Наталья Кравцова - Вернись из полёта!
Лиля, не выдержав, резко повернулась к нему и, скрестив руки на груди, сердито сощурила глаза.
— Послушайте, Кулагин, вам не надоело?
— Что вы! Что вы! Как блестят ваши прекрасные глаза! Кажется, мы сегодня летим вместе, и я буду иметь счастье чувствовать ваш локоть... локоть друга!
— Да, кажется, мы летим вместе. Но учтите, Кулагин: если вы не прекратите своей болтовни, я могу случайно перепутать вас с «мессером»...
— Ну зачем же так? Кстати, мне помнится, что «мессеры» пока еще не ощутили на себе силы вашего оружия...
— Пока еще нет! — ответила Лиля и отошла за самолет, давая понять Кулагину, что разговор окончен.
Кулагин тихонько засвистел, поглядывая в Лилину сторону, и пошел к своей машине небрежной походкой человека, которому все нипочем.
«Зачем ему все это? — подумала Лиля с какой-то жалостью к Кулагину. — Напускает на себя... Тогда, после разбора, он был совсем другим...»
Она увидела Соломатина, который приближался к ее самолету, и, одернув гимнастерку, вышла ему навстречу.
— Скоро, наверное, полетим, Лиля, — сказал он. — Будь внимательна. На хвост поглядывай, не забывай. Сегодня пойдем шестеркой. В случае необходимости прикрой меня. Есть?
— Есть.
Она кивнула и улыбнулась ему. Ей нравился все больше и больше этот спокойный, немногословный парень, нравилась его мягкая, чуть смущенная улыбка, его теплые карие глаза.
Когда Соломатин отошел, Инна, которая стояла в стороне и наблюдала, как Лиля провожала взглядом своего командира, одобрительно сказала:
— Он чем-то похож на доброго молодца из русской сказки. Статный, светловолосый... Ты не находишь?
— Угу, — ответила Лиля, влезая на крыло. — Похож. Только я люблю брюнетов!
Инна пожала плечами: видимо, Лиле просто не хотелось продолжать этот разговор, вот она и выдумала — брюнеты! Послышался гул низко летящего самолета, и неожиданно для всех с востока прямо на аэродром выскочил «мессершмитт». В это время в воздухе не было ни одного «ЯКа», и зенитные пулеметы моментально открыли огонь. Однако вражеский истребитель не собирался, видимо, никого трогать. Сделав круг над аэродромом, он пролетел бреющим над самой серединой летного поля, над взлетной полосой и, покачав крыльями, свечой, почти вертикально взмыл кверху. Все заметили на фюзеляже «мессершмитта» рядом со свастикой большой черный круг и в нем — белую голову коня...
Фашист вызывал советского аса на поединок. Он был уверен, что победит любого летчика, самого опытного, самого искусного, иначе бы не рискнул прилететь один к вражескому аэродрому, чтобы драться над чужой территорией.
— Смотрите, он прилетел, чтоб драться, — сказала Лиля, с тревогой думая о том, что Леша сейчас на аэродроме и, конечно, первым поднимется в воздух.
На КП в это время находились Баранов и Соломатин. Поняв, что «мессер» приглашает драться, Баранов немедленно передал по рации зенитчикам:
— Прекратить обстрел! Повторяю: прекратить огонь!
Пулеметы умолкли. Остался только воющий звук нагло
разгуливающего над аэродромом «мессершмитта», который в ожидании боя решил порезвиться: фашистский ас виртуозно выполнял одну за другой фигуры высшего пилотажа, желая, очевидно, блеснуть своим мастерством и в то же время воздействовать психически на будущего противника.
Соломатин стал поспешно надевать шлемофон:
— Николай, я поднимусь! Мой самолет готов!
— Погоди! — сказал Баранов.
Он не знал, как поступить: разрешить Соломатину или, наоборот, запретить ему лететь.
— Ну? — нетерпеливо спросил Соломатин.
— Погоди,— еще раз повторил Баранов. — Ты помнишь, что произошло в полку Козырева?
Соломатин помнил. Это случилось недавно, на соседнем аэродроме. Фашист вот так же прилетел и вызвал на поединок советского аса. Ему поверили, и лучший летчик полка стал взлетать, чтобы вступить в единоборство с фашистом. Но немецкий ас подло обманул летчика и, вместо того чтобы сразиться с ним, просто расстрелял его на взлете, когда самолет, еще не набравший достаточной скорости и высоты, совершенно беспомощен и драться не может...
— Ничего, рискнем! А как же иначе? — ответил Соломатин.— У меня руки чешутся! Не задерживай — я пошел!
— Ну, давай! — разрубил воздух рукой Баранов. — Только...
Он не договорил и, раздираемый сомнениями, болезненно поморщился. С одной стороны, это был большой риск... Он мог лишиться лучшего летчика, которым гордился не только полк, но и вся Воздушная армия, весь Сталинградский фронт... Причем двойной риск: фашист мог убить его при взлете и мог убить во время боя. Хотя и знал Баранов, что Соломатин первоклассный летчик, но чего не случается, когда идет смертельная схватка...
С другой же стороны, отказаться от боя было просто немыслимо: это значило признать превосходство врага, струсить... А ведь фашист прилетел один, он рисковал не меньше! Просто сбить его зенитками в таких условиях было бы нечестно. Другое дело, если бы он явился с целью нападения, но он вызывал на единоборство — тут уж ничего не поделаешь... К тому же немцы, которые дошли до Волги и предгорий Кавказа, не привыкли к поражениям и, чувствуя свою силу, уверенные в своей непобедимости, действовали нахально. Вот как этот фашистский ас, прилетевший сюда. Нужно было проучить его, доказать, что советские асы не менее искусны, нужно было поддержать свой престиж.
И все же с болью в сердце посылал Баранов Соломатина в бой. Он пошел бы сам вместо него, но это было бы безрассудно: лететь командиру полка...
Некоторое время Баранов стоял у землянки и наблюдал, как надевает парашют и садится в кабину Алексей Соломатин. Но когда на истребителе заработал мотор, он не выдержал и, схватив шлемофон, побежал к своему «ЯКу». Нет, он не мог оставаться простом наблюдателем — он должен был сесть в самолет и приготовиться к тому, чтобы в любую секунду подняться в воздух, догнать и уничтожить фашиста, если только тот вздумает обмануть всех и сбить Соломатина при взлете...
Все, кто был на аэродроме, с замиранием сердца следили за поединком. Пока Соломатин взлетал и набирал высоту, немец ждал в стороне. Потом противники пошли на сближение...
Это был блестящий бой, в котором оба летчика показали высший класс мастерства. Долгое время никто из них не мог одержать верх — они были равны по силе. Однако эта схватка не могла кончиться вничью — один из них должен был победить... Истребители носились в небе, кувыркаясь, пикируя и вновь устремляясь в высоту. Атака за атакой, треск пулеметов, завыванье моторов... Иногда казалось, что вот-вот они столкнутся на встречных курсах и тогда оба самолета разлетятся вдребезги. Противники дрались отчаянно, и никто из них не допускал ни малейшего промаха — любая неточность грозила гибелью...
Бой длился уже около получаса, когда вдруг «ЯК» Соломатина на крутом вираже глухо завыл, с усилием приподнял нос под страшной перегрузкой — и длинная очередь из пушки и пулеметов достигла цели, вонзившись в брюхо «мессершмитта». Фашистский истребитель перевернулся через крыло и стал падать. Спустя несколько секунд в стороне от аэродрома раздался взрыв, и в воздух поднялись и посыпались вниз обломки самолета, комья земли...
Соломатин пролетел бреющим над местом гибели фашиста, потом промчался над аэродромом и посадил свой «ЯК». К нему подбежали летчики и техники, вытащили из кабины и стали качать на руках, подбрасывая кверху как мяч.
— Ура Соломатину! Лешке ура-а!
— Хватит, братцы! Хватит! Пощадите! — взмолился Соломатин.
Когда его наконец поставили на ноги, он, улыбаясь, покачал головой и сказал:
— Да вы что! Фашист не убил, так вы хотите прикончить!
Баранов крепко обнял его и расцеловал:
— Ну, Алексей, черт! Я так боялся за тебя... Понимаешь, когда где-то в бою — одно дело, а вот так, когда знаешь, что прилетел сильнейший ас... Здорово ты его, просто классно... — Он снова обнял Соломатина и вдруг спохватился: — Слушай, так тебе же лететь сейчас! Давай я поведу твоих, а ты потом слетаешь вместо меня.
— Нет, я сам. Это так, разминка была, полезная,— пошутил Алексей. — К тому же тебе в дивизию нужно к трем, забыл?
— Да, действительно в дивизию. Какая-нибудь взбучка, наверное...
— Слушай, Николай,— сказал Соломатин,— ты там не поднимай вопроса о девчатах. Ну, переведут их в другой полк... Все равно ведь летать будут. Пусть уж лучше у нас — мы в обиду не дадим...
— Да, пожалуй, — нехотя согласился Баранов.
Через несколько минут на командном пункте взвились в небо ракеты, и летчики дежурной шестерки стали запускать моторы. Лиля, которая так и не успела поздравить Соломатина с победой, стала быстро пристегивать лямки парашюта.
— Профессор, помоги! Замок не застегивается...
Инна помогла ей пристегнуть лямки, запустить мотор. Махнув ей на прощание рукой, прямо со стоянки Лиля пошла на взлет. Уже в воздухе, когда шестерка «ЯКов» собралась в строй, она услышала по радио с земли:
