Владимир Карпов - Обратной дороги нет
Так я получил очередное задание. Оно действительно было очередным и ничем не отличалось от других, которые мне приходилось выполнять прежде. Я даже не подумал о том, что наступила весна и это может повлиять на ход событий.
Подготовили группу в шесть человек. Выбрали маршрут, удобный для прохода в тыл. Днем вся группа пронаблюдала это направление, чтобы не заплутаться в темноте, наметила ориентиры, которые будут видны ночью.
Нейтральная зона на нашем участке была слегка всхолмленная. На холмах темнела старая пашня. В бороздах лежал грязный пористый снег. Реденький кустарник торчал в лощинках и вдоль речки, которая пересекала наши позиции, нейтральную зону и уходила в расположение врага. Русло ее, еще покрытое льдом, было похоже на узкий коридор — берега крутые, обрывистые.
Когда мы изучали местность, солнышко пригревало, снег в бороздах пашни таял и превращался в лужи. Вечером подул свежий ветерок. Лужи подернулись мелкой рябью, а потом их стало схватывать ледком.
На задание мы вышли в полночь. Под ногами то похрустывал лед, то хлюпала вода. Маскировочные костюмы на нас были пятнистые, под цвет земли. Луна светила так ярко, что фашисты не применяли ракет, и без них была хорошо видна почти вся нейтральная зона.
Прошли первые сто метров. Ледок под ногами хрустел, как рассыпанные стеклышки. А ветер далеко разносил этот хруст.
Состояние у меня было отвратительное. Я сознавал, что перейти линию фронта нам в таких условиях не удастся. Но ничего не поделаешь, нас еще не обнаружили, нужно идти вперед. Мы ступали осторожно и каждую секунду ждали прицельной очереди. Хоть бы кустарник пошуршал и скрыл шум наших шагов! Но весной ветки стали мягкие, они не шуршат и не маскируют, кусты просматриваются насквозь.
Нас обнаружили на середине нейтральной зоны. Мы залегли в борозды, холодная вода просачивалась сквозь одежду до тела.
Пулеметчики, сначала один, а потом и другой, били длинными очередями. Стреляли точно. Пули брызгали жидкой грязью в лицо. Мы вжимались в лужи, телами вытесняя грязь до твердого грунта.
Хорошо еще, что нас положили на порядочном расстоянии. А если бы подпустили ближе? Я вспомнил ночь под Новый год. Сейчас нас могли разделать так же, как мы тогда фашистов.
На небе — ни облачка. Нам нужно совсем маленькое, чтоб ненадолго задернуло луну и позволило перебежать или отойти.
Вдруг, будто вырвавшись из земли, перед нами взметнулся столб огня. От взрыва у меня зазвенело в ушах. Несколько взрывов сверкнуло справа. Это минометы. Я дал команду отходить и сам стал «разворачиваться» в борозде. Пулеметчики буквально «стригли траву» и не давали подняться. Вскрикнул разведчик, видно, по неосторожности высунулся из борозды.
— Кто ранен? — спрашиваю негромко.
— Я, Зотов.
— Сам ползти можешь?
— Могу.
— Давай, отходи первым.
Мины вскидывали землю то справа, то слева. Я полз по борозде, лед хрустел, тело легко скользило по глинистому месиву, холодная вода обтекала бока, казалось, ползешь нагишом.
В траншее нас встретил озабоченный начальник разведки.
— Все живы?
— Зотова ранило. Куда тебя, Зотов?
— В ногу.
Мы стояли мокрые и до того грязные, что трудно было опознать друг друга.
— Да-а! — вздохнув, сказал начальник разведки. — Ну, что ж, шагайте домой.
Я был подавлен, чувствовал себя виноватым. Но что я мог?..
Вот так впервые дали себя знать весенние прелести, и это было только начало.
Мы отдохнули, обсушились и на следующую ночь — опять в путь. Начали ползти от самых траншей, но это не помогло. Нас обнаружили.
То же случилось и на третью ночь. Луна в эти ночи светила вовсю, она будто смеялась над нами.
Меня вызвал начальник штаба.
— Долго вы намерены докладывать на «о»?
Полковник имел в виду ходившую тогда по адресу разведчиков шутку: три «о» — обнаружены, обстреляны, отошли.
— Обстановка больше ждать не позволяет, — строго выговаривал начальник штаба. — «Язык» должен быть захвачен во что бы то ни стало. Идите.
Когда стемнело, я вновь повел свою группу в нейтральную зону. Все было, как в прошлые ночи: ледок хрустел и вода хлюпала в лужах, выдавая нас, и ничего нельзя было придумать. Могла выручить только непогода. Но, всем на радость, нам назло, стояла тихая весна с теплыми днями и холодными ночами.
На этот раз нам удалось подобраться к проволочному заграждению. Но как только первый разведчик — это был Синяев — взялся за проволоку, чтобы резать ее, с треском ударила из вражеской траншеи огненная струя трассирующих пуль.
Нас подпустили умышленно! Синяев вскочил и бросил за проволоку противотанковую гранату. Пулемет замолчал, мы бросились бежать.
Немецкая траншея хлестала огнем. Одна за другой взвивались ракеты. Я видел, как падали разведчики, и не знал — делают ли они это, чтобы укрыться от огня, или же падают замертво. Синяева несли на руках. Он не поднялся после того, как метнул гранату.
За пригорком, куда не залетали пули, мы остановились перевязать Синяева. Но разведчик был мертв.
Утром мы похоронили товарища. На могиле поставили деревянную пирамидку с фанерной звездой, покрашенной красной тушью. Такому человеку нужно было поставить хороший памятник, но у нас даже досок на гроб не было. Синяев лежал, завернутый в плащ-палатку. На голову ему была надета шапка с ушами, завязанными под подбородком, — последняя забота солдат о друге.
На войне нет времени для траура. «Язык» должен быть захвачен несмотря на то, что погиб Синяев. Может, ляжет еще несколько человек, но все жертвы окупятся в наступлении, когда в результате разведки будет нанесен удар наверняка, и это сохранит сотни жизней.
Я ходил по своим траншеям, глазами искал удобные подходы к обороне врага, а сам думал о Синяеве. Если бы он не успел бросить гранату, ни один из нас, наверное, не ушел бы от смерти.
Я подошел к речке. Зимой мы пробовали ходить по ней, но потом отказались от этой затеи. На льду у немцев была огневая точка. Она расстреливала, как в тире, каждого, кто появлялся между крутыми берегами.
Пошел вдоль берега в наш тыл. Отойдя от передовой, попытался перейти речку, но метрах в трех от берега лед треснул, и я провалился в воду по колени.
Вернулся в роту сушиться. Нехотя, только потому, что так полагалось, пообедал. Лег отдохнуть.
«Хорошо бы, — думал я, — водолазные костюмы иметь, ходи подо льдом, как по туннелю метро, туда и обратно. Немцы, если б даже и догадались, все равно подкараулить не могли бы: лед проламывается, засаде или наблюдателю не устоять на нем».
И вдруг меня осенило: значит, огневая точка на льду не действует!
Я поспешил к речке. Вышел на лед раз, другой и дважды побывал в воде. Промочил одежду, но не уходил, чувствовал, есть тут хитрая возможность, только нужно умом раскинуть.
И вот откуда-то из детства пришли воспоминания — школа, седенький физик назидательно твердит: «Чем больше площадь опоры, тем меньше давление на квадратный сантиметр». Не ручаюсь за точность, но смысл таков. Кажется, решение найдено!
Я лег на живот прямо на берегу и сполз на лед, отталкиваясь руками. Держит! Я пополз к середине речки, повернул вправо, влево, лед покачивался — «дышал», но не проламывался. Вот где физика пригодилась! Наш учитель улыбнулся бы, наверное, узнай он об этом.
Убедившись, что лед держит, я пошел в первую траншею — к тому месту, где она кончалась у обрыва. Там дежурил пожилой солдат-пулеметчик.
— Не замечал, товарищ, огневая точка на льду стреляет ночью или нет?
— Дней пять уже молчит.
— А почему?
— Да небось фрицы не раз искупались, лед проламывается. Бросили, должно быть, эту позицию.
— А откуда ты знаешь, что лед не держит?
— Вон лунки. Это я камни сверху кидал для проверки — могут ночью подойти или нет. Ну и выходит — не могут.
— В рост пойдут, конечно, не выдержит, а ползком можно, я сейчас пробовал. Что делать будешь, если поползут?
Солдат усмехнулся.
— А вот, — он показал на кучку гранат в нише траншеи. — Пусть только сунутся, как котят потоплю. А тех, кто не утонет, из пулемета порежу, по льду не убегут, сами говорите, ползком только можно.
Солдат был прав. То же произойдет и с нами, если обнаружат при переходе линии фронта. У гитлеровцев обязательно расставлены наблюдатели на обоих берегах.
И все-таки мы пойдем вдоль речки, это единственная и последняя надежда. Попробуем использовать психологический фактор: гитлеровцы убеждены, что по льду ходить невозможно.
Я вернулся в роту, рассказал о своем «физическом опыте», и все стали готовиться к ночи. Нужно было каждому два маскировочных костюма: один белый — ползти по льду, другой — пятнистый, темный, под цвет местности. Кроме того, я приказал взять несколько запасных костюмов. Если захватим пленных, их тоже придется маскировать.
