ни единым мускулом не выдало заинтересованности его в происходящем. «Матёрая собака»,— мелькнуло у Дубяги.
— Уведите его, — приказал он.
Диверсант вытянулся, приложил к голове руку
на немецкий манер, круто повернулся кругом, и, споткнувшись у порога блиндажа, вышел.
— Какое задание принёс тебе фашист? — спросил Дубяга. В голосе его появились незнакомые нотки.
— Я, гражданин начальник, не хотел этого...
— Не мямли,— оборвал его Дубяга,— расстрелять тебя, шкуру, мало,— тихо, со злым бешенством проговорил он.
Шофёр испуганно заморгал глазами, оцепенело повёл головой по сторонам, на посеревших щеках его проступили пятна.
— Немец этот пока мне ничего не поручал...
— Пока у тебя уже было поручение, — не выдержал Довганюк.
— Он только передал мне, что если русские войдут в Ржев... Если русские войдут в Ржев, чтобы я отстал от части, спрятался и явился в дом на Речную улицу.
— А что там на Речной?
— Он ничего не сказал.
Дубяга взял чистый лист бумаги, пометил «Речная улица». Значит, на Речной улице в Ржеве есть дом, в котором после освобождения города Красной Армией останется какая-то группа фашистов. С какой целью?
* * *
Подполковник Ярунин вернулся из госпиталя, заночевал в деревне, где разместились его разведчики, а рано поутру, оставив машину, пешком отправился в штаб соединения.
Он шёл по деревне; кое-где еще не раскрыли ставни; в прозрачном утреннем воздухе еле приметным дымком курились избы; через улицу, нагоняя поросёнка, пробежала высокая женщина, босая, в овчинном тулупе; у крайнего дома по стене были выстроены конопляные снопы. Часовой у шлагбаума, присев на корточки, грел руки над тлеющим костром: когда Ярунин поравнялся с ним, он выпрямился:
— С выздоровлением, товарищ подполковник!
— Ох, Бутин, давненько я тебя не видел!
— С самой контузии, товарищ подполковник.
Ярунин с удовольствием рассматривал Бутина:
солдатские ботинки с обмотками и шинель, хотя и побуревшая под дождями, спалённая у огня, ни на ком не сидит так складно. Бутин пошёл открывать путь, но подполковник, пригнувшись, уже пролез под шлагбаум. Он задержался ещё, оглянулся на деревню: стройными рядами весело убегали вдаль крестьянские избы; где-то возбуждённо заблеяла овца, словно её согнали с согретого места; женский голос сонно тянул песню; кто-то шёл огородами к ручью, слышно было, как на коромысле повизгивали пустые вёдра. Бесконечно приятны были эти звуки человеческого жилья.
— Одна во всем районе уцелела. В стороне лежит. Мы с капитаном Дубягой квартирьерами были, знали, что выбирать,— хвастливо пояснил Бутин. Тоненький солнечный луч упал ему на лицо.
«До чего же все близкими стали», — с неожиданной нежностью подумал Ярунин, быстро спускаясь под гору. Далеко тянулся пояс вымерзших яблонь, впереди — холм, за ним вставало солнце; осень золотая — в кустах дрожала паутина бабьего лета, высоко в небе стройным косяком уходили на юг журавли, на кустах яркими каплями крови были разбрызганы волчьи ягоды — последний привет лета. Ярунин срывал в горсть ягоды. Неожиданно ударила зенитка, дребезжащий, напористый гул прокатился по роще, подхватили, залились орудия круговой обороны штаба. Ярунин задрал голову: высоко над лесом в ясном утреннем небе висела «рама» — немецкий разведчик, предвестник воздушного и артиллерийского налёта врага.
— Интересные сведения из Ржева, — с подъёмом заговорил он, испытывая жажду поделиться,— партизаны взорвали в городе здание гестапо и склад оружия.
Он прошёлся по блиндажу своей особенной походкой: мягкой, охотничьей.— В связи с этими событиями фашисты в панике переарестовали прежний состав городской управы. Вышел из доверия! — Подполковник засмеялся, широко расставив ноги, плотно засунув руки в карманы брюк.— Полная замена одних предателей другими,— продолжал он, подсаживаясь к столу. Взял цветной карандаш и синим концом, обвёл маленький квадратик на плане города. — Вот, — сказал он,— здесь обитает новый бургомистр... Жду подробного сообщения об этих событиях от «Брата».
Уловив замешательство на лице Дубяги, Ярунин нахмурился.
— Если сообщения не будет, наш опытный человек уйдет в Ржев, заменит его.
— Есть,— сказал Дубяга, подавшись вперёд, словно он получил приказ итти в Ржев.
— А это что? — спросил подполковник, ткнув пальцем в жирную зигзагообразную линию, нанесённую на каргу.
— Эта Речная улица, товарищ подполковник.
— Изучаешь?
У подполковника Ярунина широкое лицо с подчёркнутыми скулами, тёмные вразлёт брови над светлосерыми внушительными глазами, взгляд требовательный, зоркий.
* * *
— Здравствуйте.
Белоухов вздрогнул, повернул на голос голову, ,не сразу сообразив опустить разведённые по сторонам руки. Он занимался гимнастикой. Обнажённому по пояс телу стало жарко — внизу, в больших мужских сапогах, повязанная платком, осунувшаяся, стояла Тоня, разглядывала его растерявшееся, скуластое, до смешного молодое лицо, ёжиком торчащие волосы.
— Где наши стоят? — улыбнулась, и тонкой рябью набежали к глазам морщинки. Она с симпатией и любопытством относилась к этому парню, так терявшемуся при встречах с ней.
Он не слышал, о чём она спрашивает, в голове стремительно пронеслось: увести её в дом, чтобы отдохнула с дороги, накормить: в печке преет в котелке каша, сухари в мешке. Но никто из посторонних не должен входить в дом, где стоят аппараты Белоухова.
— Как вы до нас добрались? — выговорил он.
— Да вы не очень-то далеко передвинулись,. Пешком до вас шла и на попутных машинах. В дороге заночевала, теперь дальше иду.
— Дальше?
— А вы не знаете, где наши стоят?
Сейчас только он сообрази кого она ищет.
Муж её, отличившийся в партизанских боях, находится в соседней деревне вместе с группой работников ржевского горкома партии и райсовета. Они продвигаются по своему району по мере освобождения его частями армии.
— Недалеко, недалеко, вон в следующей деревне,— заговорил Белоухов.— Часто приходится вот также рядом располагаться. Вы, как войдете в деревню, сразу увидите большую красную машину. Там городская пожарная команда стоит,— торопливо излагал он.— Спор идёт из- за этой машины. Наши кричат: демаскирует. А брандмайор, упрямый старик, ни за что не соглашается перекрасить. Он уже четырёх пожарных собрал, обмундирование раздобыл им и хочет в город вступить по всей форме...
— Да, да, уже недолго осталось ждать, все так думают,— перебила Тоня и тихо, радостно рассмеялась.
Она поблагодарила, попрощалась и пошла дальше. Чувствуя, что ей смотрят вслед, неестественно широко размахивала узелком с хлебом.
Он недолго постоял, боясь, чтобы она не обернулась, ушёл в дом. Одно хорошо — спать совершенно расхотелось. От бессменной работы,— людей не хватало и у него отобрали помощников,— накопилась такая усталость, что ни холодные обтирания, ни гимнастика не помогали больше, требовалось завалиться поспать часов шесть подряд. А теперь нет, ничего, вроде выспался. Собираясь надеть рубашку, он притянул кулаки к плечам, покосился на высунувшийся яблоком мускул. «Ничего, ничего»,— ласково, как кого-то другого ободрил себя и вздрогнул,— рация заработала в неурочное время. Поспешно надевая наушники, он твердил:
