Владимир Карпов - Обратной дороги нет
В сумерки двинулись к речке. В группе было шесть разведчиков. Правда, «зубров» — двое. Макагонов — молчаливый и медлительный, ростом он невелик, но тяжел и прочен, как хороший сейф. С ним никто не боролся и не дурачился, об него ушибались. Сила в этом человеке страшная. Однажды фашист, которого мы пытались связать, долго и отчаянно отбивался. С ним никак не могли сладить. Кликнули на помощь Макагонова, он прикрывал действия группы с фланга. Сибиряк взял фашиста, как щенка, за загривок и, не связывая, повел в наше расположение. Гитлеровец мгновенно притих. Он понял, если ворохнется, этот человек свернет ему шею.
Другим «зубром» был Саша Пролеткин — веселый и подвижный парень, искатель приключений. На фронт он пошел добровольно, даже подделал документы, чтобы призвали. Думал на войне найти желанную майн-ридовскую романтику. Но война показала ему такое, о чем ни в одной книге не было написано. Насмотрелся Саша в освобожденных селах на ужасы, творимые гитлеровцами, познал меру людского горя, повзрослел и бил теперь гитлеровцев с вполне объяснимой ненавистью.
Остальные четверо были еще неопытные, но достаточно решительные люди.
Мы просидели на берегу около часа. Покурили. Еще раз опробовали лед. К вечеру он, как нам показалось, стал чуть прочнее.
— Товарищ лейтенант, — обратился ко мне Пролеткин, — Макагонова на задание брать нельзя.
— Почему?
— Вы же знаете, он, как наковальня, сразу лед проломит.
Саша постоянно поддразнивал Макагонова, но в роте знали — этих несхожих людей связывает крепчайшая дружба.
Я разъяснил разведчикам, что будем двигаться метрах в пяти друг от друга, ближе нельзя, слишком велика нагрузка — провалимся. А для связи, чтобы не отставать и чувствовать соседей, подготовили шпагат с узлами через пять метров. Каждый должен держаться за узелок и подергиванием давать сигнал — ползти или остановиться следующему.
Тронулись. Между высокими берегами было темнее, чем на равнине. Это в нашу пользу. Фашисты не дураки, они могли учесть это и разбить лед на линии первой траншеи или поставить мины; могли натянуть сигнальные шнуры или просто набросать пустых консервных банок, чтоб звенели.
Впереди показалась выпуклость на льду с черным пятном в центре — огневая точка с амбразурой.
Я остановился метрах в двадцати от дзота, вслушался: не заговорят ли, не стукнет ли что-нибудь там внутри? Не слышно. В русле речки мертвая тишь, только наверху пулеметы изредка прочесывают нейтральную зону.
Правее к дзоту полз Макагонов.
Я достал гранату и стал подкрадываться к двери. Она была открыта. Это уже говорило о том, что врагов нет, о тепле никто не заботился.
Мы подползли с Макагоновым с двух сторон одновременно. Дзот пуст. На полу затоптанная солома, окурки, гильзы.
Я подергал за шпагат, поползли дальше. Поглядывая на обрыв, вспомнил слова нашего пулеметчика: «… как котят потоплю». А гитлеровцы тоже захотят потопить нас, если обнаружат. Мы предусмотрели возможность провала. Начальник разведки договорился с минометной батареей, она сейчас наготове и в критический момент поддержит огоньком. Но огонь откроют не раньше, чем услышат шум боя на речке и увидят ракеты.
Когда мы отползли от передовой метров на двести, я остановился и махнул рукой Макагонову, чтобы он выбирался на берег в кусты. За ним повернул Пролеткин и вся группа. Я ждал, пока выйдет на берег последний. Все-таки мы прошли! А теперь осталось до деревни километра четыре, там отыщем штаб и будем выбирать «языка». Постараюсь взять офицера.
Когда последний разведчик вышел на берег, я поспешил за ним. Мне не терпелось поскорее начать действовать. На какую-то секунду я забыл об осторожности, оперся локтем — лед хрустнул, и студеная вода обожгла тело. Я кинулся на край пролома. Лед обломился, и я окунулся с головой. Вынырнул и опять бросился на лед, он вновь сломался, и намокшая одежда потянула меня на дно. Я едва успел схватиться за конец ремня, который бросили разведчики. Кое-как выбрался на берег. Озноб колотил меня, будто било током. Парни быстро сняли — один рубашку, другой гимнастерку, третий портянки. Я переоделся, но согреться не мог.
— Спиртику бы вам, — сказал Макагонов.
— Где ж его взять! — отозвался Пролеткин. — Давай, хлопцы, садись вокруг лейтенанта, погреем его.
Меня облепили со всех сторон, расстегнули телогрейки, прижались горячими телами. Неунывающий Саша Пролеткин и тут не удержался от шутки:
— В общем, с легким паром, товарищ лейтенант!
Я ругал себя за оплошность, было стыдно перед разведчиками. Так хорошо все началось! Что же будет дальше? У меня нет одежды, нет валенок, нет автомата — он на дне речки. Я теперь обуза для группы. Мне наперебой предлагали телогрейки, гимнастерки, валенки. Но я отказался. Почему другой должен мерзнуть из-за того, что я растяпа?
Злость охватила меня. Я высвободился из круга. Не сидеть же так всю ночь! Поплотнее намотал портянки на ноги, обвязал их сигнальным шпагатом. Надел на себя два запасных маскировочных костюма. В сухой одежде стало теплее.
Деревня Симаки чернела в низине одной длинной улицей. Избы, деревья, заборы — все слилось.
Мы зашли со стороны огородов. Вдоль плетня прокрались к сарайчику, от него — к дому, от дома — к дощатому забору. Была глубокая ночь. По улице никто не ходил. Я смотрел в щель между досок и старался разобраться, что поблизости: нет ли часовых, спят ли в соседних домах? Если начнется возня, когда мы набросимся на проходящего, кто и с какой стороны может ее услышать и прийти на помощь?
В ближнем доме стояла тишина, света в окнах не было. На всякий случай я приказал одному разведчику подпереть дверь бревнышком, лежавшим у дома. На противоположной стороне улицы хатенка под соломенной крышей — в ней едва ли расположились гитлеровцы, уж больно она убога. Обстановка как будто благоприятная. Только бы пошел «чин» покрупнее. Решили: будем пока ждать на улице — в дом идти опасно, такой прием бесшумно проходит редко. Шуметь нам ни в коем случае нельзя, сзади единственная лазейка — речка, по которой отход возможен только без преследования, спокойный, расчетливый. Я уже испытал, к чему приводит малейшая неосторожность.
— Если пойдет один, брать будем я и Макагонов, — зашептал я разведчикам. — Группу пропустим.
Я стал примеряться, как прыгать через забор, но только до него дотронулся — он затрещал так, что мы испуганно присели. Как же тут обеспечить внезапность нападения? Если сейчас пойдет по улице нужный нам «язык», мы его взять не сможем: затрещат ветхие доски, враг нас обнаружит и поднимет тревогу.
Я встал на четвереньки, превратившись в своеобразный трамплин.
— Ты, Макагонов, прыгнешь на меня и туда, через забор, а затем я перемахну к тебе на помощь.
— Может, я первый, товарищ лейтенант, — попросил Саша Пролеткин. — Если он вам на спину прыгнет, из вас блин будет, а я легкий.
— Ты делай, что прикажут, — остановил я его. Было не до шуток.
Ждали долго. Вдруг послышались шаги, и мимо прошла смена караула — унтер и два солдата. Они прошли рядом, в одном метре от нас. До них можно было дотянуться рукой. Но их многовато. Нам не справиться без шума. Смена дошла до конца улицы — и обратно.
Неужели мы вернемся с пустыми руками? Как нам не везет последнее время! Потеряли товарища, ранило Зотова, и все ради того, чтобы пробраться в тыл. И вот мы здесь, и до сих пор ничего не можем сделать!
Скоро рассвет. Ждать больше нельзя.
— Будем брать часового, — сказал я ребятам, — иного выхода нет. Пойдем в конец улицы, куда ходила смена, разыщем пост и на месте решим, как действовать.
Осторожно, опасаясь встречи с собаками, пошли огородом вдоль забора. Вдруг впереди в одном из домов распахнулась дверь. Полоса желтого света упала на землю и тут же исчезла — дверь притворили. Темная фигура отделилась от дома и за калиткой двинулась по улице в нашу сторону. Я быстро огляделся — других прохожих поблизости не было, встал на четвереньки и показал жестом Макагонову, чтобы он прыгал.
Когда человек поравнялся с нами, Макагонов, почти не коснувшись меня, перелетел через забор и свалился на плечи шедшему. Они упали и покатились по земле. Я тоже перемахнул через ограду и подскочил к боровшимся.
Макагонов держал фашиста за горло, не давая кричать. Гитлеровец хрипел. Я быстро затолкал ему в рот рукавицу. Затем подобрал фуражку, слетевшую с его головы. Фуражка была с серебристым шнурком, значит, офицер!
Мы связали пленному руки и перевалили его через забор. Связали поясными ремнями. Разведчики — отчаянный народ, ни черт им, ни бог не страшен, а вот есть и у них свои суеверные приметы. Ни один бывалый разведчик, уходя за «языком», не возьмет с собой веревку и кляп: считается, что в этом случае постигнет неудача. Вот и сейчас во рту офицера моя рукавица, связан он поясными ремнями. Когда я провалился под лед, мне ведь тоже бросили брючный ремень, а как нужна была в тот момент веревка. И в этот раз ее не взяли, а я говорил Пролеткину, чтобы захватили. Когда я спросил Сашу, где же веревка, он посмотрел на меня глазами безгрешного младенца и, не моргнув, ответил:
