Алексей Азаров - Забудь свое имя…
Аламо упал.
— Поднимите! — приказал Панвиц. — Он жив!
Во время обыска Аламо сидел на полу, безжизненно спокойный. Сотрудники СД отрывали половицы, простукивали стены — искали книгу шифра. Ее не было. Нашли запасные части к передатчику, немного денег, обоймы к браунингу. Ни списков, ни блокнотов с записями обнаружить не удалось.
Панвиц приступил к допросу.
— Имя?
— Аламо. Карлос Аламо.
— Ерунда! Русский?
— Уругваец.
— С кем держали связь?
— С такими же, как я, любителями. Это любительский передатчик.
— Выгадываете время?
— Мне все равно!
— Знаете, кто мы?
— Судя по вашей форме, гестапо.
— Я из СД. Это не одно и то же. Из гестапо уходят на кладбище, от нас — иногда на свободу. Подчеркиваю: иногда.
Внизу гестаповцы выколачивали показания из хозяйки.
— Кто бывал в доме?
— Клянусь… Я никого не знаю… Умоляю, не делайте мне больно!
Один из гестаповцев прижал к ее щеке сигарету. Хозяйка, мадемуазель Д., зарыдала. Боль и страх боролись в ней с нежеланием назвать имя симпатичного финна по фамилии Эрнстрем, изредка заглядывавшего к ее жильцу. Боже мой, что сделают с ним эти звери? Боже мой!.. Агент прижал сигарету вторично.
— К нам приходил студент, месье Эрнстрем… больше никого я не знаю!.. Никого! Можете мне верить, господа!
Панвиц, выслушав доклад поднявшегося наверх сотрудника, забрал в кулак пальцы раненой руки Аламо. Сжал. Сильнее. Еще сильнее.
— Вам привет от Эрнстрема. Он сидит внизу и говорит… так много говорит, что мои люди не успевают записывать… Это так неосторожно — приходить на радиоквартиру в часы передач… Что с вами? Вам плохо?
Аламо прикрыл веками безумные от боли глаза.
— Не знаю никакого Эрнстрема.
— В ванну! — приказал Панвиц. — Где здесь ванная комната?
Агенты выволокли Аламо в коридор, протащили в ванную комнату, раздев, посадили на край ванны и пустили ледяную воду. Панвиц сказал:
— Бить не надо.
Ванна наполнилась до краев, и агенты, столкнув Аламо и стараясь при этом не забрызгаться, медленно погрузили его голову в воду… Отпустили, дали передохнуть и снова погрузили… И еще раз… Аламо — захлебывался, тело его быстро синело, и Панвиц пожалел, что не прихватил врача.
Аламо молчал. Он был еще в сознании.
— Оденьте его, — сказал Панвиц. — Продолжим в гестапо.
Но и в гестапо Аламо не заговорил. Ни в этот день, ни в последующие дни, недели и месяцы. Он вынес все пытки, все, что сумели изобрести специалисты по допросам в Брюсселе и на Принц-Альбрехтштрассе. Разведчик Генерального штаба РККА лейтенант Михаил Макаров (Карлос Аламо, как было записано во всех протоколах) давать показания отказался. Согласно директиве «Нахт унд Небель» его отправили в лагерь уничтожения…
Эксперты СД были людьми небесталанными. Крошечные пластинки золы из пепельницы Аламо, обработанные желатином, были доставлены в лабораторию и подверглись исследованиям. Полный текст оказался безвозвратно утраченным, но одно слово удалось разобрать. Это было мужское имя — «Проктор». Опасность, страшная, неотвратимая, нависла над студентом Эрнстремом — майором Константином Ефремовым и месье Деме — лейтенантом Антоном Даниловым. И еще над одним человеком — радистом Иоганном Венделем, работавшим на втором РТ-иксе.
8
Проктор… Достаточно редкое имя; и необычное. По прихоти судьбы оно врезалось в память доктора математики профессора Вернера, руководящего сотрудника криптографического отдела радио-абвера. Но где и при каких обстоятельствах он сталкивался с этим именем? Единственное, что профессор помнил, — так звали героя книги. Какой?
Брюссельское гестапо перетряхнуло всю библиотеку на рю дез Аттребат, но не нашло в ней ничего подходящего. Позднее выяснилось, что месяца два спустя после ареста Аламо, когда наблюдение за виллой прекратили, пришел какой-то господин и, отрекомендовавшись инспектором бельгийской полиции, забрал несколько книг, которые принадлежали Аламо и его другу Эрнстрему.
На Принц-Альбрехтштрассе схватились за голову.
— Что за книги? Какие именно?
Хозяйка, привезенная в Леопольдказерне, рыдала, вспоминая… Жорж Сайд, Мопассан, Филиппс-Оппенгейм… Бальзак… Ги де Лесер…
Книги прочли. В том числе и «Чудо профессора Ферамона» Ги де Лесера. Имя героя было Проктор. Остальное оказалось делом несложным: ключ к шифру установили, и перехваченные радио-абвером телеграммы перестали быть загадкой. Абвер и СД узнали о существовании людей под псевдонимами «Райт», «Сент-Альбер», «Дюбуа», «Деме», «Герман» и «Пибер». Расшифрованы были не все сообщения, а только те, что исходили от РТ-икс до 13 декабря 1941-го. Более поздние телеграммы, которые изредка удавалось перехватить и частично записать, не были прочтены — ключ из «Чуда» к ним не подходил. Зато контрразведке повезло в другом — одна из старых шифровок, прочтенная Вернером, содержала адрес: Брюссель, рю де Намюр, 12, Герман.
Адрес принадлежал Венделю.
После провала Аламо десять месяцев Иоганн водил за нос радио-абвер, ежедневно радируя Центру. Таблица связи, составленная для него Полем и одобренная Центром, служила прочным щитом против пеленгации. Это была изощренная система, при которой однократное прослушивание не давало в руки операторов даже самой тонкой нити. Каждый день месяца имел свои часы передач; каждый выход — свою частоту; часы и частоты сдвигались по определенной шкале. Кроме того, в процессе передачи Вендель трижды менял волну, что уже само по себе путало и сбивало с толку даже опытнейших операторов… Ухитряясь — крайне редко! — засечь его, запеленговать рацию они все-таки не смогли.
После несчастья с Аламо Ефремов и Данилов сменили адреса, документы и псевдонимы. Вендель остался жить, где жил, — он был женат, имел официальное положение в обществе и надеялся, что все обойдется…
И обходилось. До 16 октября 1942 года.
На этот раз гауптштурмфюрер Панвиц действовал осторожнее, нежели десять месяцев назад. Арест Аламо «экспромтом» был ошибкой — Эрнстрем исчез, а другие связи радиста нащупать не удалось. Брать Венделя было решено после проверки его окружения и слежки за домом. Панвиц лелеял мечту, что среди посетителей квартиры на рю де Намюр окажется и «финский студент».
Люди Панвица плотно обложили дом, не оставив ни щели. Гауптштурмфюрер полагал, что теперь удастся избежать неприятных случайностей вроде прошлогодней, когда спустя несколько часов после ареста Аламо, вечером, засада в подъезде виллы на рю дез Аттребат задержала и отпустила подозрительного торговца мехами. Старший наряда, унтерштурмфюрер СС, был разжалован и послан на Восточный фронт после того, как доложил о происшествии. На следствии унтерштурмфюрер клялся, что любой на его месте поступил бы так же, и все участники засады, выгораживая начальника, утверждали, будто торговец выглядел как человек, попавший впросак, документы его оказались в полном порядке, а в паспорте нашлась бумажка с записью — «рю дез Аттребат, 101. Продаются кроличьи шкурки, 120 шт.». Адрес, по словам торговца, был получен утром в кафе от посредника… В саду виллы стояли клетки с кроликами; в кладовой лежали шкурки; хозяйка жила на доходы от квартирантов и кролиководства… Панвиц предпочел не углублять следствие: в конечном счете унтерштурмфюрер был его собственным подчиненным, за действия которого он в первую голову отвечал сам…
И только в конце войны Панвицу стало известно, что 16 декабря 1941-го унтерштурмфюрер отпустил Сент-Альбера.
Поль приехал в Брюссель на двое суток по контрактам «Симэкско» и днем, вырвав час, заглянул на радиоквартиру. Надо было убедиться, что с отъездом Райта дело не пострадало. Кроме того, он нес для передачи Эрнстрему радиограмму: Центр поздравлял Ефремова со званием подполковника…
«Шкурки!» Возвращаясь с рю дез Аттребат, Сент-Альбер думал не о них и даже не о пережитой только что опасности… Вендель никогда еще не видел Поля таким бледным. Не лицо, а алебастр.
— Нельзя ли помочь Аламо? — спросил Вендель.
Сент-Альбер спрятал в карманы вздрагивающие руки.
— Нет… Ему ничем не поможешь. Позаботьтесь в первую очередь о себе, Иоганн. Деме и Эрнстрема я предупрежу.
На столе, остывая, чернел желудевый кофе…
В Париже Поль не мешкая занялся перестройкой работы раций. Дюбуа и Гроссфогель, живший нелегально по подложному паспорту на имя Лео Пибера, каждый в отдельности получили инструкции и вручили их радистам. Отныне все пять передатчиков соединялись в своеобразную систему; одна и та же шифровка поступала сразу к пятерым. В тот момент, когда первая рация выходила в эфир, остальные слушали ее; рация передавала всего три цифрогруппы, и, словно эстафету, шифровку подхватывала следующая рация, за ней — еще одна… Три цифрогруппы, не более! Пять-семь секунд, на которые никакой слухач, даже самый натренированный, не успеет вывести линию пеленга!.. «Эстафетный метод». Выдающееся достижение Сент-Альбера. Не первое и не последнее.
